А вечером, оказавшись среди своих друзей, Вика веселилась не хуже Сережи. И еще острей почувствовала, как была одинока в этот раз в Нью-Йорке. Одинока и вроде никому не нужна. Разве может славная Нина или Майка заменить Томку, Алика и всех остальных? Особенно Алика. Ему можно рассказать обо всем, что с ней происходит, у него всегда есть время выслушать, объяснить, успокоить и посоветовать. Давно уже не было Вике так весело, как в тот вечер. Немного напрягал прибившийся к их компании кемеровский Саша. Он неплохой, веселый, но его было как-то слишком много. И он не отставал от Вики, осыпая ее дежурными комплиментами, все время хотел с ней что-то обсуждать, танцевать, раздражая этим Алика. Когда Игорь, заметивший его активность, увел Сашу знакомить с кем-то нужным и важным, все с облегчением вздохнули.
Время шло быстро, Сережа подрастал, вот уже три года, вот четыре… Вика по-прежнему любила возиться с ним, а он был привязан к ней сильнее, чем к остальным. Впрочем, остальных было не так много: папа, с которым он виделся по утрам и в выходные, воспитательница Ольга, сменившая прежних нянь, водитель Паша, возивший их по всем детским делам. Ирочка была для него загадочной фигурой, он видел ее редко, у молодой мамы так и не появился пока интерес к ребенку. Бабушка Вера с дедушкой Васей приезжали нечасто. Стаса и Анечку Сережа видел каждое лето и любил играть с ними, особенно с Аней. Нину слушался, а с Левой дружил и радовался, когда тот приезжал в Шульгино. Но главным человеком в его жизни была, конечно, Вика, и она чувствовала себя счастливой. Уезжала из Москвы ненадолго, проводя в Нью-Йорке от силы два-три месяца в году.
Анечка окончила университет с отличием, но заниматься наукой дальше не стала, ее пригласили работать в очень серьезную корпорацию. Дома она уже не жила, забегала ненадолго и то не каждый день. Анечка переехала к своему жениху, и вскоре должна была состояться свадьба. Но это был не Крис, а коллега по работе. Они познакомились год назад, и это положило конец ее отношениям с Крисом. В общем, Дэвид отбил ее у Криса, причем приложил к этому немало усилий. Вика пережила с Анечкой весь этот драматический разрыв. Аня не хотела причинять боль Крису, ей было жаль его, но Вика видела, что новое чувство захватило ее целиком. Она сочувствовала дочке, советовала ей, как поделикатнее объяснить все Крису, и радовалась за нее. Дэвид – это было уже что-то взрослое, хотелось, чтобы серьезное. Он был на пять лет старше, закончил тот же факультет, и это Дэвид рекомендовал Аню в свою корпорацию. Карьера Дэвида продвигалась быстро, и к его мнению прислушивались. Аня прошла испытательный срок, и ею стались довольны. Свадьбу назначили на июнь, но жить жених с невестой решили вместе. Только перед свадьбой Анечка ненадолго переедет к родителям, чтобы все было по правилам. Вообще эта поездка была заполнена эмоциями и переживаниями. Как-то в разговорах о Сереже, о жизни в Шульгино Вика поделилась со Стасом своими печальными мыслями об отношении Ирочки к сыну. Прошло четыре года, но она так и не заинтересовалась малышом. Вика не представляла, как можно оставаться равнодушной к такому прелестному и забавному ребенку? Ира только отмахивалась, ссылаясь на дела, когда Вика пыталась поговорить с ней об этом.
Однажды Сережа забежал к ней в комнату, дело было к вечеру, Ира собиралась с Игорем на большой прием. Она была уже одета и стояла такая красивая – глаз не отвести. Очевидно, Сережа пришел в восхищение от красоты своей мамы или ее платья, он подошел и погладил ручками сложный наряд. Ира грубо крикнула на него и резко высказала воспитательнице, что дети не должны болтаться там, где им не положено. В ответ на объяснения Ольги, что Сережа только хотел сказать маме спокойной ночи, Ира раздраженно махнула рукой. Вика все это видела, видела испуганные глаза Сережи, не понимавшего, почему мама сердится. Ей было так жаль малыша, что она не стала вступать в объяснения с дочерью. Хотелось скорее утешить Сережу, чтобы он забыл об этом. А на следующий день Ира выслушала Вику без всякого внимания и сказала только, что та, как всегда, делает из мухи слона, у нее и в мыслях не было кого-то там обижать. Но он схватился грязными руками за светлое платье, а эта тетеря Ольга должна развлекать и учить ребенка, а не шляться с ним по дому.
– Какими грязными руками, Ира? – возмутилась Вика. – Кто – он? Сережа – твой сын, он маленький, он пришел попрощаться с тобой перед сном, потому что ты не соизволила за целый день зайти к нему.
– Ой, мамуль, ну извини. Что ты так переживаешь из-за пустяков? Что я такого сказала? Да и что он понимает, какие там обиды? Не выдумывай, мам! – И заговорила, смеясь, о чем-то забавном, что было на вчерашнем приеме.
Даже не поняла, о чем говорит Вика. О детской обиде! А для нее это пустяки. Какая-то душевная патология. Вика не ожидала, что ее рассказ так расстроит Стаса.
– Это ужасно, ужасно! Почему она так? Бедный ребенок! Как же мне его жаль! Печально, когда ребенок растет без любви. Как хорошо, что у него есть ты. Ты такая нежная, Викусь, такая… – Стас замялся, подыскивая слова, – ты даришь радость. Нет, нет, не улыбайся, это правда. Уж кто-кто, а я-то знаю. Но Ира? Что же это?
Несколько дней Стас ходил какой-то потерянный, печальный. Вика уже пожалела, что слишком эмоционально рассказала об этом. Не думала, что обычно спокойного Стаса так впечатлит этот случай. Но как-то вечером он вернулся в этой теме, поразив Вику своим рассказом. Она принесла в кабинет чай и, поставив на стол, хотела тихонько уйти. Ей показалось, что Стас даже не заметил ее, погруженный в какие-то свои мысли.
– Викусь, не уходи, – позвал он ее. – Посиди со мной немножко. Почему ты всегда убегаешь?
– Я думала, ты занят, размышляешь о чем-то важном. Не хотела мешать.
– Ты никогда не мешаешь мне, родная. Помнишь, раньше мы часто здесь вместе сидели вечерами. Вино пили, разговаривали. Так хорошо было, я люблю, когда ты со мной.
– Ну, тогда ты был посвободнее. Работу свою забросил, ради нас. Хорошие были три года! А потом девчонки наши повзрослели, у них своя жизнь началась. Уже не хотели все время с нами проводить. Ирка вообще перестала приезжать…
– Да. Ирка, – задумчиво сказал Стас. – Ирка, Ирка! Почему она такая?
– Ты из-за этой истории расстроился? – спросила Вика. – Не надо. Может, я действительно преувеличиваю. Знаешь, когда дело касается Сережи, я не могу быть объективной.
– Расстроился? Нет, Викусь, вспомнил. Когда ты рассказывала, я вдруг вспомнил, да так ясно, как будто вчера. – Он замолчал, посмотрел на Вику, в глазах у него была даже не печаль, а какая-то боль.
– Что вспомнил? Что-нибудь про Ирку?
– Нет, про Аню.
– Ну, с Анечкой-то все хорошо, зачем ты так грустно?
– Нет, Викусь, про другую Аню, про мою маму. Я тебе никогда не рассказывал о ней… – он опять замолчал.
– Ты говорил, что почти не помнишь ее…
– Да, почти не помню, но детская память избирательна. Что-то плохое, страшное дети стараются забыть и забывают, а вдруг через несколько лет вспоминают до малейших деталей.
– Бедный мой! Конечно, ужасно потерять маму так рано.
– Мама не любила меня. Она была такая же, как Ира. Вернее Ира такая же, как она, к сожалению. Я плохо помню маму, мной всегда занимался отец. Играл, кормил, купал, водил гулять и в детский сад. Читал мне перед сном, а потом учил меня читать. И еще бабушка, его мама. Я помню, что когда она приходила, в квартире сразу вкусно пахло пирогом. Бабушка умерла, когда я во втором классе учился. А мама была очень красивая. Мне она казалась ненастоящей, ну что-то вроде сказочной принцессы. У нас не было такого дома, как в Шульгино, поэтому я видел ее часто. Она сидела в кресле у окна с книгой или перед зеркалом. Не разрешала мне заходить в спальню. Не помню уже, любил ли я ее, но она меня очень интересовала. Когда прочел Снежную королеву, то думал, что это она заколдовала Аню. Она не разрешала называть ее мамой, и отец всегда говорил мне: "Аня спит, тише, не мешай Ане, не шуми – у Ани голова болит". Но я часто подкрадывался к ее двери и смотрел в щелку. А однажды не выдержал и зашел. Она была такая красивая и печальная. У нее были длинные волосы, такие же, как у Иры. Аня сидела в кресле, волосы распущены и от света казались золотыми. Она меня не заметила, думала о чем-то своем, и я подошел и погладил эти волосы. И вот я помню ее взгляд – не гневный, а такой злой, глаза эти, как янтарь, и злые-злые. Она ударила меня по руке и закричала: "Пошел вон отсюда, дрянь! Не смей заходить в мою комнату!" Я испугался и заплакал. Мне тогда было пять лет. На крик прибежал отец, взял меня на руки и сказал: "Аня, Анечка, ну что ты, что ты! Он же ничего не сделал. Зачем ты пугаешь малыша? Стасик просто ребенок, твой ребенок, Анечка, твой сын!" – "Это ты заставил меня родить его! Ты мне всю жизнь испортил. Сам плебей и заставил родить плебея. Ненавижу вас всех!"