- Я раньше как-то и не думала, что так всё ужасно… Самой противно… - Я не могла успокоиться после своих резких слов. Тяжело они мне дались… Не умею я требовать, не умею…
- Правильно, ты раньше их почти не проверяла, - продолжала "старшая". - Ни кухню, ни кладовую.
- Да ведь не было же такого безобразия. Нет, ну брали, конечно…
- Брали, и брали всегда…
- Брали. На ведь и порции не были такими страшными.
Правильно, - сказала старшая. - Времена были другими. Всего было много, и всем хватало. И нашим, и ва вашим. Хватало - и приготовить вкусно, и в карман положить щедро. А теперь - время другое. Им хочется в кар ман так же щедро класть, как и раньше, а нету. Вот они и начали тянуть от детей, напрямую. И это происходит уже давно.
- А я - как-то и не видела… не замечала…
- А вы, Наталья Петровна, простите меня за прямоту, всегда ходили по интернату - в розовых очках. Или - в голубых. Или уж - не знаю, в каких. Вы же из них…
- Из кого?
- Сами знаете, из кого. Из тех, кому "положено". Это мне - что когда перепадёт, а вы? Вы ведь, сознайтесь… в доле?
Мне стало страшно. Всё, что говорила старшая, было правдой. Я "дружила" со всеми и розовые очки не собиралась снимать. Мне было тепло, уютно и сытно в них, в моих розовых очках.
И доля у меня была, доля не малая - плата за мои розовые очки…
- Вы же знаете, Светлана Сергеевна… Да, вы правы… Только это всё - в прошлом. Кажется, мои розовые очки дали трещину.
"И потом, я же крестилась год назад, - подумала я про себя. - Стала книги читать, писания святых. Вот какая у меня подготовка была - для снятия розовых очков".
- Есть десять заповедей, - сказала я, - и одна из них: "не укради". Короче, я уже несколько месяцев не в доле… Поэтому я могу теперь их проверять. Никто уже не может мне тыкнуть в нос, что я сама беру.
- Ну что ж, удачи вам. Удачи тебе, Наташа.
- Давайте вместе! Ведь вы - тоже имеете право! И закладку проверять, и выход готовой продукции. Если нас будет двое, мы уже будем - такая сила!
Светлана Сергеевна посидела немного, отставив от себя тарелку с недоеденным, очень жирным и вкусным пловом, положенным из особой кастрюльки. Потом она как-то особенно посмотрела на меня и сказала.
- Я - не могу пока. В прямую борьбу я пока не могу вступить. Но я твой союзник, Наташа. Если что, я поддержу. Потом, ты ведь должна главное понимать. Рыба гниёт с головы. С головы! А ты и она - это разные весовые категории.
Я посмотрела на Светлану Сергеевну. Она впервые говорила со мной об этом. И она была права.
- Ты должна это понимать, если хочешь добиться чего-нибудь.
- Я особо ничего не хочу добиваться. Чтоб не воровали в наглую, только и всего. Чтобы плов не был таким страшным, как сегодня. Я не собираюсь никого свергать с пьедестала.
- Ну-ну. А кто будет это определять: в наглую они воруют, или не в наглую? Или ты думаешь, что можно вылечить хвост, не откручивая головы?
Теперь уже пришла моя очередь смотреть на Светлану Сергеевну. Мои розовые очки трещали…
Светлана Сергеевна поднялась и величественно пошагала из кухни.
- Девочки, спасибо! Большое спасибо! Всё очень вкусно! - сказала она таким же, как и до обеда, бодрым и радостным воспитательским голосом.
- Спасибо… - буркнула и я, себе под нос, и побежала в своё, медицинское крыло.
Глава 4
Все эти тайны "мадридского двора" были мне, признаться, не по нутру. Всё-таки хорошо, что я врач, и у меня есть моё дело, в котором отсутствуют подобные сомнения и колебания. Я пошла смотреть больных в изоляторе.
Там у меня лежали трое. Двое - с бронхитом, и одна девочка с высокой температурой, и болями в животе. Её положили утром, без меня. Воспитательница привела.
Я начала с этой девочки, с Анютки. Боли были не сильными, и пока - совершенно мне неясными. Аппендицит? Нет, не похоже. Симптомов раздражения брюшины не было.
Я решила немного подождать, не отправлять её сразу в больницу. Может, проявятся эти боли. Или понос начнётся, или просто простуда такая. Завтра закашляет, и сопли потекут.
Я принесла Анютке жаропонижающее, принесла табле-точку ношпы.
- Укройся, Анютка, - сказала я, - и. постарайся уснуть. Я к тебе ещё приду.
Терпения, терпения дай мне, Господи. Терпения и внимания, чтобы не пропустить ничего.
Как же это терпение нужно, когда ты остаёшься с больным наедине, и надолго. Чтобы не паниковать, не бояться. Доверять себе и, главное, Богу доверять.
Господи, вразуми меня, чтобы я поступила правильно, и не навредила больным моим…
Паника - страшная вещь Я раньше работала под началом такой паникёрши-заведующей. В детском отделении, в стационаре. Вот уж мастерица была! И себя запугивать, и больного - в панику вгонять. И больного представляла всегда в три раза тяжелее, чем он был на самом деле.
Потом, после того, как мы с мужем уехали, я ещё целый год вздрагивала.
Мало того, что паника, так ещё и вечная "презумпция виновности". Ещё ничего не произошло, а мы все уже виноваты. Подчинённые, конечно.
Каким же надо быть неуверенным в самом себе, чтобы так третировать подчинённых, своих коллег?
А здесь у меня - всё совсем по-другому. Здесь я - сама себе хозяйка. Предпочитаю справляться сама, до тех пор, пока это возможно. Оставляю и бронхит, и ангину, если не очень тяжёлые. Мне ведь ещё и жалко их, этих детей. Одним, без родных, не сладко им в больнице. А навещать их тяжело.
Обычно воспитатели берут весь класс и - пешком, через весь город. Навещать. Пишут директору заявление, чтобы выписать продукты. Выписывают пару пачек печенья, пару банок сгущёнки, или килограмм яблок. Берут в кладовой и несут в больницу. А выпишут больного - надо санитарку посылать, чтобы забрала.
Вот я и кручусь - лечу сама. Балансирую, так сказать.
Медикаменты у меня пока есть. Правда, тоже - всё меньше и меньше, год от года. Но пока хватает. И на бронхит, и на ангину, и на понос.
Бывает, конечно, что и "Скорую" вызываю. Только стараюсь пореже.
Но в общем-то я - фигура трусливая и зависимая. Забилась в свой угол, смотрю себе детей, гоняю своих вшей, мажу свою чесотку. Никого не трогаю, и меня никто не трогает… Разве хватит у меня силёнок - порядок навести в пищеблоке?
И СЭС нас беспокоит, конечно, но не сильно. Больше - формально.
У нашего директора - и СЭС прикормлена. Надо смотреть правде в глаза. Надо, надо. И в эту сторону - мне тоже надо теперь смотреть.
Никогда от нас СЭС не уезжает с пустыми руками. Когда бы не пришли, им сейчас же - мини-банкет, или макси-обед. И уже бежит Тамара с коробками, грузит им в машину. А, бывает, и так приезжают, и ко мне даже не заходят. А сразу - к директору, и сразу - коробки, коробки.
Почему это не трогало меня раньше? Почему не возмущало? Строго говоря, эти коробки дают и мне определённую свободу. Может, из-за них СЭС не слишком мучает меня, а закрывает глаза на всякие мелкие недочёты?
Мы ведь существуем в мире субъективном. Вам что-то не нравится? Вы считаете это нарушением? А вот это, батенька, как посмотреть… Если через коробку, то совсем не так уж и плохо. Не правда ли?
Почему же я раньше воспринимала все это, как должное? Ведь, строго говоря, всё, что отдавалось СЭС, всё это - не доставалось детям?
А я была совершенно спокойна!
И вообще, где та граница, за которой заканчивается благодарность, положенная, так сказать, по долгу вежливости и службы, и начинается неприкрытое воровство, взятки, подкуп?
Где заканчивается делёжка - от щедрот, и начинается воровство - от сирот?
Как оценить отдельную кастрюльку для сотрудников? Накрытый для комиссии стол? Подарок проверяющему?
Как оценить? Скажите мне, как? Где тут правда, Господи? Или в этой порочной системе, где воруют все и вся, совсем нет правды? Или всё это - и есть наша правда, как бы не была она противна на вкус?
Я одно могу сказать точно. С тех пор, как я перестала брать, мне стало легче. Но, одновременно, мне стало и гораздо труднее.
Помоги мне, Господи. Помоги разобраться во всём этом!
А то розовые очки сняла, а теперь - свет режет мне глаза…
Глава 5
К вечеру я снова зашла в изолятор. Больным моим полегчало. У Анютки Аксёновой температура упала до тридцати семи и трёх. Она встала с кровати и вышла к столу, ко всем остальным.
В изоляторе, кроме троих больных, сидели ещё трое вшивых. Вшей у них нашли утром, при проверке. Утром санитарка моя ходила проверять младшие классы, и троих нашла. И вот теперь, к вечеру, воспитатели привели их на обработку.
Вшивый народец, в основном, клиенты постоянные. Мажешь их, мажешь, чешешь их, чешешь, а они - всё со вшами.
Где найти объяснение этому факту? Может быть, на уровне генетики где-то. Или ещё выше?
Эти несчастные позволяют шестиногим тварям жить на себе, кормят их, и дают им возможность размножаться. Бр-р-р!
Ну а мы - мажем, мажем, чешем, чешем. Гнид выбираем. А за окном - заканчивается двадцатый век. Так-то, господа.
Вши - это наша, интернатская, хроническая болезнь. Осмотр на педикулёз, то есть на вшивость - каждую неделю. Обязательно! И сколько не ходим, сколько не обрабатываем - всё равно, избавиться не можем. Потому что вещества для обработки вшей не убивают гнид, то есть яиц этих насекомых.
Стричь? Стричь налысо, конечно, было бы самым надёжным лечением. Но стричь волосы можно только малышам, да и то - со слезами. А старшие… Оставишь одну гниду, не выберешь, и вновь эти паразиты плодятся. Хоть и обрабатываем мы их, да по нескольку раз подряд.