В такой суете пролетали дни. С Аликом она виделась один раз. Он вместе с Никитой и Томкой пришел на сорок дней. Все были грустны. Вика и тетя Ната немного поплакали на кладбище. Нина Сергеевна держалась хорошо. Народу собралось человек двадцать. Потом поехали на Алексея Толстого, помянуть. Там Люба и Анна Степановна уже накрыли стол. Алик вел себя абсолютно естественно. Пожал руку Стасу, поговорил с ним ровно столько, сколько требовало приличие. Через час они с Никитой простились и ушли. Вика проводила их до двери. В прихожей оба поцеловали ее. Алик погладил Вику по руке, сказал: "Держись, малыш" и ушел. Вот и вся встреча. Но времени даже просто заехать в галерею у Вики не было.
Наступил день отъезда, и Вика повезла Стаса в аэропорт. Девочки поехали с ними, по такому случаю школу пропустили. В машине Стас договаривался о серьезном отношении к подготовке по той программе, что он привез. Девочки кивали, соглашаясь. Ирочка, после уговоров деда и его рассказов о Нью-Йорке, примирилась с переменами и предстоящий переезд воспринимала вполне терпимо. В аэропорту Аня долго не отпускала Стаса, на глазах у нее блестели слезы. Ирочка попрощалась спокойно и стояла, ожидая Вику и сестру. Вике было грустно. Этот месяц так сблизил их, что расставаться не хотелось. И мысль об отъезде в Америку больше не пугала ее. Если Стас всегда будет рядом, она согласна уехать.
Завезла девочек к родителям, чтобы они занимались под присмотром бабушки, и поехала в галерею. Надо было увидеться с Аликом. Какой смысл прятать голову в песок, как страус? Все равно он узнает обо всем, как только придет к ним. Его любимица Анечка тут же и расскажет. Девочка просто бредила этим переездом к папе, постоянно строя планы их будущей жизни в Нью-Йорке.
В галерее кипела жизнь. Люди, смех, разговоры. У Вики поднялось настроение. Алик и Никита были оживлены и веселы. На столе стояло шампанское и бокалы.
– Что празднуем? – спросила Вика после объятий и поцелуев. Алик наполнил бокал и протянул ей.
– Давай, Викусь, за будущего отца! За моего друга, за нашу Вероничку и за наследника!
Вика посмотрела на Никиту. Вид у него был растерянно радостный.
– Ничего себе новость! Ну, тогда за наследника, поздравляю! – она выпила. – Ну и Вероничка! Ничего мне не сказала…
– Только сегодня решили обнародовать, – улыбнулся Никита. – Вечером в ЦДЛ будем отмечать. Так что вы, Вика, с корабля на бал.
Алик, улыбаясь, обнял Вику.
– Тебе домой нужно заезжать или отсюда поедем?
– Нет, я обязательно заеду. Нужно красоту навести, я прямо из аэропорта.
– Ты и так красивая. Загорелая, загадочная…
– Что же во мне загадочного, милый? Суета, сборы, проводы, капризы детей…
– Ты всегда загадочная, Викуся. Никогда не знаешь, что у тебя на уме.
– Не придумывай. Это у вас здесь сюрпризы, да еще какие!
– Да уж! – засмеялся Алик. – Действительно сюрприз! Но я рад, что они решились. Никита немного обалдевший пока, но держится молодцом. Ладно, ты собирайся, а я к семи за тобой заеду. Успеешь?
– Успею. Только не раньше семи, я тогда еще маникюр поеду сделаю.
– Договорились, – Алик поцеловал ее. – Беги!
Ровно в семь он приехал и в прихожей притянул к себе Вику.
– Красивая! – прошептал он, целуя. – Как же я соскучился по тебе!
– Подожди, милый, – Вика попыталась освободиться, но он не отпускал. – Подожди, не сейчас! Ну, Алик, всю красоту смажешь, ну хватит, хватит, потом… – Он отпустил, и Вика легко коснулась его щеки. – Я тоже соскучилась очень, – сказала она, чтобы не обидеть его. – Поехали, да?
Вечер был шумным, веселым. Над Никитой подшучивали. Четвертый раз женат и, наконец, готов стать главой семьи. Пили за мужество Вероники, решившей сделать из него образцового семьянина.
– Молодец Вероничка! – сказала Томка. – Правильно. Никто не решился ему родить, а она умница. Вот посмотришь, Викусь, он еще хорошим отцом будет и с ней проживет душа в душу до старости. Потому что Вероника мудрая. А дети – это такая прелесть. Дура я, что не родила от Илюшки!
– Да тебе и сейчас не поздно. Съемок нет, ничем не занята. Рожай, Томка, я крестной буду.
– От кого, Викусь? С Илюшкой любовь была, да и порода там, гены. А от этого… какие же могут быть дети! Чем он вообще занимался, разлюбезный мой? Может, старушек убивал и грабил? Откуда такие деньжищи?
– Не фантазируй, Томка. А как он, кстати, насчет наследника, не предлагает тебе осчастливить его?
– Да нет, его это мало волнует. Потом у него же двое своих есть в Чебоксарах этих.
– Ты говорила, он из Череповца?
– Да не один хрен? Раньше их знать не хотел, как же, не престижно! Но потом, видно, понял, что они его наследники, других не будет, от меня во всяком случае. В Англию отправил летом, учиться там будут.
– Ну, вот видишь, а ты его ругаешь!
– Да черт с ним. В общем, Велехова, не быть мне бабушкой на старости лет. Твоих внуков нянчить буду.
– Кончай, Томка, у тебя все впереди, какие наши годы! Ты еще устроишь нам и не такой сюрприз, я тебя знаю.
Томка улыбнулась, но весь вечер была непривычно тиха. Расходились поздно. Когда сели в машину, Алик спросил:
– На Бронную поедем?
– Ой, нет, Алик, милый, не сегодня. Устала ужасно. Завтра девочек в школу везти, Люба в собес к девяти поедет. Я сегодня не спала почти… – потом, поняв, что это звучит как-то двусмысленно, добавила: – Ирка капризничала весь вечер, пришлось ночью собираться, подарки упаковывать для Сережкиной дочки. Так до утра провозилась.
И почувствовала, что щеки залило румянцем при воспоминании об этой ночи. Хорошо, что в машине темно. Алик ничего не ответил, молча доехали до Неждановой.
– Спокойной ночи, – сказала Вика, целуя его в щеку.
– Спокойной ночи, – он никак не ответил на ее поцелуй.
– Какие планы на завтра? Увидимся?
– Как хочешь, Вика. Захочешь увидеться – увидимся. Я в галерее, дорогу знаешь, – холодно ответил Алик.
– Я приеду завтра. Часов в двенадцать, да? Может, сходим пообедаем куда-нибудь?
Алик молча пожал плечами. На Вику не смотрел, просто ждал, когда она выйдет из машины. Обычно он провожал ее до подъезда, даже на два шага не отпуская ночью одну. Вика вздохнула и захлопнула дверь. Обиделся. Что ж… понять его можно. Но и он тоже мог бы проявить деликатность. Она только что проводила мужа, целый день на ногах, вечер затянулся до ночи. Ну что обижаться? Вика чувствовала, что разговор завтра будет не из приятных.
На следующий день они сидели на веранде маленького грузинского ресторанчика. День был тихий, солнечный. Бабье лето, последние теплые денечки. Алик был задумчив, спокоен. Никакой инициативы не проявлял, молча слушал Вику, курил. Ее это настораживало. Она готовилась к резким возражениям, к уговорам, к тому, с какой горячностью он будет приводить доводы в пользу их союза, к их обычным спорам, даже к оскорблениям. А потом, опомнившись, будет просить прощения, называть себя идиотом и скотиной, говорить, как сильно он ее любит. И очередной "серьезный" разговор закончится ничем – все останется по-прежнему. Спокойствие Алика ее нервировало, и Вика взяла неверный тон. Она говорила о планах Стаса на воссоединение семьи с легкой беззаботностью, так, между прочим… Анечка загорелась, а Ирка категорически против. Конечно, неплохо, чтобы они учились в хорошей нью-йоркской школе, но еще неизвестно, пройдут ли тестирование. Анечка-то, конечно, пройдет, но вот Иришка? Ну не отдавать же ее в обычную государственную школу. Нет, весь смысл этой затеи только в хорошем образовании для детей. Конечно, Стас беспокоится, такой возраст у девчонок, нужно уже думать об их будущем. Что их ждет в Москве? Да ничего хорошего. И получить гринкарту совсем неплохо. Пусть будет. В общем, можно попробовать. Загадывать ничего нельзя, но, возможно, придется съездить на полгода. Да, полгода – максимум. И документы будут готовы, и с девочками все определится. Как приживутся, какое общение у них будет, смогут ли учиться. В общем, сейчас рано говорить, поживем – увидим.
Алик по-прежнему молчал, никак не комментируя Викин рассказ. Ей стало обидно. Ну что он из себя строит? Делает вид, что ему безразлично? Неужели за этот месяц разлюбил? Она вспомнила, с какой страстью он целовал ее вчера в прихожей. Нет, не разлюбил. Тогда что? Может, все это ему надоело? И, разозлившись, спросила:
– Что ты молчишь? Как тебе эта идея насчет американского образования?
Алик пожал плечами.
– Нормальная идея, почему не попробовать?
Он замолчал, и Вика совсем растерялась. Что он тут изображает? Оскорбленную жертву? Или ему действительно плевать? Разум подсказывал ей оставить все, как есть. Она рассказала ему о планах своего мужа, он в курсе – ну и все. И очень хорошо, что никак не прореагировал. Надо сменить тему, поговорить о чем-то другом. О Веронике, о галерее, о новых картинах, о его планах на этот сезон в арт-кафе. Разговор, которого Вика так боялась, закончен. Она проинформировала Алика о грядущих переменах, он, к счастью, довольно спокойно к этому отнесся. Но Вику слишком задело это спокойствие, чтобы прислушаться к голосу разума. Ей нужно знать причину такого безразличия. Пусть даже они поссорятся, но она должна выяснить, что у него на уме. И понимая, что совершает ошибку, спросила:
– Это все, что ты можешь сказать?
– А что еще ты хочешь услышать? Ты поделилась со мной своими семейными планами, я их одобрил. Ты мне все это рассказала с какой целью? Хотела посоветоваться со мной? Как с другом? Тебе просто нужен дружеский совет? Томки рядом не оказалось, ты решила обсудить это со мной. Правильно?