В закатный час он долго сидел на широком балконе, любуясь падавшими на лес синими сумерками и далеким заревом подмосковных огней. Ему было досадно, что не может он подавить непонятного внутреннего волнения перед предстоящим испытанием. Шутка ли, первому из всего отряда ему доверяют побывать в обстановке, напоминающей пространство, окружающее другое небесное тело. И пусть это сходство будет приближенным, все равно от него, Алексея Горелова, облаченного в новый скафандр, потребуется необыкновенная выносливость и хладнокровие. Конструктор так и сказал: "Если выдержите это испытание, Алексей Павлович, большие перед вами перспективы откроются". "А если не выдержу?" - вдруг подумал Алеша, и у него дрогнуло сердце. Но крепкий здоровый сон убил эти сомнения, и утром он явился на испытательную станцию свежим и бодрым. Врачи снова замерили пульс и дыхание, зубцы самописца вывели на бумаге зыбкую линию кардиограммы. Седой подполковник поглядел на нее и похлопал Алешу по обнаженной спине.
- Отличные показатели. Вы посмотрите-ка, Станислав Леонидович, - сказал он вошедшему в комнату конструктору, но тот с непроницаемым, озабоченным лицом прошел мимо и даже не кивнул Горелову, словно и не был с ним знаком. Лишь с порога требовательно кинул:
- Поторопитесь, Лаврентьев. Через полчаса начинаем.
Появился еще один подполковник с узким, в складках лицом и коротко пригласил:
- Идемте, товарищ Горелов, наш час настал.
Возможно, он хотел пошутить, но голос прозвучал сухо и скованно. Следуя за ним, Горелов поднялся на второй этаж, вошел в светлый зал с высокими сводчатыми потолками и увидел огромное сооружение, похожее на ажурный белоснежный дирижабль.
- Это и есть опытная термобарокамера, - не оборачиваясь, пояснил подполковник.
- В термокамере я уже побывал... - протянул было Алеша, но тот его сдержанно перебил:
- Это совсем не то.
Но Алеша и так уже понял, что отсеки в лаборатории Сергея Никаноровича Зайцева ничем не напоминают этот дирижабль. Опутанный сетью проводов и труб, он производил внушительное впечатление. У массивной двери из белого металла стоял Станислав Леонидович в белом хрустящем халате. Сейчас он посмотрел на Алексея ласково и ободряюще, будто спрашивал: "Ну как?" И Алексей, чуть улыбнувшись, ответил:
- Я готов.
- У нас еще десять минут в запасе, - произнес конструктор, - идемте, соседние залы пока покажу.
Конструктор быстрыми шагами провел его в два соседних помещения, и Алеша увидел сложный лабиринт приборов, вакуумных насосов и электронных устройств. Потом они прошли на пульт управления, с которого при помощи телевизоров велось наблюдение за самой камерой.
- На эти приборы можно положиться, - рассказывал конструктор. - Трудно придумать более точные. Они и биотоки, и частоту дыхания, и пульс, и температуру - все берут. - Конструктор несколько нервничал и не скрывал этого от космонавта. - Вы волнуетесь? - спросил он неожиданно.
- Чуточку, - засмеявшись, сознался Алеша.
- А я - здорово!..
- Так и вы же держите испытание.
- И еще какое! - воскликнул Станислав Леонидович, и на его осунувшемся лице исчезла улыбка. - Сколько бы ни пережил на своем веку человек, в каких бы переделках ни побывал, а каждое новое испытание рождает новые сомнения и тревоги. А сегодня... Хотя меня и называют в шутку "главным закройщиком космической одежды", но, понимаете, космический скафандр не так просто кроить, как модный костюм.
- Понимаю, - окнул Алеша.
- Вот и хорошо, волжанин, - передразнил его Станислав Леонидович, и оба улыбнулись.
- У нас в Верхневолжске так не окают, - поддел Алеша, - это только плохие киноактеры так окают, когда Максима Горького играют.
- Так я же не киноактер, я к-о-о-нструк-тор, - протянул Станислав Леонидович. - Теперь слушайте дальше. Космонавт в термобарокамеру допускается после того, как скафандр уже проверен на испытаниях. Вам будут даны три режима. Первый режим; вы проходите сквозь разреженное пространство, заполненное светящимися частицами. Их температура временами бывает очень высокой. Но частицы находятся в постоянном движении, проносятся с большим интервалом, поэтому воздействие их на организм должно быть незначительным. Потом мы включим режим два, и вы попадете в устойчивую температуру плюс сто двадцать градусов в условиях отсутствия кислорода. Представьте себе, что вы на Луне. Режим три - тоже пребывание на Луне, но уже ночное, когда там господствует космический холод в минус сто пятьдесят градусов. Запомните эти три режима.
- Запомнил, Станислав Леонидович.
- Тогда в камеру.
Под руководством конструктора два молодых техника облачили Горелова в новый скафандр. Жесткая его оболочка была не очень тяжелой. Она состояла из многих слоев: теплоизоляционного, герметического, силового и других. В скафандр непрерывно поступал кислород для дыхания, а вентиляционная система подавляла избыточное тепло. Новый гермошлем был непохож своей формой на предыдущие, открывал перед космонавтом хороший обзор. Горелов сел в просторное кресло, и его накрепко привязали. Затем на руки надели мягкие перчатки, и он услышал щелчки замков. Динамик над головой доносил в камеру голоса.
- Красавец, - поощрительно сказал руководитель опыта, а конструктор ласково похлопал ладонью по стеклу гермошлема.
Потом голоса стихли, и Алеша услышал удаляющиеся шаги и легкий скрип, догадался: это закрыли внешнюю дверь, закрыли наглухо и мощные насосы сейчас возьмутся за свое дело. Теперь за пределами его костюма создавалась такая воздушная среда, что, если на мгновение высунуться из скафандра, кровь закипит в жилах. Непослушное сердце забилось гулкими толчками.
- Алексей Павлович, - донесся голос конструктора, - не утомляйте себя мыслями об испытании, постарайтесь отвлечься.
"Ах вы, подлые доносчики! - подумал Горелов о самописцах, успевших сообщить на пульт, что пульс у него несколько нарушился. - Ерунда, справлюсь как-нибудь с собой. - Мысли бежали быстро и нестройно. - будет трудно, - убеждал он себя, - но ты же еще не в настоящем космосе, а на земле. За каждым твоим движением наблюдает добрый десяток специалистов. Чего же волноваться?!"
- Вот так, - послышался снова голос конструктора. - Теперь можно и начинать. Через две минуты даю первый режим. Положение корпуса и головы не менять. Движения будете производить по моим командам.
- Есть, - откликнулся космонавт.
Бежали секунды, а он не ощущал никаких изменений. Белый металл шарообразной термобарокамеры окружал его со всех сторон. Спокойно подрагивали на приборах стрелки. Легкий звон улавливался в окружающем пространстве. Бас конструктора возник в ушах:
- Режим номер один, Алексей Павлович... сорок секунд... тридцать... десять...
Легкий звон стал нарастать и крепнуть, вся камера заполнилась им. И вдруг яркие имитационные вспышки, совсем такие, какие возникают при автогенной сварке, резанули по глазам, сначала больно, потом все слабее и слабее, будто накал их постепенно спадал. Стало жарко, и шарообразная кабина неестественно осветилась. "Так будет, когда я выйду в космос из корабля, - догадался Горелов. - Так будет, когда человек один на один останется с черным бездонным космосом". Прошла минута, другая, он постепенно привык и к жаре, и к бушевавшему вокруг яркому свету, они перестали его раздражать. Горелов спокойно выполнял движения, подсказанные с пульта управления, отвечал на вводные, передавал показания приборов, расположенных на специальной доске перед его глазами. Прошло запланированное время, и голос Станислава Леонидовича, но уже не такой торжественный, как перед началом испытания, сообщил:
- Начинаем режим номер два...
Вспышки исчезли, и неестественный свет в термобарокамере померк. Снова ее стены и вмонтированные в гнезда приборы обрели устойчивость и не подрагивали перед глазами. Жара резко спала, и Алеша обрадованно вздохнул. Конструктор задал несколько стереотипных вопросов: "Какое сегодня число?", "Жмет или не жмет скафандр?", "Сколько минут прошло на первом режиме?" Потом стало тихо. В камеру проник желтый холодный свет, совсем такой, какой излучает Луна. Он не резал глаза; скорее, был даже приятен тем, что казался ровным. Но вот Горелов явственно почувствовал, что ему становится в скафандре все жарче и жарче. Резким голосом конструктор запросил:
- Повторите условия режима номер два!
Сделав глотательное движение, Алеша четко ответил:
- Устойчивая температура плюс сто двадцать градусов при отсутствии кислорода.
- Правильно, - одобрил Станислав Леонидович.
"Сто двадцать градусов жары, - проносилось в голове Алексея, - это температура дня на Луне. А день там длится пятнадцать суток. И скафандр все это держит. Вот это одежка!"
Он больше не ощущал нарастания жары. Казалось, она остановилась, дышалось без больших усилий. Так можно было держаться и сутки и больше, если привыкнуть к температурному режиму. В этом Алеша теперь не сомневался и совсем не удивился, когда услышал восклицания с пульта управления:
- Смотрите, как выдерживает! Пульс и дыхание вошли в норму.
- Потише, товарищи, - прогудел бас конструктора, - не отвлекайте космонавта.
Еще прошла минута, и Станислав Леонидович изменившимся голосом, будто ему самому в совершенно нормальных условиях недоставало кислорода, врастяжку скомандовал:
- Режим номер три... последний.