- Какого сорта?
- Романические…
- Романические? - усомнился было адъютант, но, рассмотрев несколько листиков, бросил их небрежно на стол.
Отперли ящики в бюро, перебрали все до строчки, но подозрительного ничего не нашли. Это бесило сотрудников, и они в поте лица изощряли свои способности: все ящики, сундуки, шкатулочки были перешарены… и все напрасно! Чем ближе приближалась работа к концу, тем мрачней и мрачней становился его мосць: подрывалась его распорядительность, компрометировалась бдительность, страдал авторитет… Короп же до того был убит, что и не радовался даже отсутствию улик.
Наконец все было вскрыто, обнажено, растерзано и, к ужасу пана Ивана, ничего в оном не усмотрено.
- Напишете протокол там, в участке, - произнес наконец он глухо, - что никого и ничего не нашли; возьмите для подписи двух понятых… мы после… а остальные - по домам!
По уходе околоточного и гостей адъютант пригласил Коропа сесть и приступил к допросу.
После обычных опросов относительно лет, звания, вероисповедания и прочего пан Иван поинтересовался следующим:
- Скажите, пожалуйста, много у вас бывает молодежи?
- Какой молодежи? - побледнел Короп.
- Такой, всякой… студентов, например, и тому подобное.
- Никто, никто у меня не бывает… - поторопился как-то искусно отречься от такого предположения Короп.
- Странно, - улыбнулся саркастически адъютант, - вам молодежь так сочувствует, и вы, кажется, симпатизируете зеленым порывам…
- Я? Помилуйте!.. С какой стати?.. Весь погружен в кропотливую канцелярскую работу… у меня и времени нет на порывы… да и вообще я к этим глупостям ни малейшего… - путался Андрей Степаныч, а в голове у него гудело: "А что, ужин? Публичные речи? Язычок?"
- Так к вам молодежь не питает доверия и вы ей не сочувствуете?
- Боже меня сохрани!.. Напротив… - заикнулся и смолк Короп, а в виски ему стучало: "Ой, значит, качали, наверно, качали! Ну, теперь и отправляйся к Макару с телятами!"
- Слушайте, Андрей Степаныч, - заговорил серьезным, громовержным тоном испытующий. - Бросьте играть роль, хотя вы и прекрасно ее исполняете, умеете концы хоронить, но лучше бросьте! Для нас ведь формальных улик не нужно, достаточно одного убеждения… и вот это убеждение вы поколебать можете лишь полной откровенностью и детским чистосердечием, а своими увертками и формальной казуистикой вы лишь утвердите нас в нем и сами себе выроете яму… Заметьте себе, Андрей Степаныч, что правосудие не спит, а имеет тысячу глаз и две тысячи ушей.
- Ради бога, вельможный пане, - залепетал плохо ворочавшимся языком Короп, - я ничего… никакой комедии, потому что у меня здесь, - показал он на голову, - никогда ничего не было… такого, боже сохрани! Разве под пьяную руку… Но кто же за бессознательное состояние может быть ответчиком? Я никогда не пью… и если что - сразу теряю сознание, и мне тогда все кажется навыворот, верьте! И язык тогда… совершенно противоположное моим убеждениям, клянусь честью! Если я пьян, то мне кажется, что в сухой комнате полно воды, и я порываюсь плавать…
- Хорошо, мы увидим сейчас, как вы плаваете, - прикрикнул, теряя терпение, адъютант. - Скажите, от кого вы получаете по телеграфу приказы?
- Я? Приказы? - побледнел как полотно Короп и ухватился за стул, чтоб удержать равновесие.
- Что, и тут станете запираться? - вонзил адъютант прищуренные глаза в свою жертву.
- Клянусь, ни от кого…
- А это что? - вынул адъютант из кармана депешу и поднес ее к выпученным глазам Коропа. - Вы полагали, что, уничтожив оригинал, замели и следы, а у нас-то оказалась копия… Сообщите немедленно адрес и личность этого Нюнчика!
- Нюнчик - жена моя, - ответил машинально Короп.
- Неудачно! - прикрикнул возмущенный наглостью Иван Саввич. - Жену вашу зовут паней Марьей.
- Да, Марьей… но я придумал, ласкаясь, звать ее Манюнчик, Нюнчик и даже Чик…
- Так это жена вам депеширует, чтоб вы немедленно доставали фальшивые паспорта и помогли бы бегству преступников в Швейцарию?
Короп взглянул расширенными глазами на адъютанта, а потом внимательно прочел телеграмму.
- Конечно, жена, это от нее телеграмма, такую самую я получил утром, вот… - и он между разбросанными на столе шпаргалами нашел и показал свою телеграмму.
- Так от жены? - растерялся несколько адъютант. - А по какой надобности отправилась она в Вену?
- Похлопотать за мой роман, чтоб приняли его в газету…
- Гм! А поручение делает по чьей просьбе? Снабди, мол, паспортами Сару и Яся?..
- Постойте, позвольте, пане, - спохватился наконец Короп. - Эти поручения от редактора про роман…
- Что-о? Про роман? - оторопел совсем адъютант.
- Ей-богу! Это герои моего романа - Сара и Ясь, а Нюнчик телеграфирует мне, как я должен закончить.
- И вы можете доказать это?
- Да вот и письмо ее, полученное вчера, здесь она подробно… - подал Короп адъютанту конверт.
Тот осмотрел его и начал с неудерживаемым волнением пробегать глазами исписанные мелко листки; по мере чтения лицо его стало принимать угрюмое выражение, и по нем заходили тревожные тени.
А Короп, овладевши собой и догадавшись, что в телеграмме лишь заключается corpus delicti[17], продолжал донимать адъютанта неопровержимыми доказательствами:
- У меня, видите ли, герой, преследуемый полицией, стрелялся, а героиня вешалась; ну, это не понравилось редактору, и Нюнчик придумала закончить роман весело и телеграфировала, чтоб я не убивал Сару и Яся, а чтобы, снабдив паспортами, отправил их в Швейцарию… Я так и сделал.
- Черт знает что! - вскочил как ужаленный адъютант и бросился к шпаргалам.
- Непостижимо! - развел наконец руками молчавший все время полисмен.
Короп поспешил тоже вслед за адъютантом к столу и двумя четвертушками убедил его окончательно в справедливости своих слов.
- Черт знает что! - бормотал сконфуженный и смущенный блюститель. - Разве можно посылать подобные телеграммы? Только женщины способны на такую безрассудную выходку!.. Да еще и подписалась мужским псевдонимом! Ведь поймите же, что наш первый, священный долг - охранять общественное спокойствие, пресекать… так сказать, в интересах же ваших, господа. Ведь для того, чтобы вы спали спокойно, мы должны бодрствовать, полунощничать. И вдруг такая штука, можно сказать… насмешка!.. Ну, поблагодарите за всю эту чепуху свою супругу… Мы ни при чем! Конечно, вышло недоразумение, и даже глупое недоразумение, но долг службы и общественное спокойствие - прежде всего!
- Но я погиб! - возопил наконец Андрей Степанович, успокоившись относительно дамоклового меча; он теперь ясно сознал, что время ушло, что фельетон переписан не будет, а значит, и роман его не появится в свет.
- Что вы? - успокоил его Иван Саввич, добродушно улыбнувшись. - Я сейчас же протелефонирую и лично разъясню это водевильное недоразумение: последствий никаких не будет.
- Да не то… не то! - махнул отчаянно рукой Короп. - Погиб мой роман… погибла моя литературная карьера! Жена же пишет и телеграфирует, что если я сегодня не вышлю конца, то редактор не примет… Я вот и сел было переписывать… а вы вдруг… Теперь уже я не успею… Половина десятого… в половине двенадцатого рукопись должна быть сдана!
- Скажите пожалуйста… какая неприятность! - отозвался тронутый полисмен.
- Да, не по вине кара, - заметил и адъютант. - А помочь этому нельзя ли?
- Нет, нет, ничто не поможет, - простонал Короп, - нужно к сроку послать… без разговоров… Разве вот что, - встрепенулся он, - если б вы помогли переписать… втроем, быть может, успели бы, - ухватился Короп за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку.
- А что ж? Это идея! - засмеялся пан Иван. - Наши служебные обязанности окончились; мы теперь гости у нашего доброго знакомого, так почему не помочь ему в том, в чем мы, хотя и невольно, а повредили?
- Совершенно правильно, - согласился пан Николай, - только я, как гость, попрошу разрешения у хозяина снять сюртук… свободнее будет, да здесь и тепловатенько.
- Сделайте одолжение, господа, - оживился радостно Андрей Степанович, - пожалуйста, пане Иван, и вы, пане Николо, без церемонии… разоблачайтесь, дам нет, и я халат скину…
Через минуту все уселись за открытый ломберный стол и дружно принялись за работу; среди молчания раздавался только торопливый скрип перьев да вырывались изредка отрывочные фразы: "Не разберу!" - "Куда это выноска?" - "Как это слово?!"
Андрей Степанович метался во все стороны и писал, писал…
Как бы то ни было, а фельетон был окончен к половине двенадцатого и отправлен вестовым на вокзал с особой запиской.
- Спасибо вам, - обнял своих гостей Андрей Степанович, - выручили, воскресили! Только я вас так не отпущу… Сегодня ведь кутья… прощальная, святая вечеря, так нас старуха накормит, угощу такой настоялкой и такой наливочкой, каких вы, господа, и не пробовали!
- Что же, по трудам и довлеет, - потер руки пан Иван.
- Основательно, - крякнул и пан Николай.
Призвана была к исполнению своих обязанностей кухарка; на столе появились и пироги, и борщ с карасями, и грибные котлеты, чиненный кашею короп, и кутья, и узвар…
Все набросились с одобрением на плоды Матрениных рук; но особенно пришли все в восторг от настоялки и наливки… Оживились речи, посыпались шутки, остроты, раздался смех… С каждым новым стаканом наливки неслись и новые пожелания; а к концу сулеи все перешли уже с Коропом на ты…
- Ты вот пойми их, - держался за ворот рубахи Коропа полисмен, указывая глазами на пана Ивана, - они не спят… бдят… а ты, обыватель, дрыхнешь спокойно… стало быть… для твоего бла-го-по-лу-чия…