Я сбрасываю под столом сандалии. Кладу ногу к нему на колени.
– Что думает Дебра обо мне в роли Почтальона– Потрошителя?
– Сидней говорит, это многое объясняет.
– А ты с этим согласна?
– Я сказала ему, что ты – врач. Что ты слишком уважительно относишься к человеческому телу, чтобы обращаться с ним, как с почтовыми каталогами.
Он сжимает мои лодыжки. Это возбуждает. И волнует.
– А что говорит твоя мать?
– Сидней считает, ты ее развратил. Вот почему он ей ни в чем не доверяет. Он говорит, что ты всех нас развратил. Сделал нас всех мешугге.
– Его словечко, я уверен.
– А мама просто сидит за этим гребаным обеденным столом и кивает головой. Сидней ведь совсем не привлекателен.
– Знаешь, пожилые женщины иначе на это смотрят.
– Ты всегда говорил, что она была твоей девочкой.
– Ты моя девочка, принцесса.
Папочка пытается поцеловать меня через стол, но я отшатываюсь и выпрямляюсь в кресле, аккуратно разложив на коленях салфетку.
2
– А мне плевать, что вы обычно имеете дело с нашими распространителями, – отчетливо заявляю я в телефонную трубку, чтобы удостовериться, что никакие помехи на линии или языковые барьеры не исказили мои слова. – Я, мать вашу, главный редактор. И если вы хотите, чтобы мой журнал по-прежнему продавался в вашем дерьмовом "7-11"…
Управляющий магазином, которому я звоню насчет проблем с продажами, прерывает меня, чтобы спросить, не являюсь ли я бывшей подозреваемой в убийстве.
– Да, подозреваемой, бывшей подозреваемой, если хотите знать. И вопрос в том, что я не желаю, чтобы вы ставили "Портфолио" на ту же полку, что и ваши гребаные женские журналы. Не врите мне, я видела эти полки по пути на работу. Это подрывает наш престиж. Под-ры-ва-ет наш престиж. Вашу мать, вы когда-нибудь читали "Портфолио"?… Давно?… А теперь его даже не крадут из ваших магазинов?… Ну, это ваша вина, как бы вас там, черт побери, ни звали. Я и сама не стану красть "Портфолио", если буду считать его просто еще одним "Гламур" или "Вуманз Дэй"… Вы не слушаете меня. Не бросайте трубку. Я не желаю, чтобы продажи моего журнала падали на хрен из-за какого-то клерка с четырьмя классами образования… Че-тырь-мя клас-са-ми об-ра-зо-ва-ния… Алло?
– Алло? – Кто-то появляется в дверях. Черные волосы, черный лак на ногтях, байкерские ботинки – все это украшает тщедушное бесцветное тельце. Это существо почему-то кажется мне знакомым.
– Чем могу помочь?
– Не возражаете, если я войду? – Риторический вопрос, если учесть, что она уже переступила порог и втиснулась в одно из кресел напротив моего стола. – Нам нужно поговорить.
– А вы, собственно, кто?
– Рэнди. Одна из ваших стажеров.
Я делаю круглые глаза, но говорю по-прежнему вежливо.
– Мне нужно сделать несколько важных звонков, Рэнди и хотя я ценю ваше желание помочь, но я ничего…
– Я не об этом. Понимаете, я ухожу.
Я снимаю трубку и начинаю набирать номер бакалейного магазина, куда мы заходили с Эмили и где "Портфолио" стоял рядом с "ТВ-Гайдом". Я поднимаю глаза. Она все еще здесь.
– Так уходите.
– Я не то имела в виду. Я хотела сказать, я насовсем ухожу.
Я пожимаю плечами.
– Так уходите насовсем. – Продолжаю набирать номер.
– Мне нужно быть с моей семьей. Я только что получила результаты анализов – у меня положительная реакция на ВИЧ.
– Мне ужасно жаль. Это все? – И лишь через минуту я понимаю, что в ее словах есть какой-то смысл, они значат больше, чем слова на страницах журнала. Рэнди? Кто она – бывшая помощница гробовщика из Сиэттла? Выпускница философского факультета из Амхерста?
– Мой бойфренд тоже сожалеет.
– Бойфренд?
– Сожалеет. А я нет. – Она пытается рассмеяться. – Мне больше нет нужды притворяться. Я могу… все рассказать.
Зачем она мне говорит все это? Зачем эти подробности и почему я должна все это выслушивать? Неужели я так безлика? Лишена индивидуальности, как исповедник? Вездесуща, как господь бог? Я бросаю взгляд на отчет о продажах, точно там может найтись ответ, но, разумеется, цифры ничего не отвечают. Цифры только спрашивают. Властно спрашивают. А Рэнди продолжает говорить:
– Я хочу сказать, что, если я заболею, это будет паршиво, но по крайней мере теперь есть время подготовиться, найти стержень в жизни, а мне это необходимо, я так чувствую.
– Гм.
Я изучаю колонки цифр и пытаюсь провести собственные подсчеты: Пи-Джей не спал с Рэнди. Она не во вкусе Дмитрия. Кто еще? Спал ли кто-то с Пи-Джеем, кто спал с кем-то, кто спал с ней? Шесть ступеней, разделяющие нас.
– Мой бойфренд уже болен, если хотите знать. Возможно, я получила это от него, а не от кого-то из редакции. Я ему особо не изменяла. Теперь его мучает совесть, и это почти разрушило на хрен наши отношения, но тут есть и положительные моменты. Я хочу стать ближе с ним. А он этого не может понять.
Продажи стремительно падают, редакторы становятся все более невыносимы. Может, мне угрожает смерть, а Рэнди хочет лишь обрести близость. СПИД сделал секс таким грязным. Ловкость не имеет значения, презервативы так неизящны. СПИД сделал секс серьезнее, важнее, чем когда-либо.
– Вы понимаете, что это затрагивает не только вас, – вежливо напоминаю я ей. – Есть ведь и другие.
– Не понимаю.
– Полагаю, и не поймете. – Я делаю паузу, чтобы выровнять сбившийся подплечник пиджака. Изгоняю все сочувственные порывы из своего организма, потому что это и означает быть главным редактором: руководить, не обращая внимания на эмоции. – Послушай, Рэнди. Я не знаю, с кем из редакции ты спала, но я не могу позволить себе держать редакторов, больных СПИДом и кричащих о своей нетрудоспособности.
Мой голос становится сдержанным. Сдержанным и холодным, каким и должен быть. Я руковожу, выполняю свою работу.
– Я должна управлять журналом. Я нахожусь под куда большим давлением, чем ты или кто-то из твоих маленьких больных бой-френдов.
Я открываю ящик стола, нахожу ручку ("Монблан") и протягиваю ей через стол.
– Я хочу, чтобы ты составила список. Всех связанных с "Портфолио" людей, с кем ты имела сексуальные контакты, и как вы предохранялись. Это важно. Мне нужно все обдумать.
– Но я…
– Можешь начать с Дэна.
Первый месяц работы в "Портфолио" Рэнди практически жила у Дэна. Они даже приезжали на работу в одном автобусе.
Рэнди встает и бредет к двери, ручка в одной руке, бланк "Портфолио" – в другой.
– У меня нет времени на все это дерьмо, Рэнди. Мне хватает проблем с падением продаж. Ты – всего лишь гребаный стажер. Напиши мне этот список.
3
Все вокруг замечают, с кем я сижу, что говорит о том, что никто не замечает меня. В том, чтобы выступать постоянным подозреваемым в ужасном убийстве, есть свои преимущества, но ничего в жизни не может соревноваться с очарованием юной кинозвезды.
При личном общении Лидия Бек так же прекрасна, как и на экране. Она высока, сложена, как породистая лошадь, и выглядит на свой возраст, то есть – на семнадцать. В жизни волосы у нее темнее, чем на экране, и она кажется более стройной. На ней традиционный килт и темно-синий жакет для верховой езды. Между фразами она грызет ногти.
– Так как вы редактируете, карандашом или ручкой?
Лидия готовится к роли в многообещающем фильме, и я консультирую ее в обмен на эксклюзивное фото для обложки; все это, разумеется, устроил Пол Грей. Лидия не делает никаких записей и не выказывает признаков интереса к моим ответам на ее вопросы. Но она добросовестная актриса, она уже приступила к работе, так что у меня возникает ощущение, что я разговариваю с зеркалом.
Глория: Красным карандашом, но я нечасто этим занимаюсь. Редактированием, я имею в виду. Основная работа происходит на собраниях, встречах.
Лидия: Вы прямо как мой менеджер.
Глория: Скорее, как кинорежиссер. Великий редактор всегда художник.
Лидия: А вы великий редактор?
Глория: Я редактирую великий журнал.
Лидия: Конечно, никто не знает, как это происходит. Должно быть, тяжело.
Глория: Поиск новой аудитории – рискованное дело.
Лидия: Можно потерять уже имеющуюся?
Глория: Я хочу, чтобы наши статьи жили дольше, чем летние блокбастеры, а это значит, что они должны что-то собой представлять, создавать культуру, а не отражать ее.
Лидия: Вы стремитесь к бессмертию.
Глория: Я хочу, чтобы наши материалы хранились в архивах для грядущих поколений.
Лидия: Вы хотите редактировать "Алгонкин".
Наша встреча проходит в новом китайском ресторане на Юнион-стрит, где на самом деле мало китайского: он специализируется на так называемой шанхайской кухне. Называется "Опиум". Весь персонал, включая официантов и шеф-повара, – белые. Декоратор, превративший заведение в подобие вагона-ресторана из "Восточного экспресса", – тоже белый. Китайцы, даже старые беженцы из Шанхая, не стали бы так украшать ресторан. Модное китайское заведение пестрит замысловатой резьбой по дереву, официанты одеты в красные полиэфирные смокинги. "Опиум" больше походит на французское бистро, чистое и изящное. Еда здесь, к счастью, незамысловатая. Если ты не зарезервировал столик заранее и не пришел в обществе знаменитости, в хороший день придется отстоять очередь часа на два.
Лидия весь наш разговор сидит, уткнувшись в меню; полагаю, так она прячется от публики. Я принимаюсь читать свое меню, отчаянно пытаясь в нем разобраться.
– Вы не знаете, чего вы хотите? Раз вы редактор, вы должны постоянно здесь бывать.