- Вот как до колеса. Здэ-р-ровый… - продолжал Ваня, раскатисто пересыпая матерком. - Клычины с палец… от трактора. Короче, пока в деревню за мешками ездили, матрас пришёл на убоище. А я как раз задом сдаю. Тут он ка-ак выскочит из чапыжника и на запаску! Она ещё с оленем была, ха-ха! - Ваня, оглядывая всех, ярчайше улыбался: - Он её дерёт, клочья только летят! И ворчит ещё! Молодой котяра, борзой! Пока он её пластает - я эскаэс хватаю - и клац его меж глаз с полуоболочки! - Ваня сиял: - А не запаска - так и ушёл бы! В дубняки. Хе-хе… Стекло, правда, поменял заднее, не ездить же с пулевыми. Ха-ха! Люди не поймут! Х-хе! И чехол новый поставил. А ты говоришь - снизу…
Я отработал для успокоения ещё пару машин и позвонил Вове, что беру.
- Ну отлично, - не ломая ваньку, весело ответил Вова.
Всё быстро оформили, и я отрапортовал Лене:
- Серебро, бензин, только запаска снизу и без люка, поздравляй.
В Нинкиной редакции это выглядело: "Ребро, бензин, только запуск снизу, злюка, поздравляй".
Подъехал Иван и подарил автомобильный магнитофон с экраном, а на вопрос о расчёте хохотнул:
- Да какие деньги! Это так… два раза моего крокодила заправить, - и кивнул на белого "сафаря". - Считай - подарок от приморских ребят. Давай, счастливо!
Улыбнулся белоснежно, глянул в сторону бензобака: "Всегда под жвак!" - и, рокотнув шестицилиндровым вихрекамерным дизелем, унёсся с истинно приморским шиком…
К Тузлукам подъезжал ночью, и шесть тысяч вёрст так напирали в спину, что городок промелькнул непривычно быстро. Родной облик огней, заснеженные улички с фигурными надувами на крышах казались по-детски маленькими, требовали всматривания и тихого шага, домашнего дыхания.
Леночка, чудо моё, в накинутой куртке и тёплых калошках стояла в гараже, заворожённо глядя на машину. Морозная, та тускло серебрилась сквозь дальневосточную и забайкальскую грязь, сквозь ледяную глазурь и узорную изморозь.
- Большая машинюка…
- Сколько завтра? - спросил про температуру.
- Ой. А я и не знаю… - отвечала расслабленно Леночка.
В дороге следил за погодой и даже ночью оставался напряжённо вживлённым в неё, как датчик, - что ждёт: мороз ли, потребующий ночных прогревов, снег и тепло, грозящие кашей и докупкой омывателя? Теперь и небо, и выстужающая сизота как-то отошли, и жаль было этой отставной погоды и дорожного собранного строя. И пока не ушла сила пройденных вёрст, хотелось довести до конца - поставить машину на учёт. С утра рванул в город.
* * *
Уже стояли на площадке с открытыми капотами, как вдруг Баскакова вызвали по громкоговорителю. В окне раздражённо-сосредоточенный офицер сказал, что у Баскакова "большие проблемы с документами", и, спросив: "Сколько денег отдали?" - покачал головой.
После резкого повышения пошлин люди стали возить машины в разобранном виде и оформлять на документы от старого или битого автомобиля. Образовался спрос на документы, их стали плодить в виде дубликатов, выписанных взамен якобы утерянных. На одну автомобильную душу оказывалось оформлено сразу несколько машин. Для борьбы с таким широкодушьем объединили базы регионов, и много народу пострадало. Ни поставить, ни снять с учёта подобную машину стало нельзя. Находкинский Ваня, увлёкшись "ходовочкой" и "калиточкой", документы проморгал.
Баскаковская машина была оформлена как раз на дубликат такого пэтээса, выданного "взамен утерянного" в Усолье Иркутской области, где автодуше было отказано в регистрации. До выяснения причины Баскакову разрешалось на машине ездить, продлевать каждый месяц транзиты и по всем вопросам обращаться в межрайонное отделение государственной автоинспекции. К беленькой, необыкновенно хрупкой девушке - Вере Лихтенвальд, в серой юбочке и кительке, в бирюзовых в толстую полоску рейтузах и сапогах, которые сидели на её тонких ногах, как краги, настолько их стенки казались толстыми, твёрдыми. Колечко на тонком пальце тоже было будто велико. Баскаков уже её называл Верочка и дарил книжки. Хрупкий Верочкин вид никак не вязался с теми сталистыми вещами, которые через неё решались, с судьбами, которые корёжились от неприятностей и как-то особенно, казалось, зависели от контраста между её видом и значением.
Через четыре месяца пришёл ответ, что машине, на чьи документы был оформлен его автомобиль, было отказано в регистрации по причине "наличия сведений о представленных документах в числе утраченных или похищенных".
- Да нет, - твёрдо говорила Верочка. - Какой новый пэтээс? Пэтээс только один. Это как паспорт - там ваша фамилия, дата рождения. Без него вы не гражданин.
- Ну почему? Паспорта как раз меняют и фамилии… Вера Адольфовна, а ведь тот владелец наверняка с каким-нибудь гаишником этот дубликат… сплодил. Если в Усолье копнуть?
- Игорь Михалыч, - Верочка твёрдо положила тонкую ручку на стопку папок, - на это годы уйдут, я вас уверяю. Да и никто не будет заниматься. Вот есть ответ… - Она взяла в руку бумагу. - И никуда не прыгнешь. Ць. Машинка ваша как транспортное средство, - Верочка развела руками, - больше не существует. Никто, конечно, у вас её не заберёт. Но ездить на ней вы не можете. - И добавила неофициально, сжалившись: - Если только на севере в тайге где-нибудь… Где милиции нет.
Машину Баскаков поставил в ведомственный гараж к знакомому. Ездил на Лениной машинке, много писал и работал, а к зиме серьёзно озаботился продажей. Решение постепенно назревало - сначала казалось диким, потом притиралось к сердцу, а потом уже ярко и победно заманило освобождением. Настала новая полоса. Если в "эру транзитов" силы шли на поиски милицейских знакомых, то теперь Баскаков колесил по мастерским.
- Да, наворотили делов…. - говорил очередной автомеханик. - Это всё из-за регламента. У меня знакомый, он тоже то ли раму пилил, то ли чо.
- А чо за знакомый?
- Генка один…
Генка оказался здоровый полный малый с блестящим неровным лбом и прозрачным по-над ним ёжиком. Занимался "проколами" - протягивал коммуникации под дорогами. У гаража стояла его рабочая машина: фантастически затрапезного вида японский грузовик, обвешанный ржавыми цепями, штангами, какими-то трубами и несусветными устройствами. Генка сделал большую трудную работу за городом и сидел в гараже, ел вяленую рыбу на газете и запивал пивом. Тёмно-синяя машина, о которой предстояла речь, стояла в гараже. Пыль на ней казалась светлой, а когда я протискивался к Генке, на куртку легла тёмными мазками.
- Не-е… Я раму не переваривал. Ешь пелядку, - чавкнул он. - У меня вообще не так было. Пиво будешь? Томское. У меня баллон дома… - "Ль" он произносил мягко, особенно в слове "баллон" прозвучавшее как "баллён", и так пустился в рассуждения про пиво, что я еле вернул его к теме.
- А-а-а, ну… - жуя, скучно отозвался Генка, разочарованный собеседником, и нехотя начал: - Короче, я подготовился. Такой стоит шестьсот. Я беру в городе за триста ушатанный и ставлю на учёт. А в Амурской области, в Свободном, нахожу такой же, только путний, но без документов. Тоже за триста. На паровозе еду в Свободный. С собой беру документы, табличку подкапотную и клёпальник.
Он запил шипящим пивом розовато-белую пелядкину спинку. Мясо он отделял сапожным ножом, так возя по шкурке, что под ней елозила и рвалась газета и жёстко отдавался обитый жестью стол. Пиво наливал в бурую от чая эмалированную кружку, и оно входило в реакцию с заваркой на стенках и пенно лилось на газету.
- Клёпальник?
- Ну, клёпальник… - В слове "клёпальник" "ль" оказалось и так мягким и он словно промахнулся. - Клёпальник обычный. И заклёпки. Приехаль. Стрелю забили колё трассы. - Генка обгладывал плоскую рыбинку за рыбинкой и постанывал, укал как-то: - Деньги отдаль, у, машину забраль. М-м. В кусты загналь. Ум… Табличку переклепаль. - И добавил презрительно: - Х-хе! Талён этот… - Условность таблички его ужасно смешила.
- А… на двигле?
- Да погоди… Короче, мужик этот, чей "крузак", сказал, что после Читы менты такие машины пасут. Докопаются и капец, себе забирают. Страсть их ценят. До Читы доехаль, ну и стал договариваться, чтоб до Улян-Удэ в фуре проехать. Там здоро-о-овая плё-щадка… - Он провёл вокруг ладонью и сказал восхищённо: - Дальнобои. Ну и парень на плёщадке, типа разводящего, всё сразу поняль. "Сиди, грит, тут пока". Сижу в кафешке. А там бурят пиво пьёт. - Гена всё увеличивал крупность рассмотрения: - Худющий, в чём душа держится, пиво течёт по усам. - Он восторженно показал пальцем, как течёт пиво. - "Сигареты есть?" - "А что свои не имеешь? - спрашиваю. - До чего ж ты, говорю, докатился… Ты хоть ешь что-нибудь?"
- А на движке номер не перебивал?
- Не перебивал. И… ты не перебивай. Короче. Я спрашиваю: "Ты хоть ешь?" - "Коне-е-ечно ем", - изобразил он комичную солидность бурята. - Ва-а-ажный, как слён. "Ну что ешь-то?" Тот: "Ры-ы-ы-бу, по-о-о-озы", - несколько раз протянул в нос рассказчик, требуя ответного восторга.
- А дальше?
- Ры-ы-бу, по-о-зы… - не расставался с бурятом Генка. - А дальше? - спросил он, теряя интерес, и чем сильнее удаляясь от кафешки, тем чаще озираясь на неё и всхохатывая. - Смотрящий подводит меня к дальнобою… Здоро-о-овый стоит. Песят-пятый регион. Омск. Договаривайтесь. Договорились. Загоняй. Загналь. И поехаль с ним. А в Уляне выкатился. Ну и всё. А дома только с рамы на раму перекинуль. Не, ну чудотворец: "ры-ы-ыбу, по-о-о-озы"…
- Дак а на двигуне номер-то как?
- Да там никто не смотрит. А где смотрят - я в фуре проехал. Х-хе.