Осторожно, чтобы не потревожить Зою, я приподнялся на кровати, но вдруг понял: она давно не спит. Затаилась, чтобы не видеть противную рожу придурка, как она потом созналась. Не видеть и не слышать. Лучше бы, говорит, умерла в тот вечер, чем пережить все, что произошло.
- Мне на двор… выйти, - глядя на Петькину спину, попросил я. И, так как он продолжал молчать, добавил: - По надобности…
- Ну и ступай, - подал голос мой страж. - Только со мной пойдешь. Но сразу предупреждаю: без фокусов. Буду стрелять!
Он взял из угла винтовку и сопроводил меня за дом.
Когда проходили по двору, я как бы невзначай поинтересовался:
- А дальше-то нас куда?
- Дальше… Доставай свой шланг, поливай огород! - Придурок был в хорошем настроении. Но уже другим тоном, не терпящим возражений, добавил: - Велено ждать. До утра.
Я уже не стал выспрашивать, кого мы будем ждать. Сопровождение ли, охрану какую или этих… Из вагончика. Да и вообще в темноте нельзя было разобрать, который час на дворе… Вечер, а может, заполночь. Но потому, что слышалось еще пение баб из соседней избы, хоть не так энергично, я решил, что время не позднее.
И Зоя к нашему возвращению поднялась. Не произнося ни слова, направилась к выходу. Думаю, она это сделала намеренно. Назло Придурку. Тот бросился наперерез.
- Стой! - крикнул. - Без меня ни шагу!
- А если мне нужно? - спросила Зоя, не оборачиваясь. Она стояла уже у дверей.
- Я сказал: со мной!
- Будешь помогать? - спросила с издевкой.
- Не твое дело! - отрезал зло придурок. - Сторожить буду.
- Ну сторожи, сторожи.
Как потом рассказала Зоя, стоял страж недалеко, но смотрел как бы в сторону. А возвращаясь, кликнул хозяйку, которая, оказывается, пряталась в сенцах.
- Дай им похлебки, - приказал. - А мне стопаря. Только не из железной кружки. Я из стакана люблю. Но чтобы до краев!
- Опосля молока-то? - удивилась хозяйка. На нас она старалась не смотреть.
- У мене с водярой что хошь совмещается! - похвалился Придурок.
Мы поели. Все опять молча. Сели на деревянную лавку у стены. Стали ждать. На Петьку-придурка старались не смотреть. А он, повернувшись спиной, праздновал, надо так понимать, свою победу. Требовал от послушной хозяйки по новой и, прежде чем опрокинуть, косил в нашу сторону.
К стопарю ему подали миску кислой капусты. Он брал ее двумя пальцами и, задирая голову, посылал в рот. Иногда запивал рассолом через край. Казалось, сивуха его не прошибает. Но когда вместо очередного стакана он потребовал подать бутыль - нечего, мол, по капле-то цедить! - мы поняли, что он основательно надрался. И не обязательно его рыло видеть, спина, которая маячила перед глазами, стала грузно оседать.
Хозяйка, видать, сбегала к соседям, притащила полную бутыль самогона, заткнутую бумажной пробкой. На нас, сколько раз промелькивала перед глазами, не взглянула не разу, будто нас нет. А как бутыль встала на столе, Придурок, не оборачиваясь, приказал ей убираться вон.
- Ты вот что! - крикнул вдогонку. - Как за этими придут, позови. А до них не появляйся… Вали отсюда, не мозоль людям глаза!
Раскупорил бутыль, вынимая затычку стальными зубами, нацедил до краев стакан и медленно, стараясь не оступиться, направился к нам. Видимо, праздник, который Придурок сам себе придумал, не приносил радости без нашего участия.
С минуту он рассматривал нас исподлобья и вдруг сунул стакан мне прямо в лицо, я едва отклонился.
- Со свиданьицем, цуцик! В вагончике тебя заждались! Скоро у майора потанцуешь! - И уже Зое: - А ты че физию воротишь? Здря! Седня вместе веселиться будем! Я тут на днях с бабами ох как распелся! Хошь, щас спою?
Опрокинул в себя стакан, не закусывая, и запел, замычал, зарычал песню. Именно зарычал, проборматывая взахлеб слова. Я их запомнил. В них тоже было что-то утробное. Первобытное, что ли.
Что ты смотришь на меня в упор,
Я твоих не испугаюсь глаз, за-ра-за,
Лучше кончим этот разговор,
Он у нас с тобой не первый раз!
Ну что ж, иди, иди, жалеть не ста-ну,
Я таких, как ты, мильон до-ста-ну…
И после паузы, протяжно, чуть подвывая, завершил песню так:
Ты же ра-но или по-здно,
Все равно придешь ко мне! Са-ма!
Я видел, как Зою передернуло от такого звериного исполнения. Было ясно, что он напился до дуриков.
- Ну что, девица? - спросил, обращаясь к Зое. - Не ндравится? Щас пондравится! Мы вот что сделаем… Посторонних… Энтих… - Кивок в мою сторону. - Отправим к вдове… На сеновал! Хе-хе! Она на передок слабовата, бедолага, изждалась мужичка-то! Хоть какого, хоть плюгавенького. - И, прихохатывая, закончил: - А ему утешительная премия - полстакана!
- Он никуда не уйдет! - сказала Зоя, вцепляясь в мою руку. - Он мой муж!
- Му-уж? Объелся груш! - передразнил Петька, оскалившись. Сверкнули стальные зубы. - Раз поимел, стало быть, муж? Так давеча в штабнухе тебя столько поимели! Они что? Они все мужья?
Зоя, не произнося ни слова, еще сильней вцепилась в мою руку. Но она не только держалась за меня, она меня держала, чтобы не сорвался.
- Дык я тоже хочу стать мужем. Раз-зе не имею права? Все имеют, а я не имею?
Он стоял перед нами, раскачиваясь взад-вперед. Но его стеклянные, со звериным огоньком изнутри, глаза рыси были совершенно трезвы. Я прямо физически ощутил: стоит мне сделать к нему шажок, как он оборотнем прыгнет сверху и стальными когтями сдвинет мне скальп на лоб… Комнату вдруг застлало красным туманом. Я перестал ощущать себя.
Было мгновение, когда я мог бы броситься на него, но пьян-пьян, он чутко уловил мое движение. Скакнул в угол и уже примеривался, поднося винтовку к плечу и разворачивая стволом прямо на меня.
- Мне энтот свидетель ни к чему! - объявил, причем очень спокойно. - Имею право ликвидировать. При попытке к бегству. А ты ведь хотел бежать? Ну так беги! Беги давай! Ну! - И клацкнул затвором.
Если бы он закричал, как всегда, если бы не было двух бутылок самогона, можно было бы поверить, что берет на испуг. Не станет же он палить в чужой избе, поостережется. Хоть он и трезвый не очень остерегался, когда догонял Скворца. Но там-то он стрелял в поле, издалека и в спину!
Сейчас же стеклянные глаза расширились, ноздри, как на охоте, раздувались, и уж палец, отчего-то сразу побелевший - я от него глаз не мог отвести, - жмет, жмет на курок! И уже приказывает:
- К двери! К двери, говорю!
Это значит, чтобы пуля - в спину.
Реакция Зои была быстрей, чем моя. Она вдруг бросилась перед ним на колени, запричитала. От пронзительного женского крика стало в груди больно.
- Не надо! Не надо! - закричала. - Петя! Он тебе не помеха!
Придурок, наверное, тоже не ожидал такой реакции.
- А к чему мне с ним канитель-то? Ни выспаться, ни гульнуть! А стрельну, мне еще и премию дадут, что врага-беглеца не упустил! Мало в эшелоне наизгилялись: "Придурок! Придурок!". Ну скажи еще раз: кто я? Кто? - И затрясся от ненависти. К нам или не к нам, сейчас он не различал. И снова я увидел стальное дуло в лицо и белый палец на курке.
Уж сколько мы, ребятня, нагляделись за войну всякого: и бомбочки-зажигалки, и те чугунные чушки, что могли снести полквартала, но отчего-то не взорвались… И лимонки, которые бросали в костер, перед тем как разбежаться, и самопалы… Но никогда я не представлял, как зябко под желудком становится, слабеют в коленках ноги, когда в твое лицо упирается дуло… Черный зрачок смерти. Тело немеет под этим стальным оком. Перестаешь себя ощущать…
Как издалека, донесся голос Зои.
- Умоляю! - пронзительно закричала она. - Пе-тя! Петенька!
Имя, произнесенное так необычно, прошибло его. Словно опомнившись, переспросил:
- Ка-ак?
- Пе-тень-ка! Что скажешь, все исполню!
И ни капельки фальши в голосе.
Господи, да что же она так унизилась, что поползла к нему и погладила его сапоги! Я не мог, не хотел этого ничего видеть.
Сверкнул в глаза прыжок рыси-оборотня, и кровавая каша застлала все вокруг. Скорей ощутил, чем увидел Зою. Она взяла меня за виски и близко, близко прошептала:
- Антон… - И еще тише: - Тошенька, милый… Уйди…
Туман рассеялся, и я увидел ее глаза. В них было то, чего не было в ее голосе. Черный ужас. Она точно знала, что рядом ходит смерть, и хотела отодвинуть ее любым способом. Любым. Даже таким, как этот.
С силой - и откуда в ней, хрупкой, оказалось столько силы? - взяла меня за плечи и вытолкала наружу. Я услышал, как за спиной хлопнула дверь.
Зоя спросила, глядя перед собой:
- Что я должна делать?
Петька-недоносок, не выпуская из рук оружия, сказал, что сперва они будут вместе пить.
- Пить не буду, - отвечала Зоя.
- Значит, пить буду я. У нас ведь праздник?
- Да.
- Семейный, так?
- Так.
- Я муж? - спросил он в упор.
- Ты муж, - отвечала кротко Зоя, глядя прямо перед собой.
Эту маску, это состояние полной нечувствительности, она выпестовала в себе еще там, в штабнухе. Она уходила в него в случае опасности, как куколка шелковицы в свой кокон.
Она стала раздеваться. Движения были механические. Скинула кофту, юбку, распустила волосы и, подойдя к постели, медленно легла на спину. Петька-придурок при этом стоял посреди избы в той же странной позе, с оружием в руках, молча наблюдал.
Вдруг спросил:
- А с майором ты как ложилась?
- Не помню, - отвечала Зоя.
- А с этим? Ну? - И указал на дверь.
- Не помню, - повторила она.
- Хочу знать. Как муж! - настаивал он.
Зоя впервые повернула к нему лицо.