– Ну, если сегодня вечер откровений. Нет, я давно понял, что никого и никогда не любил, кроме тебя. В школе мне нравилась одна девочка, но она была очень красивой, и я дружил с другой, обыкновенной. Наверно, у меня был страх перед красотой. Где-то в глубине души, может, я даже не сознавал этого. После школы уехал, а моя подружка поступила в Минске. На втором курсе я познакомился с девушкой из педагогического. Встречались с ней три года, думал, что это серьезно. Она уехала по распределению, а я поступил в аспирантуру. Переписывались, она меня звала, ждала, но я так и не собрался. Увлекся работой, и как-то забылось. Ну а потом наша, математичка, тоже аспирантка. Вот уже она меня доставала, хотела знать все, куда, с кем, зачем. Я уж не знал, что мне делать! К счастью, она устроилась на работу в НИИ и вышла замуж. Вот и все мои похождения, Викусь. Работа меня занимала гораздо больше. Или просто не любил. А когда встретил тебя, все изменилось. Сначала удивился, неужели такие бывают? Потом восхитился. А потом понял, что я счастлив, что жизнь прекрасна. Все забыл, для меня существовала только ты. – Он улыбнулся. – Ну, и моя работа, конечно. Но никогда не было чувства зависимости, мольбы, унижения, как у моего отца к Ане. А ведь ты гораздо красивее, чем она. Твоя красота радостная, добрая. Не в том смысле, что последний пирожок отдашь, а от слова "добро". И я понял, что красота бывает доброй. Просто с тобой я начал жить, а не прятаться от жизни.
Вика села к нему на колени, а Стас крепко прижал ее к себе и целовал руки, которые ласково гладили его лицо.
– Все хорошо, мой родной. Забудь и прости им все. Освободись, милый. Зачем нам чужое зло? – Вика целовала его волосы, и Стас улыбался своей прежней, чуть застенчивой и доброй улыбкой. Потом опять тень набежала на его лицо.
– Викуся, ну почему нашей Ирочке досталось все это? Чем она виновата? Бедный ребенок! Это же несправедливо. Почему моя дочка должна отвечать за их грехи? За эту проклятую красоту?
– Нет, родной, Иришка совсем не такая. Плохой характер, да, но она нас любит. Нас всех. А с Сережей – это просто инфантилизм, ревнует, наверно, пройдет. Не думай о ней плохо. Она все поймет со временем.
Вике было так жаль Стаса, ну почему ему такие испытания? И это детское одиночество в родном доме… Она вспомнила их поездку в Минск после свадьбы. Два дня он был непривычно напряженным. Она сразу поняла, что ему не по себе у родных, подумала, это из-за мачехи, какие-то старые обиды. Оказалось, что не из-за нее. А отец и правда был очень симпатичным и так старался, чтобы ей понравилось у них. Но Стасу было там плохо, и Вика радовалась, что они скоро уезжают. Вот, оказывается, какие тяжелые воспоминания связывали его с этим домом. Бедный мальчик. Именно мальчик, нестареющий и одинокий. Что было бы, если бы Вика ушла тогда к Алику? Она даже вздрогнула, бедный Стас!
Этот рассказ вернул былую нежность к Стасу. Вот уже три или четыре года, как отношения с ним стали скучновато-привычными и не вызывали у Вики особых эмоций. Она никогда не отказывала Стасу в близости и старалась не показать ему своего равнодушия. Двадцать лет вместе, может быть, это нормально? Спросить было не у кого. Ни одна из ее близких подруг не прожила даже половины этого срока с кем-либо из мужей и любовников. Не у Ниночки же Петровской спрашивать! Она, конечно, ветеран семейной жизни, но вряд ли задумывается о своих чувствах и эмоциях к хорошему, но малоромантичному мужу. Вика тогда решила, что просто любовь к Сереже пересиливает остальные чувства. И вот все вернулось. Надолго ли? Вика не думала об этом. Ей хотелось, чтобы Стасу было хорошо и он забыл свои печальные воспоминания. И хотя очень скучала по Сереже, но уехала в Москву только после Нового года, не обращая внимания на истерики Иры. Анечка была очень довольна тем, что у них настоящее семейное Рождество, и активно помогала Вике украшать дом и готовить традиционную индейку. К ним были приглашены родители Дэвида, и Анечка очень волновалась. Вика успокаивала ее, все будет хорошо. И действительно, Рождество получилось веселым, родители оказались симпатичными, индейка вкусной, а подарки удачными. На Анечку с Дэвидом приятно было смотреть, влюбленные всегда поднимают настроение. И самое главное, Вика чувствовала, что Стас спокоен, рад гостям и праздникам и всем доволен. Расставаясь, договорились, что Стас и Анечка с женихом приедут в Москву ко дню рождения сестер и останутся до Викиного. Проведут вместе семейные праздники и познакомят Дэвида со всеми.
В Москве Вике пришлось выдержать бурю упреков и обид со стороны Ирочки. Но она не стала оправдываться, а твердо ответила, что знакомство с родителями Дэвида и совместные рождественские праздники ей важней, чем капризы Ирочки. И уедет она, чтобы помочь Анечке готовиться к свадьбе, заранее, а не вместе с московскими гостями. По традиции свадьбу устраивали родители невесты, и, хотя это будет не такое грандиозное мероприятие, как свадьба Иры, но дел и хлопот на месяц хватит. Ирка промолчала. После разговора со Стасом Вика решила держать небольшую дистанцию с дочерью. Сколько можно цепляться за мамину юбку? Счастливей всех от ее приезда был Сережа, и Вика радовалась этому искреннему детскому счастью.
Но, несмотря на радость от общения с малышом, Вика часто возвращалась к мыслям о Стасе и его рассказе. Ей хотелось обсудить это с кем-то близким. Но Томка была слишком легкомысленна для такой темы. Вот с Аликом можно поговорить и посоветоваться. Он всегда умел привести ее мысли в порядок, проанализировав и представив в совершенно ином свете.
Алик два года назад купил дом и большую часть времени проводил там. Галереей они так плотно уже не занимались, она была вполне раскручена, и помощники справлялись с делами. Никита недавно перенес легкий инфаркт, и Вероничка старательно оберегала его покой. Они тоже переехали в загородный дом, чуть дальше от Алика. Общались и собирались в основном у них. Живя в Москве, Вика часто виделась с Аликом. Ей нравился его дом, простой, сдержанный и спокойный. У Алика всегда был хороший вкус. И еще у него была собака, двухлетний сенбернар Кузя, Викин любимец. Из Шульгино удобно было добираться "огородами", через Одинцово, минуя пробки на МКАД. Так что Вика частенько ездила в Дубки. У Алика жила и присматривала за хозяйством пожилая украинка, к приезду Вики она всегда готовила ее любимые блюда – вареники с вишней, борщ или пирожки с морковью и яйцом. После обеда Алик варил кофе, и они подолгу сидели, летом на террасе, а зимой в огромной гостиной, за разговорами. Когда Вика рассказала ему историю, услышанную от Стаса, Алик некоторое время молчал, потом задумчиво сказал.
– Да-а, как все запущено! Тяжелый случай. Значит, наш золотоволосый мальчик оказался с сюрпризом? Хорошенькая история… Бедняга! И это гнетет его всю жизнь? Ну что, Викусь, ты все правильно ему посоветовала. Забыть и простить. Вернее сначала простить, а потом забыть. Ничего уже больше изменить нельзя.
– Мне его так жалко, Алик, просто до слез.
– На это и рассчитано. На твою жалость. Я же вижу, что ты последнее время поостыла к герою твоих девичьих грез, кроме Сережи тебя мало кто интересует. Он тоже наверняка чувствовал, что ты отдаляешься от него. И вот принц Златовлас вытаскивает козырного туза, историю о жертвах, о своем одиноком детстве и злодее-папеньке, которого он так любил. Нормальный ход!
– Напрасно я тебе рассказала. Ты всегда был несправедлив к Стасу. Не стыдно иронизировать, когда речь идет о детском горе, об одиночестве подростка?
– A я что, тоже должен пожалеть его? А мне что-то не жалко. Во-первых, все это могло ему показаться, я имею в виду слова отца о том, что он убил несчастную Аню. Человек безумно любил эту малоприятную особу, она погибла или сама утопилась, чтобы уйти от него, ну и он, выпив по русскому обычаю литруху, бьет себя в грудь и кается. Обычное поведение подвыпившего человека. С чего он взял, что тот убил? Мало ли что можно сказать спьяну или сгоряча. Я вон сколько раз обещал тебя придушить за твою вредность, а ничего – ты жива и здорова, слава Богу, – рассмеялся Алик.
– Я, знаешь ли, не вижу повода для шуток. Если бы ты видел его лицо, глаза, когда он рассказывал. Он всю жизнь именно боялся знать правду, не хотел ее знать, но и отца не мог любить по-прежнему. Сам обрек себя на одиночество, это в десять-то лет, а тебе все шуточки.