Узкоглазые русские, которые лечили его на Печоре, понятия не имели, как выглядит их король. Они вообще слыхом не слыхивали, что есть над ними какой-то король…
Морщась и шевеля губами, Кидд взял румб по трубе и вписал свое измерение в пергамент. Завинтил карманную чернильницу, взял из рук Сола трубу, спрятал за пазуху и достал из кармана гвоздь.
– Дай-ка мне молоток, – сказал он.
Сол увидел, как остро блеснул на солнце заточенный кончик гвоздя (ведь медь на срезе – что твое золото) и вспомнил, как на одном из привалов Кидд точил этот гвоздь о камень.
Кидд вдруг заплакал, пудовыми кулаками вытирая глаза.
– Птичку жалко, – пояснил он. – Ты по что птицу обидел, яйцо у нее сожрал? Вот представь себе: сидишь ты в дупле, никого не трогаешь, птица такая, яйцо высиживаешь, дитятко свое… Вдруг какой-то ракалья, монстр такой, берет твое яйцо, пожирает на твоих же глазах… Гадина ты ползучая. Зачем птицу обидел, овечий ты человек, овца, отвечай сейчас же!
– Да я… – начал было Сол, но капитан перебил его:
– Ты птицу обидел или нет? Ты обидел птицу, червяк вонючий!? Ах, ты птицу обидел! Да я ж тебя за эту птицу… Я знаешь, что с тобой сделаю? Вот этим вот молотком, гнида, и этим гвоздем… Шутка. Ты лучше прямо сиди, как будто я тебя сейчас рисовать буду. С камерой-обскурой. И закрой глаза… Ты в Бога-то веришь? Ну и славно… Надо же! Беззащитную такую, бедную такую птицу… Лебедя…
* * *
Впрочем, возможно, это был и орел… Хмырь и Ван стояли под деревом и, задрав головы, пытались разглядеть товарищей сквозь листву. Ничего толком… Лишь само дерево, да потревоженная птица, делающая один круг за другим.
Капля упала Вану на нос.
– Кажется, дождь собирается, – проговорил он.
Странная это была, подозрительно теплая капля. Ван смазал ее мизинцем, посмотрел.
– Кровь, разрази меня гром!
Другая капля обожгла Хмырю руку… Тот сделал жест, с которым сотни лет спустя будут глядеть на циферблат наручных часов, понюхал свое запястье.
– Нет, – заключил он. – Это дерьмо.
– Кровь! – воскликнул Ван. – Кровь это, а не дерьмо.
– Дерьмо, – пожилым назидательным тоном протянул Хмырь.
Сверху слышался бойкий стук молотка, меди о медь, и жалобный приглушенный вой, от которого леденело душа. На людей, стоящих под деревом, падали частые крупные капли, будто бы действительно дождь пошел, при ясном небе.
– Бог мой! Да на тебе ж и вправду кровь…
– А на тебе и впрямь дерьмо. Кровь и дерьмо. Что они там делают-то?
– Может он его там – того? – подмигнул Хмырь.
– Нет, – озабоченно покачал головой Ван. – Слишком уж много крови…
Вдруг раздался выстрел, и пуля вспорола землю прямо у них под ногами. Убедившись, что с неба тут падают не только кровь и дерьмо, но и добрые порции свинца, друзья бросились наутек, прочь от проклятого дерева, и остановились, запыхавшись, поодаль, на самом краю поляны. Послышался треск: что-то медленно падало сверху, ломая ветки. Падая, оно останавливалось, задерживалось и сползало, шелестя, стукаясь и древесно треща, наконец, глухо коснулось земли. Друзья подошли и посмотрели.
Это был, конечно же, человек, судя по тому, что он имел руки и ноги, и одновременно – непонятно кто, потому что у него не было головы.
– Это опять Бумба, – предположил медовар.
– Нет, – возразил юнга. – Бумба, он там. – Это, скорее, сам капитан.
– Нет, капитан, он большой. Похоже, что это Сол.
– А что если это вообще, кто-то третий?
– Откуда бы ему взяться на дереве?
– Так, может, он давно там сидел…
Тут оба увидели массивную задницу Кидда, медленно спускавшегося по стволу.
– Опорожнился, наконец, бедолага, – пробурчал он. – Но отнюдь не получил от этого наслаждения. Эй, куда вы все подевались? Санта-Клаус пришел, ваш добрый папа Карло. Ювелира не видели? Нашего особо приближенного министра финансов? Странно, должно быть, завис где-то. Нынче осенью все как-то зависает у меня. Очень это нервная работа, господа. Ах, вот и он… Сорвался, несчастный, голову потерял со страху. Не умеет он по деревьям лазить, вот что.
– А где голова-то? – глупо спросил Хмырь, подходя.
– Дык, зачем ему теперь голова? Снимайте-ка с него браслеты и штаны себе, камзол там, если нужно. Обосрался, бедняга. Да и до сих пор, как я вижу, продолжает. Итак… Ну идите-ка вы сюда. Я вас не трону. Вам ведь еще яму копать. Вы уж мне яму выкопайте, а зарывать я ее сам буду, ладно… Надоело говорить и спорить… А вот и дырка от пули. Осталось – пустяки.
Кидд достал из кармана колышек, заточенный Ваном, и воткнул его в землю. Затем обвязал бечевкой ствол желтого тополя и дотянул до колышка, обмотал два раза, пошел дальше, разматывая клубок. Когда бечевка вся вышла, остановился и произнес, гнусаво и монотонно, как поп на проповеди:
– От дерева прямо через выстрел ровно пятьдесят футов…
Хмырь и Ван тем временем занимались Солом, переворачивая его и тряся, словно тряпичную куклу.
– Сэр! – послышался недоуменный голос Вана. – Ума не приложу, где у него ключик браслетный делся… Все карманы вывернули: никаких тебе мешочков, цепочек – ничего!
– Может, потерял? – предположил Хмырь.
– Да, потеряет он… – Кидд задумчиво почесал затылок. – Все ясно. Знаю, где у него ключ. Вспори-ка ему брюхо.
– Это я с удовольствием, кэп! – бодро отреагировал Ван.
Он достал из-за пояса свой ятаган, кривой, словно серп, и быстро полоснул Сола по животу. Рана раскрылась и зазияла, над ней пошел легкий парок. Ван опустился на колени, кончиком ятагана осторожно разрезая требуху в горячем брюхе товарища.
– Ого! – радостно воскликнул он спустя минуту. – Вот он, ключ! И перстень какой-то… Это у Бумбы был такой, – догадался он, обтерев перстень о рукав.
– Ага, прикарманить, собака, хотел. Так ему и надо, псу. Он, когда с Бумбы запас снимал, кто за ним смотрел? Давай-ка все это сюда, – протянул руку Кидд. – Вот видите, как с таким связываться. Прочь его тащите, чтоб не вонял… А вам двоим, ребята, я доверяю, как никому. Один за всех?
– И все за одного, – хором отозвались матросы.
– А теперь яму копать, – Кидд топнул ногой оземь. – Тут!
Пользуясь своим турецким ятаганом как серпом, Ван срезал круг травы в три ярда, Хмырь поплевал на ладони и воткнул в землю лопату. Сняв дерн, они уложили его в аккуратные штабеля. Вскоре оба уже стояли по колено в яме и бодро махали лопатами. Кидд быстро ходил вокруг, покуривая трубку уголком рта.
– Пошевеливайтесь, лежебоки! – подбадривал он. – Вы народец ушлый. Гулять да пороться все вы горазды, а как настоящую работку… Вы, почитай, половину суши захватили, а до моря еще не добрались… Ах вот оно что! – он хлопнул себя по лбу. – Как это я сразу не понял? Северными морями идти далеко и трудно, а южными вам не пробраться: турки проливы стерегут. Один выход: на Балтику. Но там шведы дань собирают. Это вот почему вас чиновник этот морской грамоте учил. А как я донесу сии планы до шведского короля? Сколько ж он мне заплатит!
Кидд в волнение заходил еще быстрее, просто забегал вокруг ямы на длинных своих ногах.
– С сушей, значит, не справились, теперь в море лезут. Ну-ну. На Аляску аж перевалили. Всей земли вам не удержать, конечно. Продайте ее, пока не поздно. Аляску – англичанам, Камчатку – японцам, Сибирь – китайскому императору, а Юг – туркам. А то сидите, как собаки на сене – ни себе, ни людям. И триста лет просидите, ничего путного с этой землей не сделаете. Землю, ее любить надо, обрабатывать, а не стеречь. Ее копать надо… Чего уставились-то? Копать, говорю, копать!
Когда яму вырыли по горло, Кидд докуривал третью трубку.
– Умаялись, – посочувствовал он.
Две головы, возвышаясь над землей, согласно кивнули.
– Ну вот, покурите, – Кидд протянул свою трубку и дал затянуться по старшинству: сначала Хмырю, потом Вану. – Ну как, теперь уж не трусите, что убью? У меня и пуль-то в пистолетах не осталось: одну Бумбе отдал, другую – черепу. Не лопатами же я вас забивать тут буду… Кстати, Ван, сынок, дай-ка сюда свою лопатку, яму с краю подровнять…