После того, как я перестала продукты из интерната домой приносить, в семье стало жить труднее. Материально, конечно. Масла нет, мяса нет. Раньше приносила, а теперь - необходимо стало всё это покупать. Шпроты, сгущёнка… Сыновья пострадали. От отсутствия сгущёнки.
Сахар - тоже раньше из интерната носила. Теперь вот - покупаю.
Я подошла к ларьку. На прилавке стояла всякая продуктовая мелочь. Пакеты макарон, сахара, печенья. Но главным было не это.
Главное - это был, ничем не прикрытый, лоток с жирной, лоснящейся, призывно пахнущей копчёной селёдкой.
Я была единственным покупателем.
Ух ты! В желудке засосало. В голове даже помутилось! Мне показалось, что ещё немного, и я потеряю сознание.
Как мне хотелось селёдки! Боже мой, как я хотела этой селёдки!
- Пакет сахару, - сказала я продавщице и протянула ей наш семейный бюджет. На неделю. Одной бумажкой.
- Ой, - сказала продавщица, - нету сдачи. Постойте, пожалуйста, я сбегаю в магазин, разменяю.
Продавщица убежала, и я осталась одна, наедине с лотком, полным селёдки. Я проглотила слюну, и услышала внутри себя явственный, уверенный в себе голос.
"Укради селёдку, - сказал голос. - Укради селёдку".
"Что?" - не сразу поняла я.
"Укради селёдку! Быстренько, быстренько! Возьми, и укради селёдку!"
В голове у меня по-прежнему мутилось, а челюсти сводило.
"А что? - подумала я. - Никого нет, никто не увидит. Раз, одну селёдку - ив мешок!"
"Правильно! - поддержал меня голос. - Укради селёдку! Сейчас её дома разделаешь, с лучком, с подсолнечным маслицем… Или даже - просто так нарежешь… Картошки сваришь… Укради! Укради селёдку!"
И тут мне стало смешно.
Я такие усилия предпринимаю, я отказалась от всех, практически, продуктов! Я вступаю, да нет, вступила уже, в борьбу с теми, кто ворует у меня на работе - и вот, на те бе! На какой-то селёдке! Так проколоться на какой-то селёдке! Уже почти в сумку положила…
"А вот тебе! - сказала я этому голосу, этому примитивному нахалу. - Вот и не украду!"
"Укради селёдку… - сказал он уже не так уверенно, а как бы просяще. - Укради… Смотри, какая жирненькая…"
"Нет", - сказала я, и тут вышла продавщица с деньгами, положив конец нашему диалогу.
"Ну и ну! - думала я по пути от лотка. - Вот это да! Это мне было… как это верующие говорят… искушение. Точно, это у меня было искушение. Но как грубо, как примитивно! И то я чуть не попалась. Правильно пишут святые отцы: выходя на борьбу, готовься к искушениям. Это я выступаю против воровства, и поэтому искушение у меня такое - воровством. Против чего борешься, тем и искушаешься".
Я перешла дорогу, и вступила в свой собственный двор. Но успокоиться я не могла.
"Почему же это искушение такое простое было, такое было примитивное? Как анекдот, честное слово! Может, и борьба моя - такая же примитивная? Такое явное искушение - явно и побороть, оно всё на виду. Ответь мне, Господи, ответь, что же это такое со мной было? К чему это, а?"
И уже когда я нажала на кнопку звонка, в тот короткий миг, когда я слышала за дверью топот ног моего младшего сына, бегущего открывать мне дверь…
Короткая, как молния, мысль промелькнула в моём мозгу: "Это сигнал тебе! Первый сигнал! Будь готова! Готова будь…"
Глава 2
Во вторник я работаю после обеда. Только пришла, только переоделась, слышу - ищут меня. - Где Наталья? Где Наталья?
Голос воспитательницы седьмого "Б", женщины хорошей, "понимающей", только очень эмоциональной.
- Да тут я, тут.
Я выглядываю из своего кабинета. Кабинетик у меня маленький, но уютный. "Келья" моя. Тут у меня любимая моя икона - "Умиление".
Причём я выбрала эту икону - просто так, за красоту. Выбрала, рамку купила и поставила икону под стекло.
Потом только узнала, как эта икона знаменита. Узнала, что именно перед такой иконой молился преподобный Серафим. И стала я к батюшке Серафиму обращаться, через эту икону.
Я перекрестилась на свою икону ещё раз и открыла дверь.
- Тут я, тут.
Воспитательница седьмого "Б", Татьяна Васильевна, стояла на пороге моего кабинета, держа в руках тарелку с нашим, интернатским пловом.
Сзади выглядывали две любопытные и живые мордочки - дети из её седьмого "Б". Они тоже держали тарелки.
Татьяна поставила свою тарелку мне на стол и не сказала, а всхлипнула:
- Нет, ты смотри, Наталья Петровна, ты смотри! Смотри, чем они сегодня детей кормят! Смотри, смотри!!
Смотреть, и правда, было на что, вернее - совершенно не на что. По тарелке что-то такое было размазано. Причём, в небольшом количестве.
Разваренный, размазанный рис, с точечными вкраплениями морковки. Вместо мяса - кусочки каких-то жил, хрящей. И тоже - совсем немного, чуть-чуть.
- Нет, Наталья, ты смотри, смотри! Можно так детей кормить? Посмотри, что это за порция! И посмотри, какая она, эта порция! Это седьмому-то классу! Они же растут!
Да… - сказала я.
Всё, идите отсюда! - прикрикнула Татьяна на сво их детей. - Тарелки ставьте, и идите в столовую, ждите меня!
Когда дети ушли, Татьяна села на стул возле моего маленького столика, и уже значительно тише сказала:
- Сделай что-нибудь, Наталья. Сделай что-нибудь.
- Что ж я сделаю?
- Ты же там ходить начала… в столовой нашей… Проверяешь, вроде…
Дело в том, что я совсем недавно стала кухню проверять. Как брать перестала, так и с проверкой смогла прийти.
Проверяю, как врачу положено. Закладку продуктов, выход готовой продукции. Раньше я это тоже делала, но совершенно формально. Зайду, улыбнусь, спрошу: "Как дела?". Спишу данные с меню-раскладки в свой бракеражный журнал. Это у меня журнал такой, где положено записывать результаты проб и их соответствие меню.
Потом пойду в комнату для администрации и поем. Вот и вся проверка. Никогда я с кухней не ссорилась.
А теперь…
По меню-раскладке - положено одно, а на столах у детей - стоит совсем другое. Например, котлеты. Положен выход сто двадцать граммов, а котлета весит восемьдесят. Да ещё и вкус! Больше напоминает хлебный мякиш, тушенный в бульоне, чем котлету. И всё прочее - примерно так же.
И что мне теперь делать со всем этим… Это только сказать легко, что я проверяю.
- Угу. Начала. Проверяю, - ответила я Татьяне. - Вот, бери эти порции, и пойдём к директору. Вместе. Пойдём, пойдём. Пусть видит всё, как есть…
Татьяна молчала. Потом она потёрла виски и сжала голову руками.
- Померь мне давление, что ли. Голова раскалывается. Я достала тонометр, закатала Татьяне рукав.
- Ворюги! - продолжала она. - Господи, какие ворюги… А к директору я не пойду. Уж извини меня, Наталья, но ты же знаешь… У меня семья… Наша директриса -' ни на что не посмотрит. Ни на заслуги, ни на возраст. Придерётся к чему-нибудь и уволит, на старости лет. А куда я пойду?
- Знаю, - сказала я. - Директор наша - всё может.
- Да они бы там, на кухне, не воровали бы так нагло, если бы она… директриса наша… не покрывала бы их… Кладовщица, Тамарка-то… уже так нос задрала, что с нами, воспитателями, и не здоровается. Ждёт, пока мы с ней первые здороваться начнём… Зато к директору - каждый день бегает, по десять раз.
- Сто пятьдесят на девяносто, - сказала я.
- Вот, повышается. От такой жизни…
- Повышается. Корвалола накапать? Или сразу адель-фана дать?
- Давай корвалол. Давай пока корвалол, а я приду через часок, и ты мне перемеряешь. Хорошо?
- Приходи.
Я накапала Татьяне её законные двадцать пять капель. Тарелки с пловом стояли на столе, взывая к небесам.
- Бери, Татьяна Васильевна, свои тарелки, - сказала я, - а я сейчас на обед пойду, и попробую сделать что-нибудь… Возьму, контрольное взвешивание сделаю. Пойдёшь в комиссию? Там же надо комиссионно проверку оформлять.
- Нет, Наталья, - Татьяна поджала губы и покачала головой. - Ты уж извини. Извини, ладно… Да и мои поели уже…
И она стала суетливо собирать тарелки, ставя одну на другую, прямо в плов днищами.
- Оставь одну, - сказала я. - Пойду я, всё-таки попробую до директрисы дойти.
Не ходи. Сегодня её нет, она в область уехала. А я - это всё так, в принципе… Ты не подумай…
А я и не думаю. Я и сама - не слепая.
Честно говоря, я испытала облегчение. От того, что нет директрисы. Объяснение откладывалось.
Хотя директриса наша, несомненно, в курсе всего происходящего. Она у нас - всегда всё знает. Даже невозможно предположить, кто ей все текущие новости… приносит. Чтобы не сказать - всё доносит. По-моему, у неё, как у всякого "приличного" начальника, имеются осведомители во всех службах.
Так вот и представляю себе ниточки, собирающиеся в её крепкий кулак. Да, похоже.
Наверно, только у нас, в медпункте, у неё нет осведомителей, потому что весь медпункт состоит из двух человек. Из врача, то есть из меня, и из санитарки, которой я доверяю, как самой себе.
Стычка наша с директором - неизбежна, и от этого на сердце тревожно. У директора, а, вернее, у директрисы нашей - крепкий характер… А я… Мне иногда кажется, что у меня - совсем характера нет.
Надо смотреть правде в глаза. Иногда - я просто боюсь нашу директрису…
Да её все у нас боятся. Воспитатели, учителя, обслуга… Вот и Татьяна. Всё, что угодно, только не объяснение с директором.
Татьяна забрала тарелки и ушла, а я двинулась на кухню, вслед за ней.
Обед заканчивался. В зале оставались два восьмых и девятый классы. Дети, в основном, уже съели свой суп и подходили к раздатке за пловом.