Глава 19. Аня Кондрашова-1
"Мне самой интересно, что это мне на новом месте приснится".
Анька закрыла глаза и полетела в светлую даль. Она привычно вступила в свой ночной полёт, как вступают в тёплое, ласковое море.
И сон ей снился - всегда один и тот же, с того самого времени, как она заболела. Или этот сон, или вообще ничего не снилось.
Ей снилось, что она поднимается на больших крыльях и летит прямо к солнцу. Крылья же у неё - как на картинке, которую она видела в книжке, там где читала легенду об Икаре. Как он поднялся на крыльях к солнцу, и там растаял воск, который скреплял крылья. Крылья растаяли, а Икар упал, и разбился.
Ну вот, летит она прямо к солнцу, и уже ей жарко, так жарко - невозможно.
"Всё, сейчас упаду, и умру", - думает во сне Анька.
Но вдруг она чувствует, что кто-то стреляет в неё, стреляет метко, чтобы попасть не в сердце, а в левую руку. Анька снова и снова чувствует боль и начинает падать.
Она понимает - тот, кто стрелял - спас её. Иначе она бы улетела ещё выше, на солнце, и потом, падая, разбилась бы насмерть. А так - она стремительно падает вниз, больно ударяется о землю, но остаётся в живых. Анька снова чувствует боль в руке и просыпается.
Что, уже утро?
Опять сон, всё тот же сон. А я и ночи не заметила.
Глава 19
- А я и ночи не заметила.
- Доброе утро, доброе утро! - Лида распахивает двери палаты. - Вставайте, девчонки, вставайте, умывайтесь, кровати стелите.
Лида разносит таблетки, а Светке - уколы делает, сразу два. Светка не реагирует на уколы, только улыбочка чуть кривится в сторону.
- Всё, порядок, Светик, молодец! - Лида уходит.
- Давайте, давайте! Подъём! - вот уже и Люба с суднами. - Веселее, птички мои!
Подъём - в семь, а смена у персонала - в девять. Все утренние процедуры - на ночной смене.
- Анька, ты беги в ванную, умывайся сама, и иди, лежачих умывай! Теперь давай по очереди ходить. Наконец-то я от этого Миронюка вздохну, хоть через день - и то легче!
Наташка откровенно радуется облегчению своей жизни.
- А что, и мальчишек тоже я должна умывать? Это что, положено?
- Положено, положено, иди!
- Ну, раз положено… А то страшно…
Не бойся, привыкнешь, познакомишься со всеми, - ободряет её Маша, - иди, не бойся. Наши мальчишки - налево, узнаешь по такому красивому, который сидит, по Славику.
Никто и не заметил, как вздрогнула Наташка. "Как хорошо, что мне туда идти не надо", - подумала она ещё раз.
Вздохнула и Аська.
Анька берёт в умывальной таз и чайник. Набирает половину чайника воды, потом останавливается и топает на пищеблок. Там, в титане, добирает чайник горячей водой и идёт в палату к мальчишкам.
- О, новенькая! - все взоры устремляются на Ань-ку. - Как зовут?
- Аня. Кто будет умываться?
Пока Анька отвернулась, Миронюк сделал Славику знак - сейчас, мол, проверим эту новенькую, из чего она сделана!
- Ой, вода тёплая! - Серёжка подставил руки под струю. - Ой, здорово как! Ты где это тёплую взяла?
- В титане! На кухне-то всегда тёплая есть!
- А ты откуда знаешь?
- Жизненный опыт! - слова сами выскочили. "Откуда у меня эти слова выскочили? Я ведь не знаю таких!"- подумала Анька.
- Ну, ты молодец, спасибо! - Серёжка - человек бесхитростный, и благодарит сразу, от души. Анька же переходит к Миронюку.
Миронюк уже орудия пыток достал - мыло в зелёной мыльнице и зубную пасту со щёткой.
- Ой, водычка тэпла! - начал Миронюк. Он плескался, фыркал, брызгался, плевался, пока ему самому не надоело, или стыдно не стало - кто знает.
Анька же стояла спокойно, и как бы не глядя на Кольку, хотя и воду подливала вовремя. Она смотрела в окно и, когда, по мысли Миронюка, она должна была бы уже сорваться, она вдруг спокойно сказала:
- Как красиво, у вас из окна море видно! В нашей палате его какой-то павильон загораживает!
Миронюк поперхнулся и закашлялся, на этот раз - по настоящему.
- Кончай там плескаться, Колька, а то вода остынет! Не только тебе хочется тёпленькой! - Славик давал Миронюку отбой.
- Да ничего, пусть моется, я ещё наберу! Мне всё равно ещё девчонкам набирать!
Это сразило всех сразу, и наповал. Аньку приняли.
- Всё, больше её не обижаем, пацаны! - сказал Костик, когда она ушла.
Девчонки тоже были поражены тёплой водой.
- Как это ты догадалась?
- А я думала, у вас всегда так! У нас в больнице нянечки умывали, так они всегда тёплую добавляли. Это не я, вернее, не я сама придумала, - как бы оправдывалась Анька.
Маша посмотрела на Наташку, посмотрела только.
- Ну да, я же по вашим больницам не лежала! - Наташка, конечно, была обижена.
- Да тебя никто и не винит! - сказала Маша. - Ничего особенного и не случилось. Будешь умывать, так теперь добавляй горячей. Приобретай жизненный опыт.
- Очень мне нужен этот опыт!
- А кто его знает? Может, пригодится когда-нибудь. Ты что, всю свою жизнь наперёд знаешь?
Всю жизнь наперёд Наташка не знала, поэтому ей пришлось замолчать и согласиться.
Завтрак пролетел, и вот уже забегали медсестры:
- Девочки, готовимся, готовимся! Обход скоро, обход! Кровати чтоб красивые были, с тумбочек всё убрали!
- Да убрали уже, убрали, хватит! - ворчит Нинка.
Хоть и бывает обход два раза в неделю, всё равно все волнуются немного, даже у кого перемены в здоровье никакой не предвидится. А уж о тех, кого должны поднять, или у кого срок операции подходит - о тех и говорить нечего.
Лечаший врач у нас - Ярославцев, Евгений Петрович.
Глава 20
Ярославцев, Евгений Петрович - небольшого роста, худенький и, наверно, от этого всегда грозен и сердит.
Вышибить из него улыбку - практически невозможно. Он ещё молод, но главврач уже разрешает ему оперировать самому. Есть среди наших люди, которых оперировал уже сам Ярославцев. Но самых тяжёлых оперирует всё равно главврач, величина недосягаемая. В отличие от маленького Ярославцева, он высок и могуч. Его фигура величественна. Седые волосы красиво ложатся на лоб, и сам лоб - высокий, прямой - "сократовский". И все его боятся - и врачи, и сестры, и нянечки. И мы, конечно.
Кроме хирургов, есть ещё терапевты. Наша - Жанна Арсеновна, красивая пожилая женщина. Она - действительно красива, и, кроме того, как я это понимаю сейчас, она - ухоженная женщина. И главное, у неё всегда - туфли на высоких каблуках. И каблуки эти выстукивают в нашем коридоре песенку: "тук-тук… тук-тук…", размеренно так выстукивают, слышно, что Жанна Арсеновна идёт, от самого конца коридора, от самой ординаторской. И если идёт она по улице, под верандой, тоже слышно её: "тук-тук…тук-тук..". А так, чтоб "тук-тук-тук", никогда не бывает.
Вот все уже приготовились, натянули одеяла на кроватях - так натянули, что ни морщиночки нет. Обход сегодня - без главного, но Ярославцев сам шороху на всех нагоняет. Сестры так докладывают, как будто мы все только вчера поступили, а не по году, или даже больше уже лежим. Остановились возле нас, сестра Аньку представляет, новенькую.
- Ну-ну, привыкай! - Полежи немного, сделаем тебе снимки новые, ну, а операцию - где-то в начале лета, если по снимкам всё хорошо будет. Привыкай, привыкай! Вот, вместе с Асей и возьму тебя.
И пошёл Ярославцев дальше.
- Пылинкину - на перевязку возьмёте, меня позовёте сегодня! Как твои дела, Света?
- Хорошо. У меня - хорошо дела, - отвечает Светка в спину Ярославцеву.
- А я? - А меня когда поставите, Евгений Петрович? - Наденька кричит вслед, не надеясь на ответ.
И вдруг Ярославцев оборачивается и говорит сестре:
- Да, а Лукинину на завтра - на рентген! - и все медики переходят на половину десятого класса.
И все кричат "ура!" Кричат пока беззвучно, только рты открываются, и взлетают вверх руки со сжатыми кулаками. "Ура, ура, ура!" А Наденька укрылась с головой, и только видно, как ноги дрыгают. Вот это да! Вот это новость! Это Ярославцев раньше ничего не говорил, и всё пугал Наденьку, чтоб не встала раньше времени.
И только Аська почему-то не разделяет общей радости.
- Подожди ещё, Наденька, это только снимок, - говорит она тихонько, - подожди радоваться, дождись, что снимок покажет.
- Всё равно - здорово! Наконец-то! - Наденька уже вылезла из под одеяла - хоть надежда появилась.
Надежда появилась и своими тёплыми, крепкими руками обняла маленькую Наденьку, а вместе с ней - и всех нас.
Странное существо - человек. Часто, а в молодости почти всегда, он всё ждёт чего-то, всё надеется, всегда считая новое - лучшим. А ведь новое - не значит лучшее. Разве мы понимали это тогда? Может, на месте Наденьки, надо было кричать Ярославцеву:
- Дайте мне ещё полежать! Не поднимайте меня! Я не хочу уезжать отсюда, я хочу остаться, остаться здесь подольше!
Кто знает, что лучше? Как бы жили мы, если бы знали, как лучше, если бы знали, как правильно?