- Стары вэ-эщ пакупаим! Стары падушька-обывь пакупаим! Стары тарелька-пасуда пакупаим!
Старьевщики бродили внизу, в уже наступившем марте, похожем на позднюю осень. Сибирские ветры продолжали хозяйничать в городе, запрыгивали через форточку к Иоану Аркадьевичу, облапливая не хуже старьевщиков разбросанный скарб.
- А-а! - стонал по ночам Иоан Аркадьевич.
Марта Некрасовна просыпалась, слушала, утром составляла неблагоприятный гороскоп.
Иоан Аркадьевич возвращался продрогший, забито-ласковый, джинсы его трясли напрасно - падали только три-четыре скомканные, похожие на палые листья пятидесятки и разлеталась бисером мелочь. Дети ползали по желтому в ромбик линолеуму, собирая ее в специальную кучку.
Незаметно стали жить на деньги, приносимые время от времени Арахной.
Сначала их бросали на пол и осторожно топтали, иногда как бы игнорировали, швырнув на несколько дней пылиться на подоконнике, рядом со сгнившим ростком хурмы. Потом пачки Арахны начинали сами собой съеживаться и исчезать.
Беспокоила Софья Олеговна - повадилась изрекать что-то непонятное.
- Это по-армянски, - поясняла она недоуменным лицам, - Я хочу, чтобы Анечка овладела языком своих предков.
- Но ты же не ей говоришь, а нам, - замечала, раскатывая серое тесто, Зулейха.
- Создаю ребенку языковое окружение! - обижалась Софья Олеговна. - Я-то методику изучала, всю жизнь учительницей прожила… Три года методистом!
- А я тож к Методистам ходила, - сообщала Фарида, проводив Софью Олеговну снисходительным взглядом. - А потом поняла, учение у них неверное, Писание по-американски переверчивают, обедом не кормят… А про звезду-полынь говорят: еще не падала, подожди. Ушла от них в нормальную церковь, подобру-поздорову.
- Да не по-армянски она говорит, я жила у армян в Самарканде, - отвечала ей Гуля Большая. - Просто слова придумывает, чтобы все слушали ее, болтунку.
И стала говорить с детьми по-узбекски.
Происходили и другие чудные вещи. Фарида, например, вдруг сообщила, что ночью к ней прискакали четыре всадника Апокалипсиса и уломали съесть книгу:
- А та книг была такая вскусная, а такая объедения, а так я наелась, потом всю ночь ничего есть не хотела!
После съеденной книги Фарида снова испытала позыв к проповеди; отрыла брошюрки, с которыми когда-то звонила к Иоану Аркадьевичу с вопросом: Что Правит Нашим Миром… Стала читать их поскучневшим детям.
- Ты бы, сестра, лучше им "Айболита" почитала.
- "Айболит" - книга греховная! - мотала головой Фарида.
Она исхудала, стала совсем плоской, одни скулы.
- А меня голубь кормит, - вдохновенно отказывалась она от миски с ужином.
- И меня, - добавляла Софья Олеговна, - меня тоже кормит, правда, Фаридочка?
Голубя в квартире не встречали.
- Стары вэ-эщ пакупа-им! Стары падушька-обывь-тарелька пакупа-им! - кричал снизу старьевщик, топча сапогами лужу перед подъездом.
В один из дней Алконост тайно вынес ему из квартиры скрипку, протянул и стал смотреть, что будет дальше.
Старьевщик заинтересовался футляром: нет ли поломки? Потом придирчиво достал скрипку.
- Играет? Энды курамз, - сказал сам себе старьевщик.
И заиграл. Что-то тихое и больное.
- Во дает, - усмехнулся Алконост, глядя, как скрипка оживает под огромными хозяйственными пальцами старьевщика.
- Стары вэ-эщ пакупаим! - запел старьевщик и заиграл, точно отмахиваясь смычком от дождя.
Потом отсчитал Алконосту несколько золотых, помутневших от старости монет и заковылял дальше сквозь лужи вместе со своей тележкой, наигрывая.
IV
Снова квартиру сдавило безденежье, привычное и невыносимое. Пришлось сказать Арахне:
- Можешь идти… Если так уж хочешь.
Плащик Арахны уже не убирали, и он висел в обнимку с детскими курточками на гвозде.
- Только недолго, - предупреждали ее голоса. - Часа хватит? Я уже волнуюсь. Час и пятнадцать минут. Зонт пусть возьмет, скажите. И про деньги не думай, не нужны нам твои деньги…
"Сестрой" Арахну уже неделю как не называли.
Магдалена Юсуповна надвинулась на Толика и Алконоста, возившихся в уголке.
- Так. Толик мгновенно идет гулять. Посмотришь, куда пошла тетя Арахна. Понятно?
- Понятно. - Толик нехотя отстранялся от Алконоста. - Опять исчезнет, у нее невидимская шапка есть, точно есть.
- Я тоже хочу гулять за тете-Арахной! - заныл Алконост.
- Ты наказан за скрипку и паршивое поведение…
Генеральскими шагами Магдалена прошла на балкон и выглянула. Из подъезда вышла Арахна и побрела куда-то направо, сутулясь под моросью. Через минуту появился и Толик, натягивая на бегу куртку и ныряя в капюшон.
- Направо беги, бестолочь! - зашипела на него с небес Магдалена.
Курточка побежала направо.
Арахна исчезла.
…Плащ у нее скорее всего, тоже волшебный, думал Толик. Иначе почему она его носит и мерзнет, и отказывается от пальто Софьи Олеговны?
Только один раз… Когда она читала ему, Алконосту и остальным "Царя Салтана" (все уже уснули, даже Алконост) и сказала, заикаясь: "Нос ужалил богатырь, на носу вскочил волдырь", Толик засмеялся, а она наклонилась к нему:
- Ты за м-мной все время шп-пионишь?
И провела своим холодным носом по его щеке.
- Шпионлю, - неожиданно для себя признался Толик. - И Алконост.
- Я н-н-не сержусь, - сказала Арахна и все дышала в его лицо чем-то непонятно-вкусным. - Ты на п-п-п-папу своего очень лицом п-похож.
- Алконост тоже похож, - шепотом возразил Толик.
Арахна скосила зеленые, как у царевны, глаза на спящего Алконоста.
- Мы же близнецы…
Она наклонилась к нему еще ниже.
- Ты б-больше п-похож. И об-бещай за мной не с-следить. За ж-женщиной следят т-т-только… м-малодушные скоты, - сказала она с неожиданной злостью.
Толик, испугавшись, кивнул. Она поцеловала его в щеку, два раза. Один раз в губы.
И ушла, оставив Толика в рассеянной улыбке. ("Да ты что! Вуй," - завидовал на другой день Алконост.).
Нет, надо было тогда, обещая, спросить, куда Арахна прячется. И поклясться никому ни-ни-нишечки не рассказывать (кроме Алконоста).
Лабиринт гаражей. Делать здесь сейчас было нечего: муравейник спал зимним сном, лезть на крыши - скользко. Кошку какую-нибудь поймать, что ли.
- Стары вэ-эщ пакупа-аим! Стары обывь-падушька пакупаим!
Или старьевщика передразнить? Чего тут ходит, орет? Разорался.
Прежде чем успел закричать "стары-вээщ", Толик заметил, что дверь одного гаража открыта. Подошел, проверил.
Открыта. И слабый свет изнутри.
Людей не было.
Сталагмитами громоздились стопки книг; здесь были бутылки из-под лимонада, слоники с отбитыми хоботками, перекидные календари, портреты животных в разрезе, линзы для телевизора.
В середине всего этого антикварного шабаша стоял обглоданный "Москвич" древней марки и без передних колес - под голую ось подложены кирпичи. Впрочем, машина жила: горели фары.
В пыльном свете фар Толик увидел торчащий из мешка неподалеку знакомый футляр.
Скрипка Алконоста.
Озираясь, Толик прокрался к мешку, попытался вытащить футляр.
Шаги.
Заметался с футляром по гаражу; сообразил - заполз под машину.
В гараж вошли двое.
- А г-где ш-шампаньское? - поинтересовался женский голос.
Толик окаменел.
- Вино есть. Старое. "Монастырская изба", - ответил Арахне сиплый баритон.
Этот голос тоже показался уже слышанным. Из наблюдательного пункта были видны только сапоги с задранными носами.
- Х-хороший у т-т-тебя тут… м-монастырь! - усмехнулась Арахна (тонкие щиколотки и полы плаща зажглись в нестерпимом пятне света и были видны каждой черточкой).
- Болгарское вино. Выдержанное, - обиделся голос. - Знаю, как ты пьешь. Один глоточек сделаешь - и "нельзя-нельзя".
Говорил он медленно, как будто слова по местам раскладывал, долго прицеливаясь, на какую полку положить каждое слово.
Закрыл дверь, прогремел ключом.
- Д-дома с-сестры сразу алкоголь п-п-пронюхают, загрызут, - оправдывалась Арахна.
- С-сестры… - хмуро передразнил голос. - Послала бы ты их…
Сапоги выросли вплотную к ботинкам Арахны.
К монотонному дребезжанию капель примешались сопение, чмоканье, что-то еще, от чего Толик закусил губу.
- Н-наливай с-свой монастырь…
Сапоги ушли в темноту. Вернулись c вином - сверху на кузов "Москвича" опустилось что-то гулко-стеклянное. Стали наливать: плеск, чоканье, глотки.
- Н-ну, не думай, что я п-примитивная и не ценю… С-стоп. А к-кровать к-куда д-д-девалась? И т-теплее т-тогда было.
- Кровать продал. Бизнес, понимаешь? Сейчас гамак подвешу. А тепло из машины будет - я ее в суперпечку переоборудовал.
Толик опознал голос… Но теперь старьевщик говорил без акцента, не как во дворе.
А тот уже лез в машину - кузов просел под ним, и Толик чуть не закричал, испугавшись, что сейчас все рухнет.
Со свистом прорвался теплый воздух.
Старьевщик забрался на капот (кузов снова просел), стал колдовать под потолком.
- Ч-что это? - Ботинки Арахны обошли вокруг Толикиного убежища. - А м-мы с н-него не с-слетим?
- Надежно. - Было слышно, как старьевщик подергал лямки гамака. - Немецкая семья продала. Или хочешь, постелю на капоте?
Зашумела снимаемая рывками одежда; прямо перед лицом Толика соскользнул с капота горчичный плащ.
- Н-нет, - задыхалась Арахна, - Х-хочу в гамаке. А-а… а…