3
В умении Лолы он убедился.
Отец в тот вечер особенно тяжело ходил по комнате. Опирался на трость, потрясал небрежно сброшюрованным местным Пресс-бюллетенем. "Товарищи! Вы видите теперь, что волк скинул овечью шкуру?" Было видно, что революционная терминология убивает отца. Раненый глаз смотрел жалко. "Казенные ведомства уже не стесняются открывать свое истинное лицо…" Ну откуда столько агрессии? Куда смотрит Горбачев? Куда смотрит политбюро? Так скоро страна взорвется.
Сели за стол. Виталий выставил из духовки зажаренную с овощами курицу. В магазине синяя, в пупырышках последнего озноба, в духовке курица сильно похорошела. И коньяк оказался совсем даже неплохой – из магазинчика, присоветованного Лолой. Очень даже неплохой, хотя покупать такой каждый день невозможно даже на деньги Павлика.
– Ждешь кого-то?
Отец удивленно вышел на звонок в прихожую.
Там тотчас раздался раскованный девичий голосок: "Ну, Колотовкин, ты что? Не крути головой, расслабься! Ты вот ждал, я и пришла!" Голос звучал вызывающе молодо. "Чего это у тебя с глазом? По уху дали?" – "Вы из газеты?" – донесся растерянный голос отца. – "Да ну! Мне Лола сказала, что тебя надо срочно грузить в реальность. Она сказала, что ты романтик, – голос незнакомки так и звенел. – Только я не думала, что ты с тростью".
Теперь остолбенел Виталий.
Ему в голову не приходило, что гуманизм загадочного кооператива "Одиночество" простирается так далеко и обеспечивается такими девушками. Впрочем, как иначе утешить вдову, вразумить идиота? Юбочка до колен, даже выше. Даже намного, даже еще выше. Но и это не предел, нет. Ох, не предел, есть перспектива. Июльская жара буквально раздела незнакомку. На загорелых плечах развевалась почти невидимая прозрачная блузка – нежное облачко, не представлявшее никаких преград даже для утомленного зрения профессора Колотовкина. А самое поразительное: незнакомка ужасно напомнила Виталию Светлану Константиновну. Он даже вздрогнул: не бывшая ли это учительница явилась?… Нет, голос звонче… Моложе… Но бровки, но рост, но поворот плеча… Неужели у нее на животе есть родимое пятнышко? – странно волнуясь, подумал Виталий, дивясь таким причудам природы.
– Ой, как у вас уютно! – гостья трогательно прижала руки к почти обнаженной груди, ей все в профессорской квартире нравилось: – Ой, сколько у вас книг!
И лучезарно представилась:
– Я – Маринка.
– Она психолог, папа, – быстро сообразил Виталий.
– Ой, папа! Ой, правда? Вы прочитали все эти книги?
К изумлению Виталия отец не обиделся. Более того, профессор Колотовкин суетливо улыбнулся. Обращение папа подействовало на него так, будто Маринка вдруг удлинила юбку, или накинула черный плат на трогательно обнаженные плечи.
– Как думающий человек…
– Ой, я тоже люблю думать, – перебила профессора Маринка и засмеялась, совсем как Светлана Константиновна. – Только у меня квартира выходит окнами на улицу Ленина, а там все время орут: "Люблю Россию без памяти! Люблю Россию без памяти!" Ну, прям козлы! Чего орать, если с памятью плохо?
– Может, они имеют в виду общество "Память"?
– А какая разница? – не поняла Маринка.
Отец клюнул. Он уже не сводил глаз с порхающей по комнате гостьи. Это верно, согласился он. Сегодня борются за Россию без "Памяти", а завтра за более выгодную форму инвалидности.
– Ой, какой коньяк! – оценила Маринка, сладко зажмурившись.
И сразу бросилась в бой, разрабатывая обнаруженную золотую жилу:
– Вы бы только слышали, как эти козлы весь день вопят под моим окнами!
Отец понял Маринку по своему и обиженно забубнил. Вот в Междуреченске забастовка… И в Прокопьевске забастовка… И в Анжеро-Судженске шахтеры вышли на транссибирскую магистраль… Вы, Марина, меня поймете… Профессор Бехтерев специально изучал психологию толпы, это верно… Но ведь на наших площадях даже туалетов нет…
– Чего им туалеты? Они власть берут!
– Где? Где вы такое услышали? – испугался отец.
– Я же говорю, у меня окна выходят на улицу Ленина, – Маринка обворожительно улыбнулась старшему Колотовкину. Как милому тайному сообщнику. – Сегодня, папа, страшно кричали, что где-то под Катайгой нашли радиоактивное кладбище. Это где такая Катайга? Это деревня? Это недалеко? – Она изумленно повела потрясающими бровками Светланы Константиновны и махнула рукой: – Да какая разница? Я, папа, на такие страшилки не западаю.
Виталий испуганно посмотрел на отца, но тот ничего не заметил. Бубнил, пуча на Маринку взволнованный пониманием глаз… Воровство, хамство, психология толпы, Горбачев, профессор Бехтерев…
– Ой, я знаю! – обрадовалась Маринка. – Горбачев – это мутант!
– Как мутант? – удивился отец. – Почему?
– А у него на голове серп и молот. Вы что, разве не видели? Мне Нинка говорила, он точно мутант!
– А кто в таком случае Чапаев? – обеспокоился профессор.
– Утопленник, папа.
– Как это неожиданно… – Отец растерянно забарабанил пальцами по столу: – А Сальвадор Дали?
– Мореплаватель, наверное.
– Да почему?
– Имя уж очень красивое.
– А как звали самого первого мужчину?
– Ой, папа! – укоризненно повела головкой Маринка. – Неужели я такое буду вам говорить? Ну если хотите… Ладно… Валеркой его звали… Валерка с Южной…
Отец сник.
– Ладно, ладно, – Виталий поспешно наполнил рюмки. – Ты, папа, нас извини. У нас свой разговор. Давай выпьем за твое здоровье.
И кивнул:
– Мы ко мне ненадолго.
4
Он втолкнул Маринку в комнату и захлопнул за собой дверь.
Кроме дивана (старого, клеенчатого, черного, настоящего профессорского) и журнального столика (тех времен, когда они еще не назывались журнальными), кроме круглого кресла и длинных полок с книгами, в комнате ничего больше не было. Впрочем, Маринку это не разочаровало.
– Смотри, какие грудки, – защебетала она, срывая с себя и без того прозрачную кофточку. – Нравятся?
Мистическая похожесть Маринки на Светлану Константиновну, любимую учительницу, просто бесила Виталия.
– Тебя Лола послала?
– Тебе не нравятся? – обиделась Маринка.
Но она действительно была профессионалка и легко сублимировала свой гнев в страсть. К тому же на ней уже ничего не осталось, кроме ажурной полоски, как бы прикрывающей самое опасное место. Такой когда-то бывала на жарком огороде Светлана Константиновна. Когда загорала и знала, что никто ее не увидит. Виталий вдруг поймал себя на том, что боится… Вот поведет сейчас Маринка плечом и голосом Светланы Константиновны прикрикнет: "Это как понимать, Колотовкин? Ты свою учительницу решил трахнуть?"
– Сколько ты стоишь?
– Лола сказала, что у тебя долгосрочный кредит.
– Значит, дорого, – догадался Виталий.
– А ты думал! Виталик… – Маринка сладко и расслабленно потянулась. – Обними меня… Вот здесь… И ниже… Лола сказала, что ты романтик… – Секс так и пер из нее. – А папа сюда не войдет? У него глаз, как микроскоп, – пожалела она. – Хочешь, я папу тоже потом утешу? Такой хороший… А я не люблю ровесников, – пожаловалась она. – Нищие, придурковатые и всегда торопятся. Ой, вот так… Вот так… И еще… Чуть ниже, ниже… – Она крепко обхватила Виталия горячими ногами. – Сними рубашку… Когда человек голый, ему скрывать нечего… Ой! – восхищенно выдохнула она. – Он у тебя давно в таком состоянии? Ты и за столом так сидел?
– Тебе книжки надо читать, – задохнулся Виталий.
– Вслух? – сильно задышала она. Они сразу попали в какой-то ужасный подстегивающий ритм. Диван под ними так и ходил. – Ой, как сладко… Ты меня потом сразу не гони, ладно? А то папа обидится… Он такой славный… А Лоле не говори, что мы с тобой говорили про политику… – стонала Маринка, пытаясь умерить себя. И шептала, шептала в ухо: – Вот так… Еще!.. Ох… А ванная рядом?… Ничего, если я мимо папы голенькая прошмыгну?…
5
"Документы вези!" – кричал Павлик по телефону.
Он вдруг страстно заболел кооперативом, сразу и навсегда поверил в перспективу.
"В хозяйственном купи специальные деревянные гребки для клюквы. И накомарники. И средства от гнуса. Сапоги купи болотные, штормовки. Найди в томском речпорту капитана Карася, есть там такой одноногий на деревяшке. Ты его сразу узнаешь. Он злой, как Ахав, на левой руке нет трех пальцев. Отправь с Карасем инструмент и снаряжение. Директора твоей школы я уже предупредил, что ты задерживаешься. Вообще-то, Виталька, надо тебе бросать школу. Учти, на нас люди уже работают!"
"Какие еще люди?"
"Да пацаны твои. Ягоду собирают. И бабы. И некоторые мужики. Жить всем хочется, а зарплату задерживают. Нам теперь на пользу, если всех будут держать в черном теле. А гриба и ягод нынче – страшное дело!"