Мальчик взял книгу в руки, как икону. Икону он как-то держал в руках, когда гостевал у бабы Алены. Бабка сняла икону с полочки, чтоб протереть, и дала подержать ему. Икона была тяжелая, но он держал ее на вытянутых руках. А вот книгу держать в руках еще не приходилось. Она была гораздо легче иконы, и в нее хотелось заглянуть, а в икону было страшно.
- Научишься читать, прочтешь в ней много интересных стихов.
- Стихов?
- Да, стихотворений. Знаешь стихи?
Мальчик напряг память, но не вспомнил, что это такое.
- Ну, например, "Вот моя деревня, вот мой дом родной…" - Фелицата прочитала все стихотворение. - Как?
- Здорово!
- Вот и там такие же стихи.
- И это?
- Еще лучше. Запомни: поэт (поэт это тот, кто пишет стихи) Блок, Александр Блок. Видишь буквы: "бэ", "эл", "о", "ка". "Бэ-лэ-о-ка", Блок, получается.
- Бэ-лэ-о-ка… - повторил мальчик. - Блок. А почему Блок, если Бэлэока? И почему лэ, ты же сперва сказала эл?
Фелицата рассмеялась.
- Почему-почему? По кочану! Запомни, главное.
- Запомню. На всю жизнь, - подумав, пообещал он.
- Давай почитаю, - Фелицата раскрыла книгу, перевернула несколько страниц, - вот. "Опять, как в годы золотые, три стертых треплются шлеи, и вязнут спицы расписные в расхлябанные колеи…"
Мальчик внимательно выслушал все стихотворение, оно совпадало с биением его сердца. Он посмотрел в глаза Фелицате и увидел в них слезы. Какое красивое у нее лицо! Такого нет ни у кого.
- Ты что? - спросил он.
- Россию жалко, - ответила та. - Некому ее, кроме меня, пожалеть.
Она вдруг засмеялась, тонко и страшно. Мороз пробрал Федю по коже.
- Ты что? - снова спросил он.
- Некому, - повторила девушка и засмеялась вновь.
- На речку пойдем?
- Мне сегодня нельзя. Прости. Я сегодня себя плохо чувствую. Пока.
Фелицата ушла, а Федя думал о том, что ей обязательно надо вылечить не только брата, но и себя. Когда с работы пришла мать, он ей выдал свою сентенцию:
- Чтобы себя хорошо чувствовать, надо не болеть! - и важно поднял кверху указательный палец. Мать едва сдержала улыбку.
Фелицата болела несколько дней.
Мальчик сначала скучал, но потом его привлекли к разным домашним делам, и на скуку времени не осталось. Он весь день резал своим складным ножом яблоки, груши на дольки и раскладывал их на щиты. А вечером отец с матерью затаскивали щиты на крышу землянки и сарая. Зимой будут компот, кисель, пироги. Одни яблоки были рыхлые и сладкие, другие приятно горчили, третьи были очень кислые и твердые. Федя выбирал три разных яблока и откусывал от них по очереди. Откусит, нарежет несколько долек…
- Режешь? - услышал он.
Подняв голову, Федя увидел над каменной кладкой Фелицату. Ее лицо над белыми и серыми камнями было до того красиво, что у мальчика навернулись слезы на глаза.
- Заходи! - позвал он. - Будешь?
Он протянул девушке яблоки. У Вороновых яблонь и груш не было.
- Дома есть кто?
- Нет. А что? - он откусил яблоко и скривился. Провел языком по передним верхним зубам.
- Оскомина? - спросила Фелицата. - Это пустяк. Это не боль. Боль, когда зуб гниет или его выбьют…
Она несколько минут подержала свою ладонь перед Фединым лицом, и через час Федя забыл про свои зубы. Может, потому еще, что она опять стала рассказывать ему о том, каким он станет через много лет.
- Графа вылечила? А себя? - Федя ногтем пощелкал по зубам, они не заныли.
- Саму себя сложно лечить. Давай подрастай, вылечишь.
- Опять вылечила! - похвастал вечером Федя матери и пощелкал себя ногтем по зубам. - Совсем не больно! Я стану адмиралом! У меня будет корабль!
Мать ничего не сказала, вздохнула и стала собирать на стол. Вечером они с отцом прикрыли дверь и о чем-то долго шептались в темноте.
Утром Федя увидел отца, выходящего из ворот Вороновых. Фелицата за весь день ни разу не появилась, ни в воротах, ни на улице, и Федя, поскучав, подался на речку, пока не вернулась с работы мать и не запрягла очередным нескончаемым делом. Где их только взрослые берут? Так посмотришь - ничего не надо делать! А они - будто другие какие, в сам деле - откуда их только не вывернут! Почему во взрослой жизни столько дел? Они, наверное, заводятся в ней, как блохи.
Не появилась Фелицата и на другой день, и на третий.
Федя прослонялся весь день по унылой улице, так что к вечеру у него от шлака стали болеть огрубевшие за лето ступни.
- Ты где шлялся? - спросила мать. - На ноги-то посмотри - как у эфиопа! Налей в таз воды, ототри! Пемза на табуретке. Не смей так в постель залазить!
- Я на полу лягу.
- Я те лягу!
Федор, бурча, долго оттирал стопы от въевшейся пыли и крошек.
- Дочка Вороновых не появлялась? - как бы между прочим спросила мать.
- Нет, а что? - спросил мальчик, почувствовав в вопросе подвох. Он стал листать книгу, на белых листиках которой черные буковки бежали ровно-ровно друг за другом, как муравьи. У них где-то должна быть своя норка. Надо же, по ним можно было читать стихи!
- Книжка откуда?
- Она дала, - важно ответил Федя. - Подарок. Учиться мне надо читать.
- Научишься.
- Не была, - услышал он вечером, когда пришел отец, и понял, что мать говорила о Фелицате.
Для Феди имя "Фелицата" ассоциировалось с исчезновением боли. Он не мог выразить это словами, но всякий раз, когда думал о девушке, эти слова, как теплые невидимые муравьи, бежали по его лицу и растягивали рот в улыбку. Вот и сейчас, услышав слова матери, он улыбнулся.
- Слава богу, отвадили! - сказал отец.
Федя услышал, как у него забилось сердце где-то в ушах. Он не понял слов отца, но уловил в них нечто для себя страшное, нечто такое, что может вдруг навсегда отнять, как отняли у него любимую козочку Маню в прошлом году. Конечно же, он не мог понять слова "навсегда" (да и кто поймет его?), но от него несло холодом, как от реки в декабре.
- Отвадили, - произнесла мать.
На следующий день Федя увидел Фелицату. Девушка медленно шла по улице по направлению к реке. Мальчик безотчетно посмотрел, нет ли кого из посторонних - никого не было, и побежал следом за ней.
- Здравствуй, Фелицата! - крикнул он.
Девушка бесстрастно взглянула на него.
- Где ты была?
Она молчала. Мальчик с улыбкой продолжал заглядывать ей в глаза. Фелицата не улыбалась. Вздохнув, она пошла своей дорогой. Мальчик растерянно глядел ей вслед. Глядел долго, пока она не спустилась к реке, потом пошла вдоль воды направо и скрылась под обрывом.
Когда Фелицата возвращалась с реки, она застала Федю на том же месте. Мальчик сидел на бугорке и гонял палочкой жука.
- Ему больно, - услышал он.
Девушка опять подошла неслышно, словно ее и не было вовсе.
- Я ему не делаю больно, - возразил мальчик и выкинул палочку.
Он впервые подумал о том, что жуку действительно может быть тоже больно.
- Почему ты бросила меня? - спросил он.
Девушка погладила его по голове и, ни слова не говоря, пошла прочь.
Через день прикатила бричка, и Воронов увез дочку в город.
Колеса мягко катили по земле, поскрипывая на песке и хрустя на камешках. Фелицате было жалко всех: и Фединых родителей, и своих, и Алексея Петровича, что служил в больнице и теперь вез ее, уныло и однообразно помахивая кнутом, и старую лошадку справа, у которой было надорвано сердце. Сильнее других ей было жаль Феденьку. Он такой беззащитный еще. Себя она не жалела, о себе она даже не думала. О себе она знала все.
Второпях забыли напоить лошадей, и, когда переправлялись через брод, Алексей Петрович позволил лошадям напиться. Бричку со всех сторон омывала вода, она журчала, сверкала на солнце, и казалось, что бричка летит куда-то к небу.
Глава 13
Там совсем не так
Фелицата в прошлое или в будущее заглядывала с легкостью, не омрачаемой вопросами - как это получается? Как ее мать доставала из погреба соленья или, прищурив глаза, выглядывала на склоне холма телку, так и Фелицата доставала из прошлого законсервированные дни или срывала не созревшие плоды грядущих. Она тогда так и ответила на вопрос Феденьки, как она не путает, где что: "Спутать сложно. Прошлое слева, будущее справа. Слева коричневые поля, справа золотисто-зеленые. По ним так хорошо скользить! Куда захочешь, туда и попадешь". И Фелицата скользила по ним с удивительной скоростью и точностью. Стоило ей подумать о том, что она хочет увидеть, и она, как в сказке, тут же оказывалась там. Настоящее не было таким плоским, оно было вздыблено и располагалось как бы перпендикулярно к Фелицате, постоянно пронизывая ее насквозь, и по нему надо было скользить не влево или вправо, а вперед или назад, вниз или вверх. Если настроить определенным образом глаза, настоящее начинало вдруг трепетать перед глазами, как под ветром громадное шелковое полотно, уходящее к горизонту. И левым глазом было видно все, что когда-то началось и уже закончилось, а правым - все, что еще продолжается, но тоже имеет свой конец. Настоящее иногда расплавлялось под взглядом, как лед, и растекалось в разные стороны, и тогда оно теряло четкие очертания, как от слез. Лучше всего Фелицата "видела" солнечным утром, когда в мире золота разлито больше, чем обещаний. "Кто рано встает, тому Бог дает", - любила говорить ее мать.