И на лице её сменяли друг друга сотни выражений, когда Оля рассказывала о студенческих годах, заново их переживая. После сурового детства с режимом, нагрузками и ограничениями, после выматывающей подготовки к экзаменам – вдруг наступила свобода. Да ещё в группе оказались интересные ребята, музыканты-самоучки, выступавшие по квартирам и дешёвым задымлённым клубам. Какие песни сочиняли: будешь слушать – и не заметишь, как пролетит за окнами долгая зимняя ночь. Это сейчас Оля понимала, что весёлые однокурсники лишь подражали Фёдору Чистякову, парням из "Юго-запада" и ещё много кому; тогда для неё всё было в новинку. Сама собой легла на колени гитара, и пальцы так уверенно встали на лады, будто вернулись домой, где всё знакомо на слух и на ощупь. И неприличные слова в песнях не смущали, потому что были к месту. Три мушкетёра: громоздкий, круглолицый Серёга Бурый, вечно терявший в творческой рассеянности ключи, деньги, а то и саму голову; Антон Грек – красавец эллинского типа с тонкими пальцами и ранней лысиной; маленький Олег Ж. с бездонной цистерной внутри – такая у них была компания. Был и четвёртый, бородатый здоровяк по прозвищу Констанция, но куда-то исчез: говорили, что чуть ли не завербовался во французский Иностранный легион. Остальные вылетели из университета кто на третьем курсе, кто на четвёртом, но до сих пор дружили с Олей. Теперь они её не узнавали: какая-то пай-девочка, не пьёт, ночует дома – ты ли это вообще? "Я, конечно!" – отвечала Оля и, чтобы до конца убедить их, пела что-нибудь старенькое, про энтомолога, который опарышами закусывал пиво, – совсем как четыре года назад. Но она и в пивные времена не теряла головы и держалась за своё место. Поздно вечером доводила мушкетёров до квартиры Бурого, где они творили, репетировали, спали, мастерили электрогитары, там укладывала на матрасы, спешила в душ, а потом, позвонив родителям, что всё нормально, садилась за уроки: затерянная в ночи девчонка с книгой, свет настольной лампы, чайный пакетик в стакане, гул машин за чёрным окном… Хорошее было время. Ещё она успевала играть в сборной университета по гандболу и два года увлекалась йогой. От йоги талия стала меньше на восемь сантиметров. "Смотри, – Оля повернулась в профиль, – я ничего не втягиваю, такая и есть. Когда закончила активно бегать, были по фигуре мужские джинсы, а сейчас того же размера, но женские. Можешь потрогать". "Не дразнись!" – мысленно взмолился Андрей, но всё-таки протянул руку. "Алёнка не такая, да? – спросила Оля и вдруг топнула ногой: – Блин, кто меня тянет за язык!" Андрей на мгновение напрягся, вспоминая, кто это, Алёнка: а, бывшая девушка, уехала вчера, – и честно ответил, что у него и мысли не было сравнивать.
– Алёна такая аккуратная, ей ничего и не надо уменьшать, – всё-таки сказала Оля.
Вечером они вновь сидели рядом. Андрей достал из палатки походную гитару, обшарпанную с виду, но звучную: Слава Брындин поставил на неё настоящую верхнюю деку с пружинами ёлочкой и взамен фабричного грифа, прикрученного болтом, намертво вклеил новый. Оля хотела покатать в ладонях сорванные на просеке длинные листья кипрея, но заслушалась и замерла, прикусив стебелёк. Андрей играл гаммы, этюды, затем уж пьесы. Сегодня тянуло на виртуозное: "Чардаш" Монти, "Собор", "Варшавский дождь", который Андрей сам подбирал, слушая диск "Весёлых ребят".
– А ведь правда, такое впечатление будто дождь, – прикрыв глаза, сказала Оля. – Ливень по воде…
– Очень ленивый ливень. В оригинале это играется на клавишах и раза в два быстрее. Примерно вот так. – Андрей показал и сморщился, промахнувшись мимо октавного скачка: – А-а, позор мне, позор!
– Попробуй ещё раз, – смеясь, посоветовала Оля, – я в тебя верю. Видишь, всё получилось. Слушай!.. А с какой песней я у тебя ассоциируюсь, если не секрет?
– Ещё не успел об этом подумать. Скорее всего, их много. Хотел бы сказать "Аревик", но как-то ты не очень восточная. Вот, может быть, "Отель Калифорния"… Не оригинально, да?
– А ты знаешь содержание? Не самая радостная песня.
– Знаю, да и ладно. Мне музыка важнее.
– Мне, наверное, тоже. Сыграешь?
Андрей кивнул и с ходу переключился на знакомое вступление.
– Обалдеть! – сказала Оля, дослушав до конца. Один за всех "иглов". Тоже сам подобрал?
– Это подвиг небольшой. Достаточно один раз услышать. Вот своё что-нибудь сочинить, хотя бы равноценное… – Андрей чуть виновато пожал плечами, – я даже не представляю, как это.
– Ну, может быть, всё ещё впереди?…
Они ещё долго сидели, пока Оля не заметила, что стемнело, пора идти спать. Андрей проводил её к палатке, на прощание задержал в руке горячую ладонь. "До завтра", – Оля освободилась, коснулась головой его плеча, забралась домой и с тихим треском закрыла молнию. "Спокойной ночи", – донеслось изнутри.
2
В среду, поздним утром, Оля и Светлана уезжали в город. Папа Оли на машине должен был забрать их возле автобусной остановки; и хотя он, в отличие от автобуса, мог и подождать, по привычке девушки всё равно спешили. Торопливо домывали посуду, собирали одежду, сворачивали палатки, почти бежали по лесу: Оля и Света с рюкзаками, Андрей нёс на плечах Никиту. Малыш размахивал можжевеловой шпагой и требовал не держать его за ноги.
"На это я пойтить не могу", – машинально отвечал Андрей. Не было времени остановиться, подумать о том, как он проживёт две недели без неё.
Вышли на шоссе. "Через пятнадцать минут подъедет", – сказала Оля, прочитав сообщение на телефоне, и спрятала его в карман джинсовой жилетки. Сняла рюкзак, поставила на скамейку и придержала, чтобы не падал. Некрашеная деревянная скамья под открытым небом, рядом такой же столб, к нему прибита табличка с расписанием – вот и вся остановка, знакомая, но теперь какая-то совсем другая. Андрей спустил наземь Никиту и понял, что волнуется, ожидая встречи с Олиным родителем. Одичал, наверное, с пятницы… Ну и ладно, от волнения он всегда становился решительней и бодрее.
С утра было влажно и почти безветренно, на севере густели тучи, над пятнистой дорогой пахло бензином и таволгой. "Хочешь побрызгать?" – спросила Света Никиту.
"Да", – кивнул он. Мама повела его за кусты дикой малины на обочине и с головой утонула в кудрявых зарослях. "Ягоды не ешь, пыльные!" – донеслось из глубины. Из-за поворота выскочил КамАЗ, гружённый горой песка, с рёвом пронёсся мимо, спугнул воробьёв, сидящих на проводах. Андрей отвернулся, протёр глаза и увидел, что Оля совсем рядом.
– Ну, что, Дюха, давай прощаться, – сказала она. – Две недели… Буду по тебе скучать… и развлекаться изо всех сил, чтобы быстрее прошли.
– Хорошая идея. Развлекись и за меня, – ответил он и шагнул вперёд. Крепкие руки легли ему на плечи, мягкие губы коснулись губ, и сколько времени прошло…
– Приехал, – шепнула Оля, поцеловала его в последний раз и отстранилась. Глаза её чуть потемнели и совершенно перестали косить. – Всё, пусти, – и она выскользнула.
Возле остановки развернулась и затормозила вишнёвая "Шкода". Вышел водитель – коренастый, черноглазый, черноволосый с проседью, в джинсах и белой футболке. Зная, кто он такой, Андрей в первый миг как-то это не почувствовал и решил, что Оля совсем не похожа на отца. Но, отойдя чуть назад, тут же заметил, каким быстрым взглядом приехавший окинул рябину в алых гроздьях у поворота на лесную дорогу – знакомую, ведь уже был здесь, – как бесшумно подпрыгнул, разминаясь после долгого пути за рулём… Нет, очень похожи, почти двойники! Оля говорила, что её отцу пятьдесят лет, но выглядел он намного моложе. И ростом был выше дочери на какую-то пару сантиметров. И черты лица – такие же скульптурные, но чуть резче и острее…
– Олька! – воскликнул он и шагнул к ней, отставив руку для шлепка. – Ты опять чёрная, как обезьяна!
– Сам такой! – Оля одним прыжком отскочила за багажник. – Что я могу сделать! Под дождём и то чернею.
– А крем на что?
– Толку нет от него, пробовала.
– А одеваться не пробовала?
– Иногда…
– Ладно, иди сюда, поздороваемся.
И Оля с разбега бросилась ему на шею.
– Скучал по тебе. Ай, послезавтра опять улетишь… А ты похудела немножко, – папа слегка хлопнул её по спине. – Хотя, вроде, и некуда было… Ну, познакомь с парнем. Это и есть Андрей?
– Откуда ты знаешь? – отпустив его, спросила Оля. – Я говорила-то один раз.
– А то я не знаю, о ком ты думаешь, да? Кто тебя растил?
– Вы с мамой.
– Ну, так и не задавай глупых вопросов. Захар, – он протянул Андрею руку. Пожатие было коротким и твёрдым. Андрей назвался, кивнув с улыбкой: угадали. Как и на сцене, едва взяв первые ноты, он забыл о волнении.
Захар поцеловал руку Светлане и очень серьёзно пожал лапку Никиты.
– Пора ехать, босс?
– Да! – ответил Никита и сунул шпагу за пояс, так, что конец её вылез снизу из шорт.
Вот и уехала. Начал накрапывать дождь, перестал и вновь собрался. Андрей вернулся на берег, перенёс свою и шумиловскую палатки к костру Наташи Синицыной и с ведром ушёл в лес. Он бродил там до сумерек. Спелые ягоды глядели со всех сторон, красили пальцы лиловым. Где-то далеко, невидимый за соснами, ворочался гром. То слева, то справа, то за спиной мерно шумела Ладога…