- По какому же такому недоразумению загудел-то? - прямо спросила старуха.
- Начальство воровало, а он списывал, - пояснила Люба. - Ну, допросили? А теперь покормить надо - человек с дороги. Садись пока, Георгий.
Егор обнажил свою стриженую голову и скромненько присел на краешек стула.
- Посиди пока, - велела Люба. - Я пойду баню затоплю. И будем обедать.
Люба ушла. Нарочно, похоже, ушла - чтобы они тут до чего-нибудь хоть договорились. Сами. Наверно, надеялась на своих незлобивых родителей.
- Закурить можно? - спросил Егор.
Не то что тяжело ему было - ну и выгонят, делов-то! - но если бы, например, все обошлось миром, то оно бы и лучше. Интереснее. Конечно, не ради одного голого интереса хотелось бы здесь прижиться хоть на малое время, а еще и надо было… Где-то надо было и пересидеть пока, и осмотреться.
- Кури, - разрешил дед. - Какие куришь?
- "Памир".
- Сигаретки, что ли?
- Сигаретки.
- Ну-ка, дай я опробую.
Дед подсел к Егору. И все приглядывался к нему, приглядывался.
Закурили.
- Дак какое, говоришь, недоразумение-то вышло? Метил кому-нибудь по лбу, а угодил в лоб? - как бы между делом спросил дед.
Егор посмотрел на смекалистого старика.
- Да… - неопределенно сказал он. - Семерых в одном месте зарезали, а восьмого не углядели - ушел. Вот и попались…
Старуха выронила из рук полено и села на лавку.
Старик оказался умнее, не испугался.
- Семерых?
- Семерых. Напрочь: головы в мешок поклали и ушли.
- Свят-свят-свят… - закрестилась старуха. - Федя…
- Тихо! - скомандовал старик. - Один дурак городит чего ни попадя, а другая… А ты, кобель, аккуратней с языком-то: тут пожилые люди.
- Так что же вы, пожилые люди, сами меня с ходу в разбойники записали? Вам говорят - бухгалтер, а вы, можно сказать, хихикаете. Ну - из тюрьмы… Что же, в тюрьме одни только убийцы сидят?
- Кто тебя в убийцы зачисляет! Но только ты тоже, того… что ты булгахтер, это ты тоже… не заливай тут. Булгахтер! Я булгахтеров-то видел-перевидел!.. Булгахтера тихие все, маленько вроде пришибленные. У булгахтера голос слабенький, очечки… и, потом, я заметил: они все курносые. Какой же ты булгахтер - об твой лоб-то можно поросят шестимесячных бить. Это ты Любке вон говори про булгахтера - она поверит. А я, как ты зашел, сразу определил: этот - или за драку, или машину лесу украл. Так?
- Тебе прямо оперуполномоченным работать, отец, - сказал Егор. - Цены бы не было. Колчаку не служил в молодые годы? В контрразведке белогвардейской?
Старик часто-часто заморгал. Тут он чего-то растерялся. А чего - он и сам не знал. Слова очень уж зловещие.
- Ты чего это? - спросил он. - Чего мелешь-то?
- А чего так сразу смутился? Я просто спрашиваю… Хорошо, другой вопрос: колоски в трудные годы воровал с колхозных полей?
Старик, изумленный таким неожиданным оборотом, молчал. Он вовсе сбился с налаженного было снисходительного тона и не находил, что отвечать этому обормоту. Впрочем, Егор так и построил свой "допрос", чтобы сбивать и не давать опомниться. Он повидал в своей жизни мастеров этого дела.
- Затрудняетесь, - продолжал Егор. - Ну, хорошо… Ну, поставим вопрос несколько иначе, по-домашнему, что ли: на собраниях часто выступаем?
- Ты чего тут Микитку-то из себя строишь? - спросил наконец старик. И готов был очень обозлиться. Готов был наговорить много и сердито, но тут Егор пружинисто снялся с места, надел форменную свою фуражку и заходил по комнате.
- Видите, как мы славно пристроились жить! - заговорил Егор, изредка остро взглядывая на сидящего старика. - Страна производит электричество, паровозы, миллионы тонн чугуна… Люди напрягают все силы. Люди буквально падают от напряжения, ликвидируют все остатки разгильдяйства и слабоумия, люди, можно сказать, заикаются от напряжения. - Егор наскочил на слово "напряжение" и с удовольствием смаковал его. - Люди покрываются морщинами на Крайнем Севере и вынуждены вставлять себе золотые зубы… А в это самое время находятся другие люди, которые из всех достижений человечества облюбовали себе печку! Вот как! Славно, славно… Будем лучше чувал подпирать ногами, чем дружно напрягаться вместе со всеми…
- Да он с десяти годов работает! - встряла старуха. - Он с малолетства на пашне…
- Реплики потом, - резковато осадил ее Егор. - А то мы все добренькие, когда это не касается наших интересов, нашего, так сказать, кармана…
- Я - стахановец вечный! - чуть не закричал старик. - У меня восемнадцать похвальных грамот.
Егор остановился удивленный.
- Так чего же ты сидишь молчишь? - спросил он другим тоном.
- Молчишь… Ты же мне слова не даешь воткнуть!
- Где похвальные грамоты?
- Там, - сказала старуха, вконец тоже сбитая с толку.
- Где "там"?
- Вон, в шкапчике… все прибраны.
- Им место не в шкапчике, а на стене! В "шкапчике". Привыкли все по шкапчикам прятать, понимаешь…
В это время вошла Люба.
- Ну, как вы тут? - спросила она весело - она разрумянилась в бане, волосы выбились из-под платка… Такая она была хорошая! Егор невольно загляделся на нее. - Все тут у вас хорошо? Мирно?
- Ну и ухаря ты себе нашла! - с неподдельным восторгом сказал старик. - Ты гляди, как он тут попер!.. Чисто комиссар какой! - Старик засмеялся.
Старуха только головой покачала… И сердито поджала губы.
Так познакомился Егор с родителями Любы.
С братом ее, Петром, и его семьей знакомство произошло позже.
Петро въехал во двор на самосвале… Долго рычал самосвал, сотрясая стекла окошек. Наконец стал на место, мотор заглох, и Петро вылез из кабины. К нему подошла жена Зоя, продавщица сельпо, членораздельная бабочка, быстрая и суетливая.
- К Любке-то приехал… Этот-то, заочник-то, - сразу сообщила она.
- Да? - нехотя полюбопытствовал Петро, здоровый мужчина, угрюмоватый, весь в каких-то своих думах. - Ну и что? - Пнул баллон, другой.
- Говорит, был бухгалтером, ну, мол, ревизия - то-се… А по роже видать: бандит.
- Да? - опять нехотя и лениво сказал Петро. - Ну и что?
- Да ничего. Надо осторожней первое время… Ты иди глянь на этого бухгалтера! Иди глянь! Нож воткнет и не задумается этот бухгалтер.
- Да? - Петро продолжал пинать баллоны. - Ну и что?
- Ты иди глянь на него! Иди глянь! Вот так нашла себе!.. Иди глянь на него - нам же под одной крышей жить теперь.
- Ну и что?
- Ничего! - завысила голос Зоя. - У нас дочь-школьница, вот что! Заладил свое: "Ну и что? Ну и что?" Мы то и дело одни на ночь остаемся, вот что! "Ну и что". Чтокалка чертова, пень! Жену с дочерью зарежут, он шагу не прибавит…
Петро пошел в дом, вытирая на ходу руки ветошью. Насчет того, что он "шагу не прибавит" - это как-то на него похоже: на редкость спокойный мужик, медлительный, но весь налит свинцовой разящей силой. Сила эта чувствовалась в каждом движении Петра, в том, как он медленно ворочал головой и смотрел маленькими своими глазами - прямо и с каким-то стылым, немигающим бесстрашием.
- Вот счас с Петром вместе пойдете, - говорила Люба, собирая Егора в баню. - Чего же тебе переодеть-то дать? Как же ты так: едешь свататься, и даже лишней пары белья нету? Ну? Кто же так заявляется!
- На то она и тюрьма! - воскликнул старик. - А не курорт. С курорта и то, бывает, приезжают прозрачные. Илюха вон Лопатин радикулит ездил лечить: корову целую ухнул, а приехал без копья.
- Ну-ка вот, мужнины бывшие… Нашла. Небось годится. - Люба извлекла из сундучка длинную белую рубаху и кальсоны.
- То есть? - не понял Егор.
- Моего мужика бывшего… - Люба стояла с бельем в руках. - А чего?
- Да я что?! - обиделся Егор. - Совсем, что ли, подзаборник - чужое белье напялю. У меня есть деньги - надо сходить и купить в магазине.
- Где ты теперь купишь? Закрыто уж все. А чего тут такого? Оно стираное…
- Бери, чего? - сказал и старик. - Оно же чистое.
Егор подумал и взял.
- Опускаюсь все ниже и ниже, - проворчал он при этом. - Даже самому интересно… Я потом вам спою песню: "Во саду ли, в огороде".
- Иди, иди, - провожала его к выходу Люба. - Петро у нас не шибко ласковый, так что не удивляйся: он со всеми такой.
Петро уже раздевался в предбаннике, когда туда сунулся Егор.
- Бритых принимают? - постарался он заговорить как можно веселее, даже рот растянул в улыбке.
- Всяких принимают, - все тем же ровным голосом, каким он говорил "ну и что", сказал Петро.
- Будем знакомы, Георгий. - Егор протянул руку. И все улыбался и заглядывал в сумрачные глаза Петра. Все же хотелось ему освоиться среди этих людей, почему-то теперь хотелось. Люба, что ли?.. - Я говорю: я - Георгий.
- Ну-ну, - сказал Петро. - Давай еще целоваться. Георгий, значит, Георгий. Значит, Жора…
- Джордж. - Егор остался с протянутой рукой. Перестал улыбаться.
- А? - не понял Петро.
- На! - с сердцем сказал Егор. - Курва, суюсь сегодня, как побирушка!.. - Егор бросил белье на лавку. - Осталось только хвостом повилять. Что, я тебе дорогу перешел, что ты мне руку не соизволил подать?
Егор и вправду заволновался и полез в карман за сигаретой. Закурил. Сел на лавочку. Руки у него чуть дрожали.
- Чего ты? - спросил Петро. - Расселся-то?
- Иди мойся, - сказал Егор. - Я потом. Я же из заключения… Мы после вас. Не беспокойтесь.
- Во!.. - сказал Петро. И, не снимая трусов, вошел в баню. Слышно было, как он загремел там тазами, ковшом…
Егор прилег на широкую лавку, курил.