- Позвольте, позвольте… - Евский человек дотошный, он терпеть не может, когда его пытаются ввести в заблуждение. - Позвольте… Я никогда ничего не путал. Во-первых, у меня память еще слава богу, а во-вторых, записная книжка. Минуточку терпения. А, Б, В… О, П, Р. Вот - Речкунов. Борис Иванович. Так ведь? Он самый. Рождения тридцать пятого года. Образование высшее. Физик и математик. Семья: жена - Ефросинья Петровна. Образование - 6 классов. Сын трех лет… - Он высоко подымает брови. Глядит на Тоню. Затем опять в записную книжку. На лице его недоумение. - Образование - 6 классов… М…да! Прошу прощения. Борис Иванович не поставил меня в известность…
Кончается урок. Приходят из классов учителя.
- Викентий Борисович, здравствуйте. Как здоровье?
- Кто был в седьмом? Где журнал?
- Товарищи, у кого есть хороший мел?
- Не забудьте заплатить профсоюзные взносы.
- Лара, а я вас видела вчера. Вы шли из клуба…
- Т… с… с!
- Викентий Борисович, вы к нам надолго?..
Опять учительская пустеет. Зарепкина перед тем, как уйти на урок, наливает стакан воды, протягивает Тоне.
- Выпейте. На вас лица нет.
Тоня отстраняет стакан и спрашивает Евского.
- Вы ко мне пойдете?
Евский не смотрит ей в глаза.
- В другой раз.
Он уходит с Зарепкиной.
11
Сегодня на беду воскресенье и в школу идти не надо. Ходила на почту. Хотела позвонить в ОблОНО и найти Бориса, но потом раздумала: ведь и там выходной.
Я дома. Одна. Лежу на раскладушке, курю и думаю. Кто я такая? Об этом никого не спросишь. Это надо понять самой. Должно быть, никакая я не учительница, а просто-напросто девчонка, которую обманули.
Когда мне было четырнадцать, двадцать четыре представлялись чем-то вроде старости. Значит, я сейчас старая? Нет, конечно, я еще не старая. Мне все еще кажется, что самое-самое главное впереди.
Какая я? Тоже не знаю. Временами умная, временами делаю глупости. То не могу оторваться от работы, то мне хочется кинуть все и бежать куда глаза глядят. Иногда мне важное кажется пустяком, а пустяк - чем-то важным. Так, еще вчера я думала, что самое трудное в нашей с Борисом жизни - неустроенность. Даже умывальника нет. А оказывается, все это пустяки. Неожиданно в жизнь вошла какая-то Ефросинья Петровна. Она представляется мне толстой, расплывшейся, в широкой вылинявшей кофте. Ефросинья Петровна… Она зевает, открывая гнилые зубы, крестит рот: "Однако до спокою пора…" Телеграмма, конечно, была от нее.
Я лежу и думаю и кажусь себе маленькой-маленькой - очень противное ощущение. Лес шумит под ветром. Он шумит совсем рядом. И наш дом кажется мне островом, затерянным в океане. Я прислушиваюсь и замечаю, что кроме шума ветра, есть еще один звук - это идет дождь. Он стучит по шиферной крыше.
…В сельском клубе надрывалась радиола, гоняли одну пластинку за другой, и я танцевала со знакомым пожарником. Впрочем, Гриша не только пожарник. Он еще студент-заочник Томского пединститута. Мы танцевали и разговаривали, разумеется, не о пожарах, потому что за все время его работы не было еще ни одного. У Гриши приятное лицо и манеры, он много читает и думает, и мне было приятно с ним, потому что всякой девчонке приятно, когда за ней вежливо и ненавязчиво ухаживают.
Мы танцевали и иногда выходили постоять на крыльцо. Гриша курил, отгоняя от меня комаров, и рассказывал, что работа в пожарной для него сущий клад: хотя зарплата небольшая, зато много свободного времени для учебы. Он спросил, нет ли у меня учебника по высшей алгебре. У меня была книга Окунева, но я вспомнила, что оставила ее в учительской, в моем шкафу. Было еще светло, и мы отправились в школу.
В школе царил настоящий разгром. Мы пробрались в полутьме через разобранные полы, между корытами с известью, спотыкались о какие-то ведра и смеялись. Только в учительской оставался крошечный островок порядка, хотя и тут на всем уже лежала пыль.
Горела большая электрическая лампа, и у стола возился с селеновым выпрямителем незнакомый парень. Он взглянул на нас мельком, и я даже толком не разглядела его лица, стала искать нужную книгу. Роясь на полках, спросила:
- Вы новый физик?
- Да, - ответил он, не оборачиваясь.
Я нашла книгу, дала ее Грише. Он стал ее перелистывать, а я подошла к новому учителю. Он поднял голову.
- И вы здесь работаете?
- Да. Математиком.
- Я так и думал, - сказал он, взглянув мне в лицо, и улыбнулся.
Мне почему-то стало радостно и стыдно от этого взгляда, и я отвела глаза.
- Гриша, ты идешь?
Гриша покорно последовал за мной. Мы вернулись в клуб, но танцы уже кончились, все расходились. Гриша проводил меня, торопливо попрощался и ушел домой - больше всего на свете ему хотелось, видно, засесть за свою алгебру.
Утром я попыталась представить лицо нового учителя и не могла. Запомнились только его светлые волосы и упрямые самолюбивые губы.
Встретились мы днем в столовой. Заметив меня, он пересел за мой столик. Завязался какой-то легкий разговор, и, что очень редко бывает со мной, я сразу почувствовала, что могу говорить с ним просто и свободно. Правда, мне тогда не понравилось, что о себе и своей работе он говорит с иронией, как будто само собой разумеется, что он способен на гораздо большее. Но эта мысль мелькнула и исчезла.
Он предложил пойти в кино. Пошли, смотрели "Балладу о солдате". Во время сеанса Борис взял мою руку в свою, я освободила ее и отодвинулась. После кино бродили по улицам. Он спросил:
- Где вас найти завтра?
- А вам хочется? - спросила я.
- Так же, как вам.
- А может быть, мне вовсе не хочется?
Он усмехнулся.
- Не обманываете?..
В темном переулке мы наткнулись на стайку спящих гусей. С громкими криками, размахивая крыльями, они кинулись прочь. Борис протянул руку через ограду какого-то палисадника, сорвал несколько цветков. Это был табак и еще какие-то незнакомые цветы. Он хотел приколоть их мне на грудь, но я сказала, что сделаю это сама.
У моего дома, прощаясь, он обнял меня. Я увидела близко его глаза и почувствовала его дыхание.
- Отпустите, - сказала я.
- Почему?
- Не хочу! - Я сказала это твердо и он отпустил. Потом я спросила: - Вы всегда так спешите? - и попрощалась с ним.
Дома, не зажигая света, я долго сидела на койке. Ложиться было бесполезно. Все равно бы не уснула. Я чувствовала себя совсем не такой, какой была еще вчера, и не ощущала никакой радости, смутно опасаясь того, что будет дальше. Мне не понравилась самоуверенность моего нового знакомого. Но встречи наши не прекратились. Мы встречались весь июль, и Борис становился мне все ближе и необходимей.
В конце июля отпуск кончился, и я вышла на работу. В школе настоящего дела не было, но мы аккуратно являлись к десяти. Помогали ремонтникам, иногда танцевали под радиолу, разговаривали. Борис уехал в райцентр по каким-то своим делам, и вечерами я сидела дома, читала, копалась в учебниках.
В тот день мы красили парты во дворе, когда меня позвали к телефону. Я взяла трубку и не сразу поняла, кто и откуда говорит со мной.
- Тоня? Ты?
- Кто это?
- Это я - Борис. Ты знаешь, меня назначили директором школы. В село Полночное. Павел, Ольга, Леонид, Николай…
- Я поняла, Борис. Это где-то далеко?
- У черта на куличках.
- Ты рад?
- А почему бы нет? Поедешь со мной?
- К черту на кулички? - я рассмеялась. - Счастливого пути.
На этом, я думала, все кончилось, и мне стало грустно. Я докрасила парты, вымыла руки керосином и ушла домой.
Дома я затеяла генеральную уборку. Вымыла полы, вытерла повсюду пыль, перестирала занавески. Весь день я искала себе дело, не знала, куда приткнуться. "Что ж, - говорила я себе, - значит, так надо. С чего это я взяла, что будет иначе?"
А через два дня приехал Борис и опять стал уговаривать меня ехать с ним.
- Я без тебя не могу. Едешь или нет?
- Конечно, нет.
Я думала: "Если любит, то останется". Это вначале, а потом мне пришла мысль: "А почему уступить должен он? Может быть, он тоже думает: "Если любит, то поедет"?" Я поняла, что оба мы ведем себя глупо, и решила, что поеду, но тут он сказал:
- Черт меня угораздил встретиться с тобой! - И ушел.
Ночью я не спала, вспоминала наш первый вечер, думала о том, что если мы еще увидимся, то очень не скоро, только на учительской конференции, а может, и еще позднее. К тому времени его чувство ко мне пройдет, потому что все на свете, в конце концов, проходит - и большое и малое… Я уже засыпала, когда в дверь кто-то сильно постучал. Это оказался Борис. Он ворвался в комнату, сунул мне в лицо какие-то бумажки.
- Вот билеты. Одевайся!..
Я стояла перед ним, закутавшись в простыню.
- Ты с ума сошел. Никуда я не поеду. Меня же потеряют…
- Некогда торговаться. Пойми - некогда. Нас ждет машина.
Я выглянула в окно. Перед домом стоял газик… Когда мы сели в машину, вздохнула:
- Был один сумасшедший. Теперь их стало два.
Но он меня не слушал, торопил шофера:
- Поскорее, дорогой товарищ! Пароход отходит через пятнадцать минут.
Мы так мчались по улицам, нас так било и мотало, что я думала, газик рассыплется. И все же до пристани доехали благополучно. Поднялись на пароход, оставили вещи в каюте и пошли в ресторан. После ужина, когда мы вернулись в каюту, я спросила:
- Зачем ты все-таки согласился?
- Ты опять об этом? - обернулся он с досадой. - Ну, хорошо - скажу. Надоело быть на побегушках. Я не мальчик. Во всяком случае, лучше быть в Полночном первым, чем здесь десятым. Но оставим это!