- Гнилой базар развели, - развалившись на стуле и скрестив руки на груди, пробасил Молотобойцев. - Пусть катится на все четыре стороны, никто не держит. Я остаюсь, потому что остаюсь, как Портос дрался, потому что дрался. Баба - с возу, кобыле - легче. Баню, солёные огурцы и Сан Сергеича Пушкина, чай, не заберёт с собой, поэтому - скатертью дорога! Пусть подавится своей пятёркой… Я всё сказал.
- Пельменям и гамбургерам предпочитаю сексуальные отечественные бублики. Они такие круглые, такие нежные и гладкие, что не передать. Их можно грызть, лизать, медленно погружать в горячее лоно чая, а также тыкать в дырку мизинчиком, - перегнав чупа-чупс из левой щеки в правую, с эротической интонацией сказал Бочкарёв и поднял руки вверх, как будто собрался сдаться в плен. - Всё! Не буду, не буду, не буду! Я имею ввиду совсем не то, совсем не то… Что имею, то и введу - вот что я имею… Всё! Не буду, не буду, не буду!..
- А зачем куда-то уезжать?! Это лишнее, это не надо! - перебив Бочкарёва, встрепенулся Мальчишка. - Мы уже в Америке! Она пробралась, она в нас! Она в нас хлынула и думала, что всё просчитала, а мы её по-своему переиначим и в лучшем виде в неё саму же и переправим! В лучшем виде назад вернём, какой она себя и забыла, какой и не знала!.. Не понимаете меня? Опять не понимаете?.. Давайте уже понимайте, а то я устал. Просто же всё! Здорово, что к нам все хлынули. Я не боюсь! За убытками прибыли пойдут - вот! Мы одновременно являемся и фильтрами, и накопителями! Чужой и даже чуждой энергии - вот вам! Универсальными!.. Вы же не из-за денег туда, Радий Назибович? Нет, нет, Вы туда за поддержкой и условиями. Зря, зря! Они Вас всем обеспечат, а главное отнимут. Вы здесь от боли своей устали, а там по мукам своим тосковать станете. Не по радостям, а по мукам своим!.. Кстати, а где шельма Магуров?
- Я здесь, - появился в дверях Яша. - Я ненадолго отлучился. Желудок подвело, бегал в столовку перехватить… Радий Назибович, Вы мне ещё не выставили оценку? - Студенты улыбнулись: Левандовский - ехидно, Волоколамов - грустно, Молотобойцев - презрительно, Женечкин - добродушно, Бочкарёв - глазами. - Тройка меня устроит. Как говорится, не нашим, не вашим.
Преподаватель был в ужасе и даже не имел сил скрыть это. Он стал во фронт и с достоинством поклонился ребятам со словами:
- Приветствую героев новейшего времени.
- О чём это Вы? - спросил Вовка.
- Поймёте в свой час, юноша. Почему вы не смеётесь надо моими словами и дурацким поклоном? Смейтесь же, мне будет легче. Смейтесь же, иначе я не выдержу, потому что, потому что…
- Не смейте продолжать! Ни слова больше! Я Вам запрещаю! - крикнул Мальчишка и одарил преподавателя таким взглядом, что у того всё похолодело внутри. - Пацаны, зачётки на стол. Все - на выход.
- Да-да, конечно. Вы правы, молодой человек. Простите, Вам ведь виднее. Пожалуйста, простите, - пробормотал в конец растерянный преподаватель.
Когда парни покинули аудиторию, Женечкин плотно прикрыл за ними дверь и упавшим голосом произнёс:
- Вы уверены?
- Да.
- Шансы избежать, уклониться, обойти, понаблюдать просто со стороны - есть?
- Никаких.
- А на благополучный исход?
- Самые призрачные. Один процент из ста.
- Скольких не досчитаемся на конце?.. Не лгать.
Радий Назибович отрицательно покачал головой.
- Понятно… Наша самая сильная сторона на вскидку.
- Непредсказуемость… Ни одному смертному не будет дано предугадать ваш следующий шаг.
- Не навредим?
- Только себе, кажется.
- Мне пора. Будем считать, что экзамен состоялся. Меченым выставьте по "четвёрке", остальным - "отлы", как обещали. Запишите наши фамилии: Магуров, Бочкарёв, Левандовский, Волоколамов, Молотобойцев и Женечкин.
- Но почему вам по "четвёрке"?
- Кому больше дано - с того больше спрашивается. Ещё вопросы?
- Мне уезжать?
- Нет. Когда всё начнётся, мы должны знать, что в городе есть хотя бы один человек, который будет понимать, что происходит. Вмешиваться в события Вам и людям, подобным Вам, запрещаю, иначе всё испортите. До свидания… И никому про нас ни слова.
Женечкин нашёл друзей на крыльце института.
- О чём базарили, Вовка? - спросил Магуров. - У меня нехорошее предчувствие.
- Сам не знаю. Он гнал, и я гнал. Мистика и гон, гон и мистика, а в результате у нас - по четвёрке.
- Вы с Арамисом друг друга стоите, ничего удивительного, - заметил Левандовский. - Только мне тоже как-то не по себе, да и Яшка тут ещё. Его редко чутьё подводит. - Алексей посмотрел на ребят и увидел, что они взволнованы, но ни за какие деньги не станут говорить о том, что их сейчас мучит, чтобы не накликать беду. - Проехали, пацаны. Кажется, несостоявшийся экзамен на самом деле чересчур состоялся. А теперь обо всём забыли.
- Забыли - так забыли, - сказал Волоколамов. - Подведём неутешительные итоги прошедшей сессии. Прорвались мы через неё чудом, а вон Артём с Мальчишкой - так те вообще с долгами. Подходы к учёбе надо менять, иначе отчислят.
Весь день после экзамена Радий Назибович был сам не свой. Вечером он сообщил некоторым коллегам по институту о своём открытии. Реакция преподавателей была однозначной:
- Как! Не может этого быть, ведь никаких предпосылок, ведь в своё время сами пытались, но не смогли. Потом хотели других воспитать, но всё тщетно. Тут какая-то ошибка, недоразумение.
- Не верю, коллега. Я внимательно наблюдала за первым курсом, со многими беседовала, прощупывала. У них каша в голове. Балласт. Ни ума, ни сердца!
- Самообман, Радий Назибович. Выпейте чайку и ложитесь-ка лучше спать. Утро вечера мудренее.
- Сколько, сколько?.. Шесть человек?.. Не один, не два и не пять что ли? Не великолепная семёрка, не святая троица, не двенадцать апостолов, не двадцать шесть бакинских комиссаров хотя бы, а заурядная шестёрка что ли?.. Почему не называете фамилий?.. Как нельзя?.. Кто запретил? Они запретили?.. Я смеюсь? Что Вы, что Вы. Смеюсь - это мягко сказано, меня сейчас просто в клочья разнесёт. При всём уважении, которое я к Вам питаю, Вы - сумасшедший… Они Вас уже строят, это уморительно… Да не горячитесь Вы. Что значит: имеют право?
- Ты себе надумал, дружище. Это всё нервное перенапряжение. Они над тобой посмеялись… Ах, это они сквозь слёзы смеялись! Как трогательно… Передаёшь их мне по наследству, значит… Ты, значит, их выявил, а я теперь работай. Ни тебе, Сергей Анатольевич, фамилий, а сам, мол, догадывайся во втором семестре, где - они, а где - не они. Спасибо, удружил.
Все телефонные разговоры Радий Назибович заканчивал одинаково:
- Вы есть неверующий Фома, Такой-то Такойтович. Мне Вас жаль. Я плююсь в трубку и прерываю с Вами дружбу. Потом опомнитесь, придёте ко мне с повинной, а я скажу Вам со своей гордой высоты: "Не знаю Вас, господин".
Напоследок Арамис решил позвонить ректору, Ларисе Петровне Орешкиной; о своём решении он не пожалел.
- Вы уверены, Радий Назибович?
- Говорю же Вам, что сегодня я их видел своими собственными глазами.
- Какие они из себя?.. Коммунисты есть?
- Право, не знаю.
- Подумайте, подумайте… Политические убеждения, моральные принципы…
- Ну, право, Вы ставите меня в тупик. Всякие есть. Мне пока не совсем понятно, что может связывать таких разных людей, но не вызывает сомнения, что они - друзья. Ребята, как мне кажется, идеально адаптированы под эпоху. Такие же, как все, и в то же время отличаются от своих сверстников. Все шесть - лидеры; если говорить образно, то одни - военного толка, другие - дипломатического. В общем, странный секстет. Думается, что для них не будет безвыходных ситуаций, потому что они хоть и разные, а играют в одной команде; когда один выстрелит и откровенно промажет, то другой в эту же, прямо в эту же самую секунду попадёт в яблочко. Странно и страшно - да?
Глава 8
Когда Арамис беседовал по телефону, в общежитии "Надежда" студенты праздновали окончание сессии. В комнату отдыха, которая занимала половину первого этажа, набилось человек пятьдесят полупьяных ребят. Студенты, разбившись на группы по 10-15 человек, травили свежие анекдоты, делились друг с другом последними новостями, обсуждали прошедшие экзамены и рассказывали смешные истории из студенческой жизни.