"Сколько изящества и очарования в ее движениях", - подумал Итамар, когда она легко откинула со лба непослушную прядь волос. Несмотря на ее одежду, а может быть, благодаря ей, Гила излучала истинную, чистую и покоряющую сердце женственность. С быстротой молнии в мозгу Итамара пронеслась мысль о разнице между ней и Ритой. Естественная, мягкая красота Гилы, отсутствие манерности покорили Итамара. Даже ее одежда вдруг привлекла его. Действительно, было что-то по-настоящему влекущее, хоть и в скрытой форме, в скромной одежде Гилы, прикрывающей почти все ее тело. Рита всегда одевается так, подумал Итамар, что какая-нибудь деталь обязательно несет вызов - будь то незастегнутая пуговица, позволяющая видеть бретельки лифчика, легкий разрез на юбке, через который проглядывает часть бедра, или шарф, завязанный таким образом, чтобы привлечь внимание к декольте под ним. Гила не делала ничего подобного. Она была полной противоположностью Рите, но Итамар подумал, что именно она может стать истинной спутницей жизни, настоящей союзницей во всех делах. Она бы помогла ему из чистого альтруизма, а не ради того, чтобы получить какую-либо материальную или моральную выгоду. Любовь, исходящая из сердца такой женщины, - это чистое чувство без всякой примеси эгоизма. А ее логика! С какой простотой в одной короткой фразе она оценила всю его запутанную ситуацию!
- Твой дядя сказал, что ты изучаешь компьютеры, - заметил Итамар, когда Гила протянула ему чашку кофе с ломтиком кекса.
- Да, в колледже "Эцха-дат". Я уже заканчиваю курс. Дипломный проект основан на разработанной мною программе со сложным статистическим анализом. Ожидают, что, когда результаты исследования будут опубликованы, они вызовут шок. Надеюсь, что хотя бы в далекой перспективе они окажут влияние на наше общество. Все наши инструкторы уверены, что так оно и будет. Что иначе быть не может. Логика неопровержима.
- Звучит впечатляюще. Я, конечно, ничего в этом не пойму - я полный невежда в науках, в математике, в компьютерах, - рассмеялся Итамар. - По-моему, компьютера вообще не существует. Если спросите меня - такого зверя вовсе нет!
Гила засмеялась.
- У меня действительно сложная тема. Но если упростить, то прослеживается несомненная связь между происходящими в стране несчастьями - личными и общественными - и дефектами в мезузах, установленных в наших домах.
Итамар взбирался по лестнице вслед за Бенционом Апельбаумом, неся в руках две картины. Они поднялись на третий этаж старого дома в квартале Бейт-ха-Керем.
- Добрый вечер, добрый вечер! - приветствовал их Нимрод Берман, открыв дверь.
Они вошли в прихожую, к которой примыкали три маленькие комнаты и кухня. Берман взял из рук Итамара одну из картин и приблизил ее к стоявшему в прихожей торшеру. Подняв очки на лоб, он внимательно осмотрел холст:
- Отлично, Бенцион, отлично. В точности, как было раньше, до "улучшений" маляров. Как обычно, твоя работа безупречна.
Берман вернул очки на нос и повел Итамара и Апельбаума осторожностью повесил обе картины на их постоянные места.
Итамар удивился, насколько загромождена эта небольшая комната. Повсюду стояли разнокалиберные вазы, разрисованные тарелки заполняли пространство между множеством картин. Вышитые скатерки покрывали маленький столик и пианино, заставленные безделушками. В шкафу вперемешку с книгами и альбомами стояли фарфоровые фигурки и подсвечники. Итамар невольно остановился посредине комнаты, подальше от стены, - у него было ощущение, что в любую минуту на него может упасть какое-нибудь произведение искусства. "Разве в такой комнате поговоришь?" - подумал он.
- Пойдемте в кабинет, - предложил Берман, как будто прочитав мысли Итамара, а может, потому, что там он обычно принимал гостей.
Кабинет был крошечным. Письменный стол занимал треть его площади. Книжные полки закрывали все стены и еще больше сужали пространство. Но, несмотря на это, Итамар почувствовал облегчение, потому что в комнате не было ничего лишнего. Он принес из кухни алюминиевый стул и уселся на нем в дверях, спиной к гостиной. В кабинете не было места для троих.
- Я ничего не предложил вам - нехорошо с моей стороны, - извинился Берман. - Юдит вышла, и все, что я могу дать вам… давайте посмотрим… Холодной воды? Содовой с сиропом?
- Нет, нет, Нимрод, правда ничего не надо, - поспешил уверить его Апельбаум.
- Ну, - обратился писатель к Итамару, - , Бенцион сказал, что ты кинорежиссер. Собираешься сделать фильм о Бар-Кохбе. От такой новости возликовало мое сердце, отвыкшее уже от подобных вестей.
- Это недоразумение, - возразил Итамар, - у меня нет намерения снимать фильм о Бар-Кохбе. Я хочу сделать фильм о Шауле Меламеде.
- А-а. Ошибка с моей стороны. Но и это хорошая новость в наши тяжелые времена. Фильм о царе Шауле. Трудно поверить, что до сих пор у нас нет картин о великих исторических личностях - о Бар-Кохбе, царе Шауле, Маккавеях. Почему о них не делают фильмы? Хотя, если подумать, пусть уж лучше не снимают…
- Не царь Шауль, - сказал Итамар погромче. - Шауль Меламед.
- Шауль Меламед? Никогда о нем не слышал. Кто он такой?
- Камерный певец.
- Меламед? Не знаю. Хотя… Да, Меламед. Теперь я вспомнил. Ты хочешь сделать фильм именно о нем? Почему вдруг о нем?
- Меня очень интересует его пение. И музыка вообще. Кроме того, мы были знакомы, и я думал…
- Ну, если у тебя есть личная заинтересованность, тогда совсем другое дело. Сегодня фильм о Шауле Меламеде, а завтра - кто знает? - о царе Шауле. Вам не кажется странным, что почти никто из наших деятелей искусства не интересуется тем, что обычно привлекает внимание творческой интеллигенции любого другого народа? Да я и сам, захваченный общим настроением, под влиянием тенденции презрительного отношения к "большим делам" и "громким словам", десятки лет отдал изображению повседневной жизни, психологическим пустякам. Я боялся всего, что могло быть истолковано даже как намек на пафос. И вот на склоне жизни я вдруг почувствовал необходимость заняться чем-то "большим". Но уже слишком поздно… Так при чем тут Бар-Кохба? Почему ты говорил мне по телефону о Бар-Кохбе, Бенцион?
- Бар-Кохба тут ни при чем, - ответил вместо Апельбаума Итамар. - Бенцион думал…
- Я думал, - вмешался Апельбаум, - что, поскольку ты пишешь роман об исторической фигуре, а Итамар тоже занят реальной личностью, человеком из плоти и крови, ты мог бы дать ему хороший совет, - и Апельбаум объяснил Берману суть дилеммы, перед которой стоял Итамар.
- Меня это не удивляет. Вовсе не удивляет, - ответил Берман, выслушав рассказ Апельбаума. - Что тебе сказать, Итамар? Проблема твоя не проста. Когда я еще только думал написать о Бар-Кохбе, то радовался тому, что до нас дошло так мало исторических фактов. Если бы ты делал фильм о нем, а не о Шауле Меламеде, тебе было бы гораздо легче. Что мы знаем о Бар-Кохбе? Очень немного. Ты обладал бы полной творческой свободой.
- Ты не пишешь о Бар-Кохбе? - спросил с тревогой Апельбаум.
Берман отрицательно покачал головой.
- Но даже в таком случае я не имел бы права искажать суть вещей. - Итамар вернул разговор к своему фильму.
- Конечно. Ты даже не представляешь себе, с какой легкостью можно все переврать, - сказал Берман. - Посмотри, что с ним сделали все эти псевдоученые, все эти, с позволения сказать, знатоки.
- Что вы имеете в виду? Что ему сделали?
- О, ты, наверно, не был здесь, когда короны пророков напялили невеждам, а борцов за свободу низвели до ранга кровожадных фанатиков. Откуда ни возьмись появляется человек, который никогда в жизни не занимался историей, и бац! - по мановению волшебной палочки становится авторитетом по Бар-Кохбе. Его сделали специалистом по восстанию! И он разглагольствовал о безумии Бар-Кохбы и о том, что тот якобы несет ответственность за изгнание еврейского народа. Разумеется, все это неспроста. Необходимо было на живом примере показать, к чему приводит противодействие "всему миру" и что случается, когда руководствуются "националистическими интересами". Представьте себе: Бар-Кохба виновен в нашем долгом изгнании! Ни больше ни меньше! Собрали симпозиумы, настрочили газетные статейки, чего только не делали. Даже телевизионный суд ему устроили. И таким путем написали новую историю для невежд, в которой Бар-Кохба привел к опустошению земли Израиля! Как будто после него не были написаны здесь, в Эрец-Исраэль, Мишна и Иерусалимский Талмуд. Как будто не было здесь - кроме, конечно, нескольких тяжелых лет после восстания - периода культурного расцвета и государственной автономии, длившегося свыше двухсот пятидесяти лет! Соединенные Штаты существуют меньше. Я был бы счастливейшим человеком, если бы мне сегодня пообещали, что государство Израиль продержится четверть тысячелетия.
- Я не могу разделить твои чувства, Нимрод, - запротестовал Апельбаум, - мне трудно радоваться при мысли, что наше государство не будет существовать вечно.
- Вечно? О чем ты говоришь, Бенцион? Ты можешь себе представить, что мы выдержим еще хотя бы пятьдесят лет, учитывая все, что происходит вокруг?
- Ну, если арабы…