Раньше тут можно было руками ловить креветок, теперь нефть погубила их. Рыбаки больше не вытаскивают из моря тяжелые сети. Морская пена отливает ядовитой зеленью: в реку, впадающую близ Трувиля в Ла-Манш, сбрасывают химические отходы. На улице Дебен меня окликнул букинист: "Мсье, я нашел в Кане книгу, которую вы заказывали в прошлом году". Я стал рассеянно читать на ходу, вдруг одна фраза поразила меня и заставила сосредоточиться: "Позицию человека во многом определяет эпоха: жизненные силы иссякают, когда планета заходит в область пылевой туманности". Вот так, жизненные силы иссякли, пылевая туманность приблизилась, действительно, когда человек постоянно вращается в среде недоброжелателей и тупиц, он вынужден свернуться, отгородиться, отсюда и галлюцинации. С умиротворением, будто наконец обрел истину, я принял решение пройти курс лечения у Мансара, как только вернусь в Париж.
- Ты считаешь, мне померещились девушка, пудель и все эти картинки прошлого?
- По сути, да, - ответил Мансар. - Другое дело, что все твои иллюзии обладали потрясающей убедительностью. В действительности это галлюцинации. С тобой не произошло ничего сверхъестественного: у бодрствующего человека иногда случается обман зрения и слуха.
- Но все увиденное казалось мне настоящим, живым, едва ли не осязаемым.
- Ты верно сказал: едва ли не осязаемым.
- Я держал в руках блузку девушки.
- Скорей всего, ты держал блузку Марианны или просто тряпку.
- Какова причина галлюцинаций?
- Обычно галлюцинации возникают при высокой температуре, интоксикации, перенапряжении нервной системы.
- Слушай, Мансар, у меня ничего этого и близко нет!
- Ты недавно перенес тяжелую форму гриппа.
- Во время болезни галлюцинаций не было, они начались потом.
- Может, ты травку куришь?
- Скажешь тоже! Колумбийская дурь и мексиканские грибы вышли из моды вместе с "Пинк Флойд" и Элисом Купером. Нет, всякий раз я был трезв, спокоен и испытывал крайнее удивление. Я не алкоголик, не наркоман, чаще пью травяные чаи, чем настойки на травах. Нет, тут что-то другое.
- Было у тебя в Трувиле хоть одно видение?
- Не единого.
- Между тем у тебя с Трувилем связано столько воспоминаний. Сам Бог велел погрузиться в прошлое: Черные Скалы, дикий пляж, старая вилла, которую снимали на лето твои родители. Так нет же.
- К чему ты клонишь?
- Тебя угнетает Париж. Он так изменился, ты не узнаешь города, тоскуешь по прежним улицам, магазинчикам, снесенным домам. Тоскуешь о прошлом.
- Ну не настолько же!
- Скажем, тебе неуютно в настоящем.
- Не мне одному. К тому же гораздо больше меня пугает будущее.
- И ты начинаешь представлять, придумывать, воображать, создавать реальность по своему вкусу…
- Нет, там полная безвкусица, я же видел.
- Помнишь сны наяву Казота?
- Смутно. Что-то подобное мы с тобой читали у Нерваля, когда учились на филологическом факультете, а с Казотом носился профессор-зануда, помнится, читал он в аудитории AI.
- Профессор Морийон.
- Вот-вот. Забыл, как его звали.
- Однажды на званом вечере Казот предсказал Кондорсе, Шамфору и Байи, что все они умрут через шесть лет во время революции, причем описал кончину каждого во всех подробностях. Над ним посмеялись, но все исполнилось в точности.
- Я вижу прошлое, а не будущее.
- Какая разница. Невидимые миры окружают нас.
- Ты же врач, как ты можешь верить дурацким бредням? В прошлый раз ты мне доказывал, что россказни о привидениях - выдумка.
- Я только сказал, что тайна исчезает, когда находишь объяснение происходящему.
- Мансар, я пришел к тебе на прием как раз за тем, чтоб ты мне все объяснил. Ты говоришь, говоришь, но до сих пор не сказал ничего путного.
- Слушай, после поездки в Трувиль с тобой ведь больше не случалось ничего странного. На всякий случай выпишу тебе еще один транквилизатор.
- Опять! Те, прежние, мне совершенно не помогли!
- Потому что ты их не принимал.
Я вышел от Мансара в замешательстве: он знал не больше моего. В конце концов я в здравом уме, твердой памяти и координация у меня не нарушена. Я многое помню, но детские мои воспоминания сводятся к небольшому количеству четких картин, возникших, скорее всего, под влиянием рассказов родителей и других людей, бывших в те времена взрослыми. Нет, прошлое, где я теперь оказывался время от времени, не могло быть воссоздано моим воображением: оно изобиловало неожиданными подробностями, и к тому же мне отводилась там скромная роль наблюдателя. Когда я закрывал глаза и пытался ясно представить себе какой-нибудь эпизод из детства, мне всегда приходилось снимать позднейшие наслоения, восстанавливать недостающие детали, по сути, выдумывать их. Лица людей, их движения, голоса, обстановка, освещение, краски проступали из тумана забвения неохотно и неотчетливо. Если на нашей улице открывался новый магазин, я уже через неделю забывал, что тут было прежде. Метрдотель одного ресторанчика близ Центрального рынка, служивший в нем лет тридцать, спросил меня как-то, помню ли я, что находилось на месте огненно-красного кафе и нового сквера. Я не мог вспомнить. "Ну как же, мсье, целый квартал занимали склады "Манюфранс"". Только после его слов мне смутно, в общих чертах припомнилось какое-то длинное здание.
Память у меня избирательная, донельзя капризная. Не могу запомнить ни одной даты, а вот длиннейшие номера - пожалуйста! Например, знаю наизусть номер счета в банке и код нашего дома. Дойдя до своей двери, я начал машинально набирать код, как вдруг обнаружил, что вожу пальцем по гладкому камню. Может, кодовый замок сняли? Последнее время он часто ломался, и жильцам приходилось стучаться к консьержке; та отпирала дверь, проклиная короткие замыкания. На этот раз мне не пришлось потревожить консьержку: я толкнул дверь, и она открылась. Поскольку я совсем недавно против воли побывал в прошлом, любая перемена внушала мне подозрения. Внимательно оглядел холл: вроде бы все по-прежнему, только вот ковер на лестнице… Хотя, с чего я взял, будто он был другого цвета? Видишь вещь каждый день и перестаешь замечать ее: чем прочней она уходит в подкорку, тем быстрей стирается с поверхности памяти. В нынешнем тревожном состоянии я, кажется, склонен преувеличивать странность происходящего. Лифт на толстых прочных тросах с привычным стрекотом гигантской швейной машинки отвез меня наверх.
Я не смог вставить ключ в скважину. Вероятно, по рассеянности ошибся этажом, такое со мной случалось, ведь все лестничные клетки одинаковы. На двери напротив блестела медная табличка, я прочел: "Лусталу, зубной врач". Снова прошлое. Я вовсе не ошибся этажом. Когда в конце шестидесятых мы поселились здесь, я видел мельком старика Лусталу. Его окна, так же как наши, выходили во двор, иногда мне приходилось наблюдать, как он моет инструменты прямо в раковине у себя на кухне; наверное, именно поэтому у меня никогда не возникало желания доверить ему лечение собственных зубов.
- Вы к кому? - Невысокая полная дама оглядела меня с подозрением.
Она явно ощущала себя хозяйкой и спрашивала с полным правом, а я между тем видел ее впервые. Дама так пристально всматривалась в мое лицо, словно застала меня на месте преступления и готовилась описать во всех подробностях мои приметы полиции.
- Вы к кому? - повторила она с еще большей угрозой.
- Ни к кому, мадам. Я, собственно, возвращался домой.
- Вы живете не в нашем доме.
- Вы ошибаетесь, я живу здесь.
- У нас живут приличные люди, бродягам здесь не место. А ну, прочь отсюда, живо!
Если бы я мог прийти в себя, оставить эту ведьму в прошлом, а сам вернуться в свое время! Сейчас она поднимет шум, созовет соседей, будет вопить, что я вор и убийца. Я решил, что благоразумнее уступить и ретироваться. Хитростью ее не одолеешь. В конце концов и это видение рассеется, как предыдущие. Я очнусь в своем любимом кресле, Марианна будет рядом, она встревожится, я приму успокоительное.
- Успокойтесь, мадам, я ухожу.
- И чтобы я вас больше не видела. Шляются туг всякие!
У меня возникло искушение проверить, на самом ли деле она существует. Послушать Мансара, так галлюцинация - результат нашей мозговой деятельности: мы слышим голос, видим некий облик, но не можем прикоснуться к нему, у видения нет ни плоти, ни крови. Я протянул руку, чтобы схватить милую даму за запястье, - она в ужасе отшатнулась. Шагнул вперед, надеясь все-таки прикоснуться к ней, - дама решила, что я нападаю, и завизжала. На пятом этаже кто-то выглянул из-за двери.
- Что случилось? Это вы, мадам Салинья?
- Скорее, доктор, вызовите полицию!