Мы снимали две комнаты в старой выселенной коммуналке, в самом центре, в тихом дворе, засаженном липами. Лелик занимал проходную, ближе к коридору, я жил в дальней, из которой был выход на балкон. Другие были наглухо закрыты. Что скрывалось за дверями - никто не знал. Комнаты нам сдавал старый матерый пенсионер, бывший инкассатор Федор Михайлович. Я его называл Достоевским. В девяностых они с женой решили уехать в эмиграцию, и Федор Михайлович выправил себе документы. Но, получив на руки новый паспорт, вдруг ехать передумал, решив, что именно теперь время начинать жизнь с чистого листа. Так что в эмиграцию жена отправилась одна, а он остался в Харькове якобы сторожить квартиру. Почуяв свободу, Федор Михайлович сдал комнаты нам, а сам прятался где-то на конспиративных квартирах. Кухня, коридоры и даже ванная этого полуразрушенного жилья были забиты довоенной мебелью, потрепанными книгами и кипами журнала огонек. На столах, стульях и прямо на полу была свалена посуда и цветное тряпье, к которому Федор Михайлович относился нежно и выбрасывать не позволял. Мы и не выбрасывали, так что к чужому хламу добавился еще и наш. Шкафчики, полки и ящики стола на кухне были заставлены темными бутылками и банками, где мерцали масло и мед, уксус и красное вино, в котором мы тушили окурки. По столу катались грецкие орехи и медные монеты, пивные пробки и пуговицы от армейских шинелей, с люстры свисали старые галстуки Федора Михайловича. Мы с пониманием относились к нашему хозяину и его пиратским сокровищам, к фарфоровым фигуркам Ленина, тяжелым вилкам из фальшивого серебра, запыленным шторам, сквозь которые пробивалось, разгоняя по комнате пыль и сквозняки, желтое, словно сливочное масло, солнце. По вечерам, сидя на кухне, мы читали надписи на стенах, сделанные Федором Михайловичем, какие-то номера телефонов, адреса, схемы автобусных маршрутов, нарисованные химическим карандашом прямо на обоях, рассматривали вырезки из календарей и фотопортреты неизвестных родственников, пришпиленные им к стене кнопками. Родственники выглядели строго и торжественно, в отличие от самого Федора Михайловича, который время от времени тоже забредал в свое теплое гнездо, в скрипучих босоножках и пижонском кепаре, собирал за нами пустые бутылки и, получив бабки за очередной месяц, исчезал во дворе между лип. Был май, держалась теплая погода, двор зарастал травой. Иногда ночью с улицы заходили настороженные пары и занимались любовью на скамейке, застеленной старыми ковриками. Иногда под утро на скамейку приходили охранники из банка, сидели и забивали долгие, как майские рассветы, косяки. Днем забегали уличные псы, обнюхивали все эти следы любви и озабоченно выбегали назад - на центральные улицы города. Солнце поднималось как раз над нашим домом.
Когда я вышел на кухню, Лелик уже терся возле холодильника в своем костюме - темном пиджаке, сером галстуке и безразмерных брюках, которые висели на нем, как флаг в тихую погоду. Я открыл холодильник, тщательно осмотрел пустые полки.
- Привет, - я упал на стул, Лелик недовольно сел напротив, не выпуская из рук пакета с молоком. - Тут такое дело, давай к брату моему съездим.
- Зачем? - не понял он.
- Просто так. Посмотреть хочу.
- А что с твоим братом, проблемы какие-то?
- Да нет, всё с ним нормально. Он в Амстердаме.
- Так ты в Амстердам хочешь к нему съездить?
- Не в Амстердам. Домой к нему. Давай на выходных?
- Не знаю, - заколебался Лелик, - я на выходных собирался машину на станцию отогнать.
- Так мой брат и работает на станции. Поехали.
- Ну, не знаю, - неуверенно ответил Лелик - Лучше поговори с ним по телефону. - И, допив всё, что у него было, добавил: - Собирайся, мы уже опаздываем.
Днем я несколько раз звонил брату. Слушал длинные гудки. Никто не отвечал. После обеда позвонил Коче. Точно так же без результата. Странно, - подумал, - брат может просто не брать трубку, у него роуминг. Но Коча должен быть на рабочем месте. Вечером позвонил родителям. Трубку взяла мама. Привет, - сказал я, - брат не звонил? - Нет, - ответила она, - а что? - Да так, просто, - ответил я и заговорил о чем-то другом.
На следующее утро в офисе снова подошел к Лелику.
- Лелик, - сказал, - ну как, едем?
- Да ну, - заныл тот, - ну ты что, машина старая, еще сломается по дороге.
- Лелик, - начал давить я, - брат сделает твоей машине капитальный ремонт. Давай выручай. Не ехать же мне электричками.
- Ну, не знаю. А работа?
- Завтра выходной, не выебывайся.
- Не знаю, - снова сказал Лелик, - нужно поговорить с Борей. Если он ничем не подпряжет…
- Пошли поговорим, - сказал я и потянул его в соседний кабинет.
Боря и Леша - Болик и Лелик - были двоюродными братьями. Я знал их с университета, мы вместе заканчивали историческое отделение. Между собой они были не похожи. Боря выглядел мажористо, был худ и подстрижен, носил контактные линзы и даже, кажется, делал маникюр. А Леша был крепко сбит и слегка приторможен, носил недорогую офисную одежду, стригся редко, денег на контактные линзы ему было жалко, поэтому носил очки в металлической оправе. Боря выглядел более ухоженно, Леша - более надежно. Боря был старше на полгода и чувствовал ответственность за брата, определенный братский комплекс. Был он из приличной семьи, его папа работал в комсомоле, потом делал карьеру в какой-то партии, был главой районной администрации, ходил в оппозицию. Последние годы занимал должность при губернаторе. Леша же был из простой семьи - его мама работала учительницей, а папа шабашил где-то в России, еще с восьмидесятых. Жили они под Харьковом, в небольшом городке, так что Лелик был бедным родственником, и все его за это любили, как ему казалось. После университета Боря сразу же вписался в отцовский бизнес, а мы с Леликом пытались самостоятельно встать на ноги. Работали в рекламном агентстве, в газете бесплатных объявлений, в пресс-секретариате Конгресса националистов и даже в собственной букмекерской конторе, которая накрылась на второй месяц своего существования. Несколько лет назад, переживая о нашем прозябании и помня о беззаботной студенческой юности, Боря пригласил нас работать с ним, в администрации. Папа зарегистрировал под него несколько молодежных организаций, через которые переводились разные фанты и отмывались небольшие, но регулярные суммы. Так что мы трудились вместе. Работа у нас была странная и непредсказуемая. Мы редактировали чьи-то речи, вели семинары для молодых лидеров, проводили тренинги для наблюдателей на выборах, составляли политические программы для новых партий, рубили дрова на даче у папы Болика, ходили на телевизионные шоу защищать демократический выбор и отмывали, отмывали, отмывали бабло, которое проходило через наши счета. На моей визитке было написано "независимый эксперт". За год такой работы я купил себе навороченный компьютер, а Лелик - битый фольксваген. Квартиру мы снимали с Леликом вместе. Боря часто приходил к нам, садился в моей комнате на пол, брал в руки телефон и звонил проституткам. Нормальный корпоративный дух, одним словом. Лелик брата не любил. Да и меня, кажется, тоже. Но мы с ним уже несколько лет жили в соседних комнатах, так что отношения наши были ровными и даже доверительными. Я постоянно одалживал у него одежду, он у меня - деньги. Разница была в том, что одежду я всегда возвращал. Последние месяцы они с братом что-то мутили, какой-то новый семейный бизнес, в который я не лез, поскольку деньги были партийные, и чем это должно было закончиться - никто не знал. Я держал подальше от них сбережения, пачку баксов, пряча ее на книжной полке между страницами Гегеля. В целом я им доверял, хотя и понимал, что пора искать себе нормальную работу.
Боря сидел у себя и работал с документами. На столе перед ним лежали папки с результатами каких-то социологических опросов. Увидев нас, открыл на мониторе сайт обладминистрации.
- Ага, вы, - сказал бодро, как и положено руководителю. - Ну, что? - спросил. - Как дела?
- Боря, - начал я, - мы к брату моему хотим съездить. Ты его знаешь, да?
- Знаю, - ответил Болик и стал внимательно осматривать свои ногти.
- У нас завтра ничего нет?
Болик подумал, снова посмотрел на ногти, рывком убрал руки за спину.
- Завтра выходной, - ответил.
- Значит, поехали, - сказал я Леше и повернулся к двери.
- Погодите, - вдруг остановил меня Болик - Я тоже с вами поеду.
- Думаешь? - недоверчиво переспросил я.
Везти его с собой не хотелось. Лелик тоже, насколько можно было заметить, напрягся.
- Да, - подтвердил Болик, - поедем вместе. Вы же не против?
Лелик недовольно молчал.
- Боря, - спросил я его, - а тебе зачем ехать?
- Просто так, - ответил Болик. - Я не буду мешать.
Лелика, похоже, напрягала необходимость ехать куда-то с братом, который его плотно контролировал и не хотел отпускать от себя ни на шаг.
- Только мы рано выезжаем, - попытался отбиться я, - где-то часов в пять.
- В пять? - переспросил Лелик.
- В пять! - воскликнул Болик.
- В пять, - повторил я и пошел к дверям.
В общем, подумал, пусть сами между собой разбираются.
Днем я снова звонил Коче. Никто не отвечал. Может, он умер, - подумал я. Причем подумал с надеждой.
Вечером мы сидели с Леликом у себя дома, на кухне. Слушай, - вдруг начал он, - может, не поедем? Может, позвонишь им еще раз? - Леша, - ответил я, - мы едем всего на день. В воскресенье будем дома. Не парься. - Ты сам не парься, - сказал на это Лелик - Хорошо, - ответил я.