– Отец Серафим уже полвека провел на разных приходах, и не такому проходимцу, как вы, над ним иронизировать.
– Ну вот, я уже и проходимец! Я ведь не сказал о вашем священнике ничего плохого. Просто так, безобидные мысли вслух…
– Оставьте ваши мысли вслух при себе. Человек всю жизнь, без шума и гама, без саморекламы и претензий на руководительство, тянет на себе тяжелый воз. И тут является какой-то типчик и начинает корчить из себя скептического наблюдателя. Что вы знаете об отце Серафиме? Что дает вам право относиться к нему пренебрежительно?
– Ровным счетом ничего не знаю и никого из себя не корчу. Почему вы решили, что я отношусь к нему пренебрежительно? Просто мне и прежде доводилось слышать восторженные отзывы о нем, и всегда в исполнении женщин разного возраста и убеждений.
– Ну вот, опять! На что вы намекаете?
– Не намекаю я ни на что! Просто хочу понять причину власти приходского священника над женщинами нашего славного города. Вполне обоснованное журналистское любопытство.
– Хотите понять причину?
– Хочу. Вы меня за это осуждаете?
– Нет, могу вам посодействовать. Причина очень простая: мужчины восхищаются только звездами хоккея и футбола. Они не общаются со священниками за ненадобностью, поскольку душа у них не болит и ответов на поставленные жизнью вопросы они не ищут. Просто брякаются на диван и глушат водку вместе со своими дружками, такими же неудачниками.
– Сочувствую вам.
– Почему?
– Видимо, вам сильно не повезло с мужчинами. Можете не верить, но существуют на этом свете счастливые женщины и души на чают в своих, так сказать, спутниках жизни. Простите, не смог придумать определения покрасивей. "Партнеры" прозвучали бы совсем уж погано.
– Какой у вас бедный словарный запас.
– Да нет, в общем не жалуюсь. Ладно, пусть будут "избранники". Если вы намекаете на определение, предполагающее наличие сугубо личных эротических чувств, то я не согласен, поскольку не во всех счастливых парах они двусторонни и вообще не во всех присутствуют. Как хотите, но чувства – далеко не все. Далеко не то, что нужно для долгого безунылого счастья. Возможно, они вовсе противопоказаны. Нужно взаимопонимание и взаимопроникновение, отсутствие отвращения и неприятия любого рода.
– Что означает наличие чувств.
– Нет, не обязательно. В молодости – может быть, но в молодости чувства зачастую выгорают за пару лет по законам биологии, и для превращения в основу долговременного счастья их пепел должен оказаться чем-то большим. Ладно, мы оба не прожили на свете достаточно долго для разговоров на скучные темы, лучше вернемся к нашему отцу Серафиму. Вы полагаете, женщины тянутся к нему за истинной верой, и он искренен в своем деле?
– Конечно. Он служит Господу Богу, а не зарабатывает себе на хлеб насущный. Живет с семьей в коммуналке, но без всяких скандалов и шоу отказался от долевого участия с Полуярцевым в выколачивании денег на ремонт церкви из предпринимателей, хотя мог бы сколотить в такой операции неплохой капиталец. Так и стоит церковь обшарпанная, без колоколов. Пока в людях совесть не проснется, и они дадут деньги сами, без всякого рэкета.
– Откуда же вы знаете о его подвиге, если он отказался тихо?
– Вы не верите, что среди моих знакомых имеются бизнесмены или сотрудники администрации?
– К сожалению, я не знаю о вас ничего, даже имени, и никак не могу судить о вашем круге общения.
Самсонов всеми силами стремился принять вид вежливого и обходительного интеллигента, хотя внутренне уже давно закипал. Сдерживать нарастающее давление стресса становилось все труднее, в поисках опоры он принялся блуждать взглядом по палате и как бы заново заметил Алешку в его неудобной позе. Он напряженно следил за препирательствами парочки незнакомцев над его койкой и, казалось, ждал от исхода дискуссии неких последствий для себя. Почему – репортер не понял и сильно удивился.
– Так вот, я вам говорю: мне было от кого узнать о происходящем в стенах администрации, помимо отца Серафима. Он не сказал ни слова, даже мимоходом, даже когда ему начали угрожать какие-то обиженные мерзавцы.
– Охотно вам верю. Просто я, будучи человеком циничным, всегда с трудом принимаю утверждения о чьей-либо честности, искренности и неподкупности.
– Напрасно. Таких людей много. Их даже большинство. Просто вы, надо полагать, предпочитаете иное общество.
– Возможно, возможно. К сожалению, я журналист, а ваши неподкупные не делают новостей.
– Это зависит от того, что считать новостями. Отец Серафим совершил человеческий и гражданский подвиг, тем более выдающийся на сегодняшнем общем фоне, но вы не увидели здесь информационного повода. Это ваша проблема или отца Серафима?
– Это проблема общественного сознания. Событие – это то, что случилось, а не то, чего не было.
– То есть, если бы он взял деньги, вы бы написали, а так – незачем?
– Конечно. Честный и искренне верующий в Бога священник – это нормально. Так должно быть всегда и везде. Если где-то так и есть, значит там все в порядке, и нет причины бить в набат.
– Но все вокруг ведь совершенно уверены именно в ненормальности всего происходящего. И уверенность эта проистекает, в том числе, и из нежелания вашей шайки-лейки замечать все доброе и совершенное вокруг нас.
– Благодарю вас за комплимент, но повседневную свою жизнь люди оценивают из личного опыта, а не по сообщениям средств массовой информации.
– Ошибаетесь! Мы не в Лихтенштейне каком-нибудь живем. Человек замечает положительные явления вокруг себя, но не имеет никакого личного представления об их распространенности. А вы и вам подобные день и ночь показываете беспросветную тьму, якобы упавшую на страну, и не оставляете ни гроша надежды, заставляете опустить руки или взяться за бутылку от безнадежности.
– Ну, знаете! Многие расскажут вам в ответ много поучительного о нашей журналистике с выбитыми зубами, давно пошедшей в услужение власти. Если содержание нынешней прессы видится вам чернухой, каково же в вашем представлении царство Беспредельного Положительного Мнения?
– Поразительно! До какой же степени вы ненавидите собственный народ! Он причинил вам какое-то зло? У вас отняли фабрику или другое предприятие? Вас лишили детства, не позволили отучиться десять классов в школе, не пустили в институт или университет? У вас ведь высшее образование, признавайтесь?
– Высшее.
– Вы потратили на него все ваши сбережения и влезли в долги?
– Я не понимаю, о чем мы говорим.
– Зато я прекрасно понимаю! Мы говорим о человеке, бесплатно получившем высшее образование и бросившем все свои скромные силы на осквернение всякой чистой души, которая только ему подвернется.
– Мне самому от себя страшно стало. У вас здорово выходят ужастики. Не пробовали заняться творчеством? По-моему, можете рассчитывать на коммерческий успех.
Алешкина женщина ответила репортеру презрительным молчанием и даже бросила на него ледяной взгляд, а затем склонилась над койкой своего избранного, поправила ему подушку и стала тихо шептать на ухо не нужные никому другому слова.
Репортер посмотрел ей в затылок и задумчиво произнес:
– Кажется, я знаю виновника сегодняшнего приключения.
Женщина молча подняла выжидающий взгляд на журналиста.
– Это тот тип, который всучил Алешке бутылку виски посреди улицы. Я сразу задумался: что за странное происшествие. Ведь никогда и никому таких подарков просто так не делали. Он знал последствия.
– Кто он?
– Говорю же, тип на улице.
– Вы его знаете?
– Подозреваю.
– Кого подозреваете? И как он мог предвидеть последствия?
– Чего проще! Поднести группе алкоголиков бутылку дарового пойла – все равно что всучить гранату обезьяне.
– Так кого вы подозреваете?
– Скорее, предполагаю.
– Кого?
– Имя назвать не могу, просто думаю – это рок.
– Что?
– Судьба. А уж свершилась здесь воля сил зла или добра, сказать не могу. Ответ можно только вылежать, долго глядя в белый потолок.
– Идиот, – бросила суровая женщина и вновь обратила все внимание на своего избранного.
Самсонов вздернул брови, хмыкнул, лицо его приняло безразличное выражение, а сам он без всякой цели шагнул в коридор. Со стороны его движение могло показаться преднамеренным, хотя в действительности оно таким ни в коей мере не являлось. Просто таинственная сила и мистическое стечение обстоятельств сделали шаг из палаты единственно возможным в одну конкретную секунду действием. В результате журналист с искренним удивлением натолкнулся на спешащего по коридору Петра Никанорыча. Если физиономия репортера успела к моменту столкновения принять беззаботную мину, лицо предпринимателя несло в своих чертах высшую степень озабоченности.
– Привет! – машинально гаркнул Николай Игоревич.
– Привет, – бросил на ходу несчастный отец и на скорости проскочил дальше. Прозорливый репортер крикнул ему в спину:
– Жену ищешь?
– Жена давно уже дома, с ребенком сидит, – махнул рукой Никанорыч. – Дочь у меня здесь. А я заблудился. Занесло неизвестно куда.
Самсонов тактично промолчал, поскольку в своем серьезном возрасте все еще считал гинекологию понятием неприличным, но Сагайдак думал иначе и продолжил повествование сам, без всякого внешнего понуждения.