Она их нашла во дворе старого, добротного сруба. Елена и ее сын пилили дрова на зиму. В этих краях много требовалось дров. Колол дрова маленький, кряжистый мужичок в черных "семейных" трусах и майке странного, сиреневого цвета.
Мужичок этот потом сказал Розе, что он благодарен Слониму. Он так и сказал, что благодарен. Он сказал:
– Стюдент молодчик, что ее обрюхатил, а то бы мне не в жисть таку бабу не видать.
И правда, Лена была выше мужичка на целую голову, и весу в ней было килограммов на сорок больше, чем в дровосеке.
Милая, круглолицая женщина спокойно выслушала Розу Абрамовну, огорчилась, узнав о смертельной болезни Слонима, а потом сказала, что не держит на давнего случайного любовника зла, потому что и до него "была с мужиками", а когда спала с Робертом Михайловичем, прекрасно понимала, что он "столичная штучка", у него своя жизнь, и в этой жизни студенту залетному ни к чему какая-то кладовщица из райцентра, пусть и с ребеночком от него самого.
"Ребеночка" не взяли в армию по причине заметной хромоты. Об этом, не без удовольствия, рассказал Розе сам Борис. Он добавил, что охромел с детства: попал в аварию автомобильную и сломал бедро. Нога не точно срослась, и вот теперь он прихрамывает, но не очень печалится на эту тему, потому что девки его любят и зовут цыганом. Вид у Бориса и в самом деле был совсем не здешний. Роза Слоним сразу, с первого взгляда на этого парня, поняла, что удалось ее мужу оставить след за собой на этой земле. И не было то давнее письмо с черно-белой фотографией обычным розыгрышем.
Визиту Розы Абрамовны эти люди не удивились, будто всегда были готовы к появлению гостьи из далекой страны. Приняли ее радушно. Многим подаркам удивились и обрадовались без меры. И не стали уточнять, зачем все-таки прибыла в Кущи эта женщина из далекого Тель-Авива.
Утром Лена, дровосек и Борис ушли на работу. Фабрика, где проходил практику студент Слоним, теперь выпускала не паровые котлы, а бытовые душевые установки с газовым подогревом.
Гостья осталась одна. Дома ей не сиделось, и решила Роза Абрамовна совершить прогулку по незнакомому городу, застроенному приземистыми, каменными домами, за высокими заборами из почерневших от времени досок.
Она бродила по плохо мощенным тротуарам, провожала взглядом редкие легковые машины: ржавые и облупленные. Зашла даже в универмаг на центральной площади поселка. В центре этой площади стоял постамент без памятника, а в самом универмаге были товары, но какие-то странные, будто покрытые серой пылью или тяжелой патиной времени.
Роза Слоним даже в Москве не жила в подобном, будто заброшенном и забытом мире. Роза понимала, нет ее вины в том, что такие города и такие люди есть на свете, но ей вдруг стало неудобно в той чудовищной обыденности, с которой ее приняла женщина, родившая от Роберта Слонима сына. И страшно от того, что дровосек Федор, ее нынешний муж, был доволен грехом своей жены и мирно жил с пасынком, и сам Борис не имел претензий к своему родному отцу и даже был благодарен ему за нездешнюю внешность. Благодарен за то, что девки любят его нос с горбинкой и курчавые, черные волосы.
Потом, уже на улице, Розе Абрамовне показалось, что раньше и всегда она жила в ясном пусть и условном, но плоскостном и линейном мире авангарда, а этот мир поселка Кущи совершенно безумен и страшен в своем неосознанном безумии, в покорности обстоятельствам и в необратимости судеб.
Она стояла у бассейна давно не действующего фонтана. Керамическая плитка внизу отпала во многих местах, потрескалась. И вообще, этот бассейн был теперь похож на огромную траншею для мусора.
Роза Абрамовна вдруг подумала, что она не сможет найти дорогу обратно, навсегда останется в этом поселке, и поселится вон в том доме, больше похожем на каменный барак, в комнате с видом на эту чудовищную траншею для мусора.
И она быстро пошла по знакомым переулкам прочь от центра поселка. Роза Слоним знала, что нет ее вины в том, что люди Кущей живут так, как они живут, но ей вдруг показалось, будто она приехала сюда с одной целью: забрать то последнее, что еще оставалось у этих людей. Это была дурацкая, дикая мысль, но гостья никак не могла от нее отделаться.
Путь к дому занял не больше пятнадцати минут, но за это время Роза Абрамовна поняла, что не сможет рассказать хозяйке и ее сыну, зачем она проделала долгий путь из Тель-Авива в рабочий поселок Кущи.
Вечером на вопрос Елены Роза Слоним ответила, что ее прислал в Кущи Роберт Михайлович. Он очень сожалеет, так как не смог принять участия в воспитании сына, но любит его. И теперь, когда жить Слониму, судя по всему, осталось недолго, он просит Бориса простить его легкомысленный поступок, недостойный мужчины.
У самого Роберта Михайловича теперь уже нет сил, чтобы посетить их город. Вот он и послал самого близкого человека, чтобы сказать все эти слова раскаяния и попросить прощение за все, за все.
– Вот глупости, – нахмурилась Елена. – Мне Федя помог сына поднять. Мы ни в чем не нуждались. Он – мастер хороший, золотые руки. И пьет только по праздникам. Ты передай студенту, что мы хорошо живем и ни в чем не нуждаемся, а сын его тоже на хорошем счету, ценят Бориса на заводе. Вот только хромает, так в этом нет вины Роберта.
Роза Абрамовна уехала на следующий день, условившись с Борисом, что он обязательно сделает себе заграничный паспорт и посетит отца. Она оставила семье Елены все деньги, которые у нее были. Елена испугалась такому количеству долларов и не хотела их брать, но Роза Слоним почти насильно вручила ей деньги, без конца повторяя, что это лишь малая часть долга Роберта Михайловича ей и своему сыну.
Дома, в Тель-Авиве, она показала мужу фотографии Бориса и рассказала о том, как живут люди в поселке Кущи. Она не стала говорить о самой цели ее визита на Урал, а Роберт Михайлович не решился спросить жену об этом. Со временем ему все стало ясно и без лишних слов.
– Твой сын тебя любит, – только и сказала Роза.
– За что ему меня любить? – усмехнулся Роберт Слоним.
– За то, что ты его отец. Вот и все, – улыбнулась Роза Абрамовна. – А еще он тебе благодарен, что похож на цыгана и девки по нему сохнут.
Роберт Михайлович Слоним дождался подходящего донора, но умер в ходе самой операции по пересадке почки. Его сын, Борис, как раз успел на похороны. Он все время был рядом с Розой Абрамовной, и, словно одним своим присутствием, не дал ей сойти с ума в горе.
Борис пробыл в еврейском государстве ровно две недели своего отпуска. Третью он решил посвятить осмотру Москвы. Перед самым отъездом гость сказал Розе Слоним, что никогда бы не смог жить в Израиле, потому что в этой стране он похож на всех мужиков и шансов на любовь здешних девиц нет у него никаких, при хромоте и незнании местной речи.
2003 г.
Моя жена Роза
Она стояла на площадке трамвая и плакала навзрыд. Такая красивая! Я тогда никак не мог пройти мимо красивой девушки.
Вот и к этой подошел, нежно взял за руку свою будущую жену Розу.
– Тебя кто обидел?
– Эдик.
– Мы этому Эдику вломим, – обещал я.
– Обязательно, – сказала она.
И мы вышли вместе на конечной остановке трамвая.
– Ну, где этот Эдик? – спросил я.
– Сейчас увидишь, – сказала Роза.
Сто шагов, и мы увидели этого Эдика в самом конце улицы Котовского, за большими мусорными баками. Он стоял в компании ребят неслабых, и сам был на полголовы меня выше. В разных мы были весах, но я тогда ходил в школу бокса к Фиме Рудерману, а у Фимы был любимый способ тренировки: ставить тяжеловеса против малявки. Вот я этого Эдика и не испугался.
– Нехорошо девушек обижать, – сказал я верзиле.
– Моя девушка, – сказал Эдик. – Что хочу, то с ней и делаю.
– Нет, – сказал я. – Теперь она моя. И обижать ее ты больше не будешь.
– Чего? – заорал Эдик и попробовал меня ударить.
Он попробовал, а я ударил: прямым слева в челюсть. Эдик упал так, будто я ему в лоб выстрелил. Тут я понял, какой он мерзкий тип, потому что никто из дружков не встал на его защиту. Парни эти даже с каким-то интересом смотрели на лежащего Эдика.
– Нокаут, – сказал кто-то без всякого сожаления.
– Так ему и надо, – сказала Роза.
Тут Эдик зашевелился, а потом сел, мало что понимая.
– Это девушка моя, – сказал я малахольному Эдику. – Ты понял?
Он ничего не ответил. Совсем не хотел спорить со мной в таком положении, и это понятно.
Тогда я взял за руку мою будущую жену Розу, и мы пошли оттуда с чувством выполненного долга.
– Хорошо, что ты его не убил, – сказала Роза. – Я бы никогда не смогла полюбить убийцу.
Мне очень тогда понравилось, что она такая добрая и готова меня полюбить. Мы гуляли вместе с месяц и решили пожениться. Тогда все евреи из нашего города надумали подняться на крыло и лететь в Израиль. Все тогда казалось, что жизни на Украине больше не будет никакой.
Мы с Розой все-таки решили отправиться в дальние края мужем и женой, а потому брак свой зарегистрировали и устроили свадьбу на сто душ в кафе "Арктика". Свадьба прошла замечательно. Только в самом конце, когда уже гости стали расходиться и уносить тех, кто не мог ходить, увидел я в сквере неподалеку того самого Эдика. Он стоял рядом с облупленным бюстом Карла Маркса, но совсем не был похож на Энгельса. Он был похож на побитую собаку.
Он стоял и смотрел на нашу свадьбу. И совсем меня не испугался. Эдик тогда был трезвый, а я пьяный и счастливый.
– Теперь видишь, что нельзя обижать красивых девушек? – спросил я.
– Вижу, – сказал он. – Только еще не вечер.