* * *
Окно палаты на втором этаже открывать разрешали, но ненадолго – только для проветривания: сквозняков опасались. Поэтому мамочки общались со своими мужьями чаще всего по телефону, глядя в окно. Один из них – долговязый Вася Петровский – стоял внизу с чувством выполненного долга: он уже передал Ленке все, о чем она просила, и теперь был спокоен за жену. Лена, уже в своем домашнем нарядном халатике, с нежностью смотрела на своего юного мужа, негромко говоря в телефон:
– Ты Спока зачем мне привез? Тебя, что ли, воспитывать?…
Вася засмеялся:
– Учи матчасть, пригодится! – а потом нахмурился. – Маме звонил.
Лена тоже сразу заметно опечалилась:
– Ну, что она говорит?
Вася махнул рукой:
– Что раньше, то и теперь… Ничего, справимся.
Лена грустно призналась:
– И я своей позвонила… Сказала, приедет, как рожу, на недельку. Дальше – сами. На пенсию, говорит, выйду, вот тогда… И опять за свое: "О чем вы думали? Чем думали?… Чем твой Вася думал, я догадываюсь…"
Вася понуро признал очевидное:
– Не любит она меня.
На что Ленка сказала так нежно и так тихо, как смогла, чтобы не слышали посторонние:
– Зато я тебя люблю… Я так тебя люблю… А маме моей до пенсии еще двенадцать лет.
Вася смотрел снизу, как маленький мальчик, потерявшийся в магазине:
– Да ладно… Может, моя все-таки как-нибудь поможет…
Ленка кивнула ему, чтобы он видел, и быстро сказала:
– Конечно, кто-то из них… Твоя или моя… обязательно поможет…
Но что-то в Ленкином бодром голосе заставило Васю усомниться в этом. И тогда он сказал решительно и твердо:
– Лен, да мы сами… Ну решили же…
* * *
Был конец рабочего дня…
Доктор Бобровский шел по коридору по направлению к выходу из клиники, прокручивая в памяти все важные и неважные события прошедшего дня, когда навстречу ему в коротеньком бежевом пальто, туфлях на высоких каблуках, плавно переходящих в темные, подчеркивающие стройность ног колготки, с разбросанными по плечам светлыми волосами продефилировала докторесса Наташа, Наталья Сергеевна Бондарева собственной персоной. Увидев Бобровского, она буквально взлетела над землей: походка легка, улыбка светла… Поздоровалась первой, согласно субординации.
– Здравствуйте, Владимир Николаевич. Как я рада вас видеть… А вы меня?
Бобровский никуда не спешил, дома его никто не ждал, а с белозубой Наташкой всегда было приятно поболтать: она так мило кокетничала в любой, самой рабочей обстановке, не давая забывать, что он – вполне привлекательный для женщин (за исключением родной жены) мужчина… Бобровскому было просто невдомек, что легкость, с какой кокетничала Наташа, была довольно… трудоемкой для нее. Потому что она была давно – наверное, года четыре – и безнадежно, судя по его упорному ровному дружелюбию, влюблена в своего начальника. Бобровский ответил с улыбкой:
– Здравствуй, Наташа. Рад… видеть профессиональное рвение. По-моему, у тебя отгул значился.
– Вера попросила подменить, у нее семейные обстоятельства какие-то. В общем, дежурить сегодня ей никак, а я – что? Я девушка незамужняя…
Наташка глянула исподлобья на Бобровского, но тот так привык к ее обольстительным манерам, что не реагировал на них. Попросту никогда всерьез не воспринимал, что ему, специалисту по многим женским вопросам, было, мягко говоря, непростительно.
Бобровский пожал плечами:
– Да надолго ли ты незамужняя, с такими-то ногами… В смысле, глазами, – поправился он, усмехнувшись. Наташа воодушевилась было, но он уже потрепал ее по рукаву пальто и, повернувшись, задал себе курс на выход. – Ну, давай, иди, совершай подвиг дружбы.
Наташа с нескрываемым сожалением вздохнула:
– Вашими бы устами… Пойду. Раз я дежурю – значит, двойню привезут.
Бобровский поднял брови:
– Да ну? Что, каждый раз на твоем дежурстве двойня?
Наташа кивнула, засмеялась, показывая свои красивые зубки:
– Или повторное кесарево. Вот такая я везучая!.. Зато квалификацию не теряю, всегда в форме!
Бобровский снова остановился, с симпатией глядя на молодую коллегу:
– В отличной форме, Наташа. Стать какая, цвет лица, ну и… Все остальное… Правда, правда. И кому такая красота достанется? Вот смотрю на тебя… И, чувствую, повышается… тонус… жизненный… Тебе бы не акушером-гинекологом, а врачом-сексопатологом трудиться, сколько пользы человечеству могла бы принести, эх!.. – хитро улыбнулся Бобровский. – Вот на этой оптимистической ноте пошел я домой. Успешного тебе дежурства, Наташа. Счастливо!
И пошел. Походка уверенная, плечи развернутые, а голову опустил…
Наташа вздохнула, затянула потуже пояс своего элегантного пальто и, прежде чем отправиться в гардероб, проговорила негромко и неожиданно горько:
– А вот со счастьем у меня как раз – не очень. Из-за вас, между прочим, доктор Бобровский.
* * *
В ординаторской дежурная бригада медиков бодро принимала дела у отработавших трудовую смену коллег, а заодно и чай пили в честь благополучного во всех отношениях трудового дня: один мальчик, одна девочка, две плановые операции…
"Дресс-код" у всех присутствующих был примерно одинаковый – белые пижамы, на ногах – удобные лодочки. А у красавицы Наташи – все на особый манер: белый халатик изящно притален, контрастно с халатом – темные колготки, подчеркивающие стройность длинных ног, туфли – хоть на танкетке, а все равно ультрамодные.
Все были рады всегда веселой, дружелюбной, энергичной оптимистке Наташе, но особенно – Вера. На Наташу всегда можно было положиться: она и подменит, когда нужно, и настроение всегда поднимет, а когда трудно и плохо, то и поплачет вместе с ней, от души… Вера вспомнила, как она скучала без подруги, когда та повышала свою "и без того высокую квалификацию", а ей пришлось вести Наташины палаты во время ее отсутствия:
– Сто лет одиночества! Я как-то Бобровскому на операции говорю: "Наташа, подтяни-ка вот здесь…" Интерны хрюкнули, а то я бы и не заметила, как оговорилась. Вот как я тебя долго ждала…
Медсестра Таня поставила на столик большую пластиковую коробочку, сняла крышку:
– Вера Михайловна, Наталья Сергеевна, а я сегодня пирожков принесла. Угощайтесь.
Наташа, чья замечательная фигура никак не реагировала на количество калорий, поглощаемых ее обладательницей, тут же протянула руку:
– Дайте, дайте углеводика… Танечка, когда же ты успеваешь пироги печь?
Таня не стала присваивать чужие заслуги и честно рассказала:
– Да что вы! Это мама ко мне в гости приехала, на радостях готовит не переставая – откормить меня хочет. Ей все кажется, что я голодаю.
А Наташа уже потянулась за вторым пирожком:
– Маленькие какие-то… А вкусные – язык проглотить можно! Это что – грибы, капуста и еще что-то?
Таня улыбнулась:
– Да, это наш фамильный рецепт, секретный.
Наташа помотала головой:
– Да чего там… Сейчас разберусь… Зелень какая-то еще… Вер, что это? Сельдерей, что ли?
Вера, с не меньшим удовольствием уминая крошечные золотистые пирожки, помотала головой:
– Нет. Петрушка по-моему.
Таня уточнила:
– Латук и петрушка. Но секрет даже не в ингредиентах, а в пропорции и тепловой обработке начинки – что-то жареное, что-то – свежее. Ну и еще кое-что…
Таня загадочно прищурилась.
Наташа, прервав раздумья, съесть третий пирожок или сдержаться, спросила:
– Кое… что? Ну, давай уже, рассказывай, в чем секрет?
Таня торжествующе объявила:
– Всех женщин в нашем роду звали замуж сразу после угощения этими пирожками. Дед нашу бабушку посватал на следующий день после пирожков, папа шутит, что решил жениться на маме уже на третьем пирожке. Тетка, правда, замуж не вышла, но зато повышение по службе получила. И то, потому что у нее начальник – дама.
Вера улыбнулась:
– Ну, исключение, как известно, только подтверждает правило. Ну, а ты уже испытывала этот рецепт?
Таня вздохнула:
– Да не на ком, пока… Пока только друзей угощаю. Девчонок…
Таня поднялась и пошла к двери:
– Пойду, надо лекарства раздать перед ужином…
Наташа поправила макияж, подкрасила губы. Хороша!
Вера встала, стала собирать в сумочку свои вещи со стола. Мельком бросила взгляд на подругу:
– Наташа, когда ты успеваешь такой макияж нанести? Хоть сейчас на подиум. Мне на такой подвиг часа три понадобилось бы, наверное… Два с половиной на глаза и полчаса на губы.
Наташа ответила с загадочной улыбкой:
– Успеваю. У меня стимул есть.
Вера удивленно подняла брови:
– Да ну? Я что-то пропустила?
Наташа грустно кивнула:
– Да уж, пропустила, наверное. Наш Бобровский полгода назад развелся.
Вера присмотрелась к подруге внимательнее:
– Да я знаю. Вот почему – не помню. Вроде, слышала что-то краем уха… Нет, не помню. И жену его видела. Так, пару раз, случайно… Детей у них, кажется, не было. Красивая такая женщина, но, по-моему, истеричка. Знаешь, бывают такие: вроде улыбается, а глаза напряженные… Мне кто-то говорил, что они давно жили врозь.
Вера помолчала и спросила осторожно:
– А ты, Наташа, значит, надеешься?…
Наташа кивнула, разглядывая свои руки с аккуратным маникюром:
– А чего теперь-то скрывать, Вера Михайловна? Надеюсь…
Вера задумчиво посмотрела куда-то за окно:
– Я еще осенью видела у него на безымянном пальце след от обручального кольца… Тоже подумала: вот, и кольцо снял.
Наташа, которая все же смеяться всегда любила больше, чем грустить, спросила с иронией: