А на кладбище № 1 порядка нет и будет он только тогда, когда кладбище кончится. Там вразброс - оградки, камни, деревья, скамеечки, склепы. Бродят люди. Бормочут нищие. Там в жаркий летний день пьяный спит среди могил, как впрочем будет спать и на кладбище № 2, когда оно устроится. Там испитой могильщик роет землю, натыкаясь на старые кости и черепа. Там же, в глубине расположены административные службы, и среди прочих мастерская по изготовлению гробов, изготовляемых дядей Сережей.
Куда я и зачастил к дяде Сереже, случайно с ним познакомившись.
Чтобы попасть к нему, нужно открыть дверь и оказаться в бюро похоронного треста, где есть окошко в стене, и в окошке всегда сидит девка, принимающая заказы на изготовление похоронных принадлежностей. Лицо девки усеянно зрелыми прыщами и она весела. На стене висит картонка с надписью "Перечень услуг похоронного треста". И стоит деревянная скамейка.
Но девка не начальник, а исполнитель. Начальник там пожилая красавица. Она в глубине окошка, за столом. Она весь день не встает из-за стола. Она весь день смотрит в какую-то книгу и изредка даже листает ее.
Но мне к ним никогда не нужно. Я один и мне не требуется хоронить никого. Я всех уже похоронил. Я смело прохожу мимо и ступаю в высокое светлое и пыльное помещение. Здесь все покоит глаз. Верстак. Груды стружки. Желтодревые гробы. Зеленый и пурпурный обивочный бархат. Все покоит глаз. И оттуда уже можно выйти во дворик, который весь зарос свинячей травкой и лебедой. Хорошо там!
Сушится под небом дяди Сережина продукция, источая ароматы смолы. Бродит курица. И дядя Сережа там вышагивает, лучась лицом.
У него лицо лучится. По-видимому, от пота, а может, от пьянства или же от пожилого возраста. Он в очках и в серенькой рубашке. Сутулый, в кирзовых сапогах. Хороший человек дядя Сережа! Спокойно у него. И было бы еще лучше, кабы не рев самолетов от аэродрома, находящегося за кладбищем в непосредственной близости.
- Хорошо тут у вас, дядя Сережа. Спокойно, - говорю я.
- Да. Это так. Вот если б только утсранить имеющееся авиагудение. Но это ведь невозможно ввиду прогресса, - печально соглашается дядя Сережа.
И добавляет:
- Правда, говорят, будто бы за чертой города, около нового кладбища строится новый аэродром, чтобы можно было принимать ТУ-154. Эх, скорей бы крепла стройка!
Впрочем, если честно говорить, то и рев не так уж мешает. Он, во-первых, бывает не всегда, а во-вторых - странным образом вплетается рев в остальные кладбищенские звуки: ширканье дяди Сережиного фуганка, чаканье лопаты, бормотание и высокое пение в церкви и надсадный плач безутешных родственников.
Хорошо у дяди Сережи. Я к нему зачастил. Он мне всегда что-нибудь расскажет. У него всегда есть что рассказать.
Вот и сегодня, значит, я к нему после служебного дня завернул и долго и с удовольствием смотрел, как работают его веселые руки. Стружка легко летела из-под рубанка, на руках вздулись синие вены, лицо рабочего раскраснелось и стало совсем молодым.
А когда он пошабашил и отер с лица пот, я вынул из одного кармана поллитра водки, а из другого - два соленых огурца и головку луку. Дядя Сережа изобразил на своем лице смущение и добавил к столу вынутую из-под верстака краюху хлеб?. Мы сели на свежеизготовленный гроб и стали выпивать.
Я развивал тему кладбищенской тишины. Дядя Сережа отвечал. Разговор, постепенно разрастаясь, перекинулся на тишину вообще, а также на счастье.
- Что есть счастие? - спросил дядя Сережа. Но я не знал и просил его ответить. Но он тоже не знал, и мы замолчали.
Помолчав, я прислушался к утихающему вечеру. Вечер замер, звуки утихали, вместо звуков появлялись шорохи.
- И совершенно очевидно, что, несмотря ни на что, все вокруг полно абсолютной гармонии, - сказал я.
Дядя Сережа поднял на меня глубокомысленные глаза:
- Вот тут позволь мне с тобой немножко не согласиться.
Я заспорил. Но он стал говорить. Вот эта грустная история, одна из тех грустных историй, которые рассказывает российский человек, выпив сладкой водочки…
- Черт его знает, что за удивительные места встречаются иногда у нас, в Сибири. Прекрасен вид, открывающийся из окна тринадцатиэтажного дома, расположенного в новом микрорайоне. Прекрасна картина, пейзаж прекрасен, прекрасен и доступен взору хотящего его. Громады тринадцатиэтажных домов, убегающих по горизонтали к горизонту, по вертикали - в небеса. Прекрасен. Нет, серьезно. Прекрасно! Прекрасно любоваться прекрасными пейзажами природы пополам с современной жил стройиндустрией.
Там, можно сказать, сплелися в один прекрасный узел различные потребности человека: тринадцатиэтажный дом со всеми удобствами создает небывалый бытовой уют, а окружающий зеленый массив - уют душевный. Радуйся, мой глаз, глядя на море зелени сладостной! Истомой будь охватываемо, тело, возносимое скоростным лифтом на самый тринадцатый этаж! Ура! Вперед! На вахту!
И дядя Сережа, вскочив на гроб, отбил чечетку. От тряски я чуть было не свалился, но мастер утишился, сел и продолжил. - Дороги все в асвальте, а пешеходные - в гравие. Эх, открывающаяся с тринадцатого этажа гениальная хитроумность замыслов! Эх, виртуозность проектировщиков. Бетонные фонтаны с плавной линией струй. Красные песочницы и бетонные громадные детские игрушки, изображающие различных животных: слонов, верблюдов, ослов.
Да что уж там! Это - не главное. Главное - зелень. Да! Да! Зелень. Я не говорю о свежевысаженных посадках. Об уже подросших и зазеленевших деревцах. Это - посадки. Это - само собой. Они есть везде. А вот - зелень. Это - главное. Самое главное - зеленый массив, вплотную подступающий к возведенным культурным домам и прочим блочным сооружениям…
- Дядя Сережа. Извините, конечно, что я перебиваю вас. Но я хочу сказать, что поражаюсь островам и материкам культуры в вашей речи. Вы ж настоящий поэт в душе и виртуоз слова вдобавок, дядя Сережа.
- Да, я поэт. Я год был советником юстиции. Но попрошу меня не пербивать, ты мне уже об этом говорил.
- …Лес. Лес - хвойный, березовый, кедровый и прочего непонятного состава. Лес. Милый лес! Ты, дружок, никогда не болел туберкулезом легких? Вот и не надо. Черт его знает, что за прекрасный лес. Но состав его действительно не совсем понятен. По причине спешки на работу или же домой в семью. Не совсем понятен, потому что с земли все как следует не разглядишь, по причине спешки. Не разглядишь. Да. Разве что в выходной? Не разглядишь. Да.
Но воздух. Ты представляешь, какой может быть там прекрасный воздух, если бетонные сооружения вклиниваются не в тундру и не в степь, а в сплошной зеленый массив, смыкающийся с линией горизонта. И окружаемы им. Эх! Но вот именно этот самый зеленый массив и сыграл драматическую, можно даже сказать, зловещую роль сыграл он в жизни изобретателя - слесаря товарища Вергазова…
- А я опять имею вопрос, дядя Сережа.
- Что такое?
- Как это все с тобой произошло?
- Что "все"?
- Ну вот - твоя жизнь. Как ты оказался здесь?
- Во-первых, я оказался там, где мне и надо быть, а во-вторых, я тебя уже просил, чтобы ты не задавал мне лишних вопросов, потому что это не главное.
- А что главное?
- Не знаю, отвяжись. Я прожил много лет и не знаю. Отвяжись.
- Может, мне слетать еще в магазин?
Дядя Сережа задумался.
- Нет, однако. У нас еще малость есть тут. Да заначка. Мне один клиент четвертинку дал.
- Подарил, значит?
- Спешно подарил. Я понадобился и гроб. Не в пять часов, как по квитанции, а в три. Вот он и дал четвертинку. И пять рублей деньгами. Всем хочется спешить, время - деньги…
- …так вот. Товарищ Вергазов прошел в своей жизни нелегкий путь трудового человека. Он родился в потомственной семье, закончил ФЗУ, отслужил в армии и работал слесарем.
И везде изобретал. Он изобрел тысячи полезных предметов и других мелочей. Он изобретал музыкальные ночные горшки, инкубаторы для воробьев, стулья и велосипеды. А за одно свое замечательное изобретение он даже сидел в сумасшедшем доме. Это были часы в форме пятиконечной звезды, певшие гимны, игравшие, показывавшие время в любом уголке нашей Родины, читавшие цитаты из классиков и говорящие, что будет завтра. Говорящие часы он предлагал поставить в самом высоком месте Союза, где-нибудь на горе, чтобы их всем было видно или хотя бы слышно.
Тысячи изобретений! Вот, например, поднимают цены на коньяк. И что же делают все? Все огорчаются. А Вергазов не такой. Он не будет вам огорчаться или плакать. Он сразу же изобретает выгонку коньяку из болгарского вина "Гамза" в виде чачи, которая потом закапывается в землю на балконе сроком на три года, после чего получается первосортнейший напиток. Правда, у Вергазова он пролежит там значительно больше, чем пять лет. Если только кто-нибудь не догадается выкопать.
- Это почему?
- А вот сейчас услышишь.
И вот этот Вергазов прошел свой трудовой путь и очутился наверху, на тринадцатом этаже, даром что простой слесарь. Грех не позавидовать этому человеку, но надо отметить, что он в своей жизни довольно много страдал.
Ему было еще совсем немного лет и он шел по улице. И нес на себе относительные знаки своего благополучия: дорогой плащ, хорошие штаны и два рубля денег в кармане.
А она шла навстречу. Юная. Женщина куда-то несла свое прекрасное тело, скрытое под платьями, юбками и оборками.
Вергазов посмотрел на женщину, как на существо, и сказал правду:
- Вы очень вкусная.
- Да?! - засмеялась женщина девятнадцати лет. - А вы чем занимаетесь, молодой человек?
- Я слесарь, - сказал Вергазов.
- Да? - женщина надула губки. - А вы не скульптор?