Зачитали вынесенный самим Сталиным приговор. "Суки!" - попытался бросится на судей Гулько. Но такие выходки были предусмотрены тюремной администрацией. Перед оглашением приговора рядом с подсудимым ставили не двух, а четырех конвоиров, которые пресекали все нежелательные действия осужденного. Гулько скрутили и потащили к выходы.
- В подвал его! Немедленно привести приговор в исполнение! - приказал Орлов. - Давайте следующего!
Ввели бывшего начальника охраны Сталина - Голубева. Он не дал никаких показаний. В деле были только показания свидетелей - таких же бывших сотрудников наркомата, арестованных по делу Гулько.
- Что же такое? Как судить? Нет его собственных признаний вины! Возвращать дело на доследование? Почему не применяли методы физического воздействия? - недоумевал Орлов.
- Методы воздействия применяли, но не в полной мере. Хозяин не велел. Нечего возвращать дело на доследование! Приговор ему определил уже сам товарищ Сталин, - зашептал Пашка на ухо председателю трибунала.
Вновь загнусил прокурор.
- Я не согласен! Это - ложь! - перебил его Голубев.
- Нас это не интересует! Не перебивай прокурора! - прикрикнул на него Орлов.
Вышли на совещания.
- Какие будут предложения? - спросил Орлов.
- Думаю. Что надо дать двадцать лет заключения в лагере, плюс пять лет поражения в правах. Руководство лагерей знает, что не следует уничтожать прибывших с такой формулировкой приговора.
- Ты согласен? Спросили третьего члена суда - бесцветного комиссара второго ранга, недавно переведенного в Москву из провинции.
- Согласен, согласен, - послушно закивал тот головой.
Объявили приговор. Четверо охранников были наготове, ожидая, что Голубев полезет драться. Однако он ограничился поклон и с усмешкой сказал:
- Спасибо!
- Не нас - Хозяина благодари! - икнул Орлов и повернулся к прокурору. - А ты, брат, пять минут - не больше - читай свои заключения!
Остальных осудили быстро. Ту же меру наказания, что и Голубеву, определили Румянцеву - бывшему начальнику оперативного управления НКВД. Всех прочих ждал расстрел.
- Ну как в Лефортово? - спросил Лаврентий, когда Жихарев вернулся в наркомат.
- Румянцев и Голубев свое барахлишко на теплые вещи в общей камере меняют. Остальных уже шлепнули. Ладно, пойдем с Постышевым толковать.
Берия и Пашка спустились в подвальный кабинет наркома. На лавке лежал Постышев. Горбоносый брюнет, каких появилось в аппарате НКВД после перевода Лаврентия, лупил Постышева бамбуковой палкой по пяткам. Берия что-то по-грузински приказал горбоносому. Тот перестал бить Постышева и отвязал его от лавки.
- А теперь пошел вон! - велел парню нарком уже по-русски.
Кряхтя, Постышев сел на лавке, попытался пошевелить пальцами ног, но застонал. Берия протянул ему портсигар.
- Курите, гражданин Постышев. Не пойму я: кто вы такой?
- Коммунист я, гражданин Берия. Коммунист… - затянулся папиросой бывший председатель Совета Народных Комиссаров Украины.
- Если вы коммунист, должны быть честны и откровенны. Должны разоружиться перед партией. Расскажите о ваших отношениях со шпионами Блюхером и Косиором!
- Оба были честными коммунистами. Они никогда не были шпионами!
- А вот Косиор во всем признался и сообщил следствию, что хотел завербовать вас.
- Косиор расстрелян… Применяли к нему те же методы, что и ко мне. Вы под пытками заставили его дать такие показания.
- Аналогичны показания Блюхера.
- Устройте мне очную ставку с ним! Я не верю, что Блюхер мог дать такие показания.
- Экий вы человек, Постышев! Все вам докажи! Может быть, еще и документы представить? Вам говорит нарком внутренних дел - поэтому надо верить!
- Как можно верить наркому пытками вырывающему показания? Как можно верить наркому, швырнувшему в тюрьмы десятки тысяч людей?
- Ну, это было при Ежове! Сейчас мы освобождаем очень многих. Готовы освободить и вас. Но для этого вы должны подтвердить, что Блюхер и Косиор - шпионы! Выбирайте: возвращение к жизни, к работе, к политике или допросы, суд, приговор!
- Значит, вы предлагаете мне сделку с совестью, гражданин Берия?
- О какой совести ты говоришь? - вспыхнул Лаврентий. - Скольких ты сам послал на смерть и в лагеря, когда работал на Украине?
- Да послал, зато гораздо больше вытащил из ваших лап!
- Я даю тебе ночь на размышления! Или подпишешь то, что мы тебе продиктуем и получишь хороший пост в Средней Азии, или тебе будет очень плохо.
- Как бы плохо мне не было, я не опорочу своего доброго имени!
- Это сделаем мы! Кто ты сейчас такой? Враг народа! С этим клеймом и умрешь! И дети, и родственники твои с этим клеймом умрут!
- История меня реабилитирует!
- Хватит дискуссий! Иди, думай!
Постышев категорически отказался дать ложные показания. Его пытали еще полгода. Наконец, Хозяин сказал:
- Хватит! Кончайте с ним!
До 1940 года сидел в тюрьме слепой Егоров. Как-то Берия вспомнил о нем и запретил кормить. В соответствии с указанием Сталина, его бывший соратник умер естественной смертью - от голода.
Глава 24
В 1939 году Пашку послали в командировку в Соловецкий лагерь. Беглец, о котором докладывал Хозяину Лаврентий, издал в Англии книгу о порядках на Соловках. В западной прессе поднялся шум. Советское руководство сравнивали с фашистами. Настала пора ликвидировать лагерь. Началось короткое северное лето, когда Жихарев прибыл на Соловки.
- Основная часть работы выполнена. Трудоспособных переправили в другие лагеря. Осталось только 300 человек, на которых не прислали заявки, и столько же больных, инвалидов и слабосильных, не способных выполнять физическую работу, - докладывал Пашке комендант лагеря.
- Что думаешь с ними делать?
- Доходяг в расход вывести. Не знаю, правда, куда трупы девать. В наших условиях - под тонким слоем земли лед и камень - быстро могилы на такое количество покойников не вырыть.
- Я видел старые баржи на территории лагеря. Сколько человек одна баржа может принять на борт? - задал вопрос Жихарев.
- Все 300 и примет. А я об этом не подумал…
- В отсеки, где кингстоны, поместить тех, кто не может двигаться. Положить их так, чтобы не мешали подойти к кингстонам и уйти, когда они будут открыты. Завтра, в десять утра закончить погрузку! В десять ноль пять - выход в море. В одиннадцать ровно откроем кингстоны.
На следующее утро цепочка людей, подгоняемых ударами прикладов и палок, потянулась к баржам. Трудоспособные заключенные вели под руки несли доходяг, тащили их нехитрый скарб. "Скорей! Скорей!" - подгоняли охранники зеков. Возникла заминка: мордастый детина охранник не рассчитал силы и убил корявого как пень старика.
- Что теперь с ним делать?! Куда девать эту падлу?! - хлестал по физиономии детину начальник лагеря.
- Пусть сам труп тащит на баржу! - распорядился Пашка.
Сплевывая кровь с разбитых губ, охранник взвалил на себя покойника и под улюлюканье заключенных потащил по трапу. Мимо Жихарева пронесли изможденного человека, лицо которого показалось Пашке знакомым.
- Кто такой? - кивнул он на узника.
- Могли с ним встречаться. Если служили в Ленинграде. Эткин это. Сначала в угрозыске, потом в ОГПУ работал. Авторитетная личность! - ответил начальник лагеря.
Закончилась погрузка. Старенький буксир повел баржу в море. Улучив свободную минуту, Пашка спустился в трюм. Эткин лежал возле кингстона.
- Не узнаете, Павел Лейбович? - склонился над ним Жихарев.
- Знакомо ваше лицо. Постойте, постойте… Жихарев, Павел! Семнадцатый год. Петроград.
- Так точно!
- Вот каких ты высот достиг, молодец! - глянул Эткин на пашкины петлицы. Куда нас везут?
- Везут вас на Большую землю, в больницу. Сначала подлечат, потом дело будут пересматривать, - соврал Жихарев.
- Зачем пересматривать? - всполошился Эткин.
- Есть установка: кому сроки снизить, кого - вообще освободить.
- Значит, кончился? Неужели кончился этот ад? Неужели больше не будут хватать невинных и гноить их в лагерях? - прокатилась по лицу Эткина слеза радости.
- Время, товарищ комиссар второго ранга, - спустился в трюм охранник.
Пашка посмотрел на часы. Было без одной минуты одиннадцать. На пару с охранником он отвернул кингстон. Струя холодной воды ворвалась в трюм, захлестнула Эткина.
- Павел, Павел! - захлебываясь кричал тот и пытался схватить Жихарева за полу шинели.
Пашка оттолкнул его ногой. Пока он выбирался из трюма, доходяги еще не поняли, что с ними произошло. Крики и вой раздались в трюме, когда над ним уже задраили люк. Из другого трюма выскочил начальник лагеря. За ним появилось из люка лицо избитого утром охранника. Начальник лагеря ударил по нему каблуком. И мордастый полетел в лес тянувшихся вверх изуродованных работой и пытками рук.
- Мордастого зачем утопил? - спросил Пашка, когда перебрались с тонувшей баржи на катер.
- Он очень злопамятный. Со дна морского достал бы меня и посчитался. Да и вас бы разыскал и замочил. Пусть лучше сам мокнет.
- Ладно, сактируешь его. Договорись с врачом, чтобы выписал справку о смерти от диспепсии.
Шум ветра и морских волн не могли заглушить доносившиеся из трюмов крики. Наконец, они стихли, а еще через минуту баржа скрылась под водой, оставив белые буруны на зеленых волнах.
Когда вернулись, начальник лагеря пригласил Пашку отобедать.
- Осетринки нашей, северной, отведайте! А вот - солененький лосось. Грибочки маринованные и соленые! - потчевал Жихарева хозяин.
Подали пельмени из медвежатины и оленины.