- Неужели я должен объяснять вам, что некий курс может быть правильным - и однозначным? Речь не о том, правильный курс или неправильный. Речь о том, как он проводится, кем проводится, а главное, когда проводится.
- Как вы заметили, - заговорил Роджер, - принципы общеизвестные. А теперь давайте излагайте все, что знаете.
Рубин уставился в стол.
- "Знаю" не совсем подходящее слово, - выдавил он. - Подозреваю. Порой иностранец подмечает мелочи, примелькавшиеся гражданам той или иной страны, и оттого ими не учитываемые. Мне кажется, вы плывете против течения. Ваши коллеги не хотят этого замечать. Но если вы заплывете слишком далеко, они уже не смогут сохранять по отношению к вам лояльность. Согласны, что не смогут?
- Они, если позволите, не дураки, - продолжал Рубин. - Они с самого начала следили, как вы боретесь за каждый дюйм. Вам было на десять - двадцать процентов труднее, чем вы прикидывали. Иногда - на все пятьдесят процентов. Впрочем, что я вам-то рассказываю? Вы и без меня знаете. И Льюис вон знает. - На секунду под набрякшими веками мелькнули мировая скорбь и дружеское расположение. - Все оказалось слишком трудно. Лично я считаю, если дело неподъемное, если пробовал и так и эдак, а оно с мертвой точки не сдвигается, - надо отступить. Принцип работает и применительно к проблемам интеллектуального характера. Сколько я перевидал проблем вроде вашей; поверьте, у меня все основания полагать принцип правильным и применительно к ним тоже. Ваши коллеги натасканы сохранять лицо. Но они привыкли иметь дело с реальным миром. Подозреваю, они будут вынуждены согласиться.
- Так вы наверняка знаете или нет? - Роджер говорил тихо - и так, что уйти от ответа было нельзя.
Рубин вскинул голову - и снова уставился в стол.
- В Вашингтоне моя позиция ни для кого не секрет, уж я постарался. В конце концов все поймут, что мы с вами правы. В конце концов - но еще не скоро. Пока они не знают, что думать о вашем оружии. Но я должен вам кое-что сказать. Они задумываются также, чем мотивировано ваше желание от этого оружия отказаться.
- Намекаете, нам надо этим озаботиться? - воскликнула Каро, постаравшись, чтобы прозвучало с налетом небрежности.
- Не учитывать этого, леди Каролина, по меньшей мере легкомысленно, - ответствовал Рубин. - Не поручусь, что они анализировали ситуацию. В настоящий момент ваши действия их вообще не интересуют - главное, чтобы вы не вышли из "холодной войны". Именно этого они боятся. Обстановка велит, ничего не поделаешь. Вот с этих позиций вас нынче и наблюдают.
- Небось Броджински наслушались, - мрачно заметил я.
- Броджински погоды не делает, - возразил Рубин. - Вам он навредил, это да. Но его речи - только фон. Проблема куда глубже.
- Куда глубже, - эхом отозвался Роджер.
- Хорошо, что вы отдаете себе отчет. - Рубин обернулся к Каро: - Повторяю, леди Каролина: не учитывать этого - по меньшей мере легкомысленно. У нас это многих сна лишило. Очень многих. Независимо от общественного положения. Включая лиц высокопоставленных. Напряжение не в последней степени вызывает ваша позиция. Что ж вы резонансу удивляетесь?
- Мы не удивляемся, - ответил Роджер.
- Понимаю, отставка любого выбьет из колеи, - продолжал Рубин. - Но с фактами не поспоришь. Исходя из моих наблюдений, вам надо выждать лет пять, а то и десять. Смиритесь. Потерпите. Потом вы снова будете у власти, если я хоть что-нибудь в чем-нибудь понимаю. И тогда вы поплывете по течению, а не против. Что касается Вашингтона, там вас будут умолять сделать именно то, что вы не в силах сделать сейчас. - Рубин улыбнулся, криво и скупо. - Кроме вас, в Великобритании никто на это не способен. И не будет способен. Вы бесценны. Не только для вашей родины, но и для всех нас. Вот почему я сейчас ваше время отнимаю. Такими, как вы, нельзя разбрасываться. А я уверен, как ни в чем и никогда прежде: если вы сейчас не отступите на шаг, вам конец.
Несколько секунд все молчали. Роджер поглядел на жену и произнес:
- Слышала, что сказал профессор Рубин?
- Слышала не хуже тебя, - отозвалась Каро.
Куда только делась светская медь. Голос стал хрипловатый, грудной. Так, наверно, Каро говорит с Роджером наедине. Этих двух фраз им оказалось достаточно. Роджер понял, что она думает, понял, какого ответа ждет от него. Пусть брак их треснул - понимания с полуслова никто не отменял. Посыл был прост. Карьера Роджера зависела от Каро, Рубин просто этого не знал.
Пока Роджер бился, противостоял, проталкивал, Каро была за него горой - чего еще ожидать от любящей жены. И все же она нечто скрывает, и нетрудно догадаться что - шовинистическую гордость. Дэвид Рубин взбесил Каро напоминанием об иссякшем имперском величии, но и самой ей претит мысль, что слава Британии невозвратима. Условность рефлексов, оказывается, от социального происхождения не зависит. На известный набор слов моя мать, например, точно так же реагировала бы.
А сторону Рубина Каро приняла - щеки вспыхнули, глаза замерцали на фразе "Слышала не хуже тебя" - вот почему: Рубин только что предрек Роджеру великое будущее, а великое будущее Роджера входило и в планы Каро. Для нее не желать Роджеру высшего политического поста казалось абсурдом, кокетством, лицемерием и даже щепетильностью. Не хочешь высшего поста, сказала бы Каро, зачем было идти в политику? Не хочешь высшего поста для мужа, добавила бы она, зачем было идти под венец?
- Дэвид, я согласен практически со всеми вашими аргументами. Ваша позиция ясна. Моя благодарность безмерна. - Роджер говорил тихо, взвешенно и даже покорно. Интонации неофита, спорящего единственно из страха потерять самоидентификацию. - Я, знаете ли, - продолжил Роджер с безадресной улыбкой, - уже и сам думал. Надеюсь, мне это зачтется.
Рубин тоже улыбнулся.
- Известно, - заявил Роджер, - хочешь политической карьеры - научись ломиться в открытую дверь. Тянет стукнуть в дверь запертую - надо было другое поприще избирать. Вы ведь это пытались сказать, да? Вы совершенно правы. Не удивлюсь, если выяснится, что и вы в свое время кулаки на запертых дверях поотбивали. Сильнее поотбивали, чем ваш покорный слуга. С другой стороны, вы и не политик.
Я так и не понял, издевается Роджер или нет. Если издевается, то очень мягко. Роджер говорил без горечи, без ехидства.
- Я нынешнюю ситуацию вижу под несколько иным углом, вот моя проблема. Мне, в частности, кажется: сейчас - или никогда. В глобальном смысле, понимаете? То есть договор какой-никакой мы, может, и подпишем, да поздно будет. Вроде в этом наше с вами единственное различие? Или вы меня утешите?
- Если честно, - с расстановкой молвил Рубин, - я не знаю.
- Вы считаете, история сама по себе, мы - сами по себе? Процесс необратим?
- Я не знаю.
- Большинству ситуация ясна. Неужели никто не в силах на нее повлиять?
- Один в поле не воин. Одна ласточка весны не делает. Продолжить ассоциативный ряд?
- Вы мудрый человек.
Последовала затяжная пауза. Наконец Роджер заговорил совершенно свободно, так свободно, что это освобождение резануло слух.
- По-вашему, Дэвид, мы в ловушке? Весь мир в ловушке? Обе главные силы определились с позициями? Сделать ничего нельзя? Я не перевираю, нет? Мы можем только держаться, каждый за свою должность; нам осталось смириться с мыслью, что от нас ничего не зависит?
- Разве что в мелочах, - вставил Рубин.
- А мелочи не считаются, так? - Роджер выдавил улыбку. - Вы очень мудрый человек. - Помолчал. - Но, знаете, вашу позицию мне принять трудно. Зачем мы тогда вообще политикой занимаемся? Нет чтобы сидеть себе спокойненько, момента подходящего дожидаться. За этим, по-вашему, я на свет родился - дожидаться момента?
Последнюю фразу Роджер произнес со страстью. И резко перестроился на издевательски официальный тон.
- Я вам крайне благодарен за совет. Весьма сожалею, что не считаю себя в состоянии им воспользоваться. Тогда бы в моей жизни многое упростилось, и преизрядно.
Каро сидела на другом конце стола. Роджер скользнул взглядом по столешнице, поднял голову и произнес, как если бы они были наедине:
- К сожалению, я не могу сделать по его слову.
Я подумал, знай Каро, что борьба идет за ее брак, она бы в тот вечер так открыто Роджеру не противостояла. Он достаточно извелся своей виной, чтобы с радостью скользнуть в самую узкую лазейку, чтобы и себя убедить: так продолжаться все равно не могло. Впрочем, полно, не ошибаюсь ли я? Мысли Каро никогда для Роджера секретом не были, в тот вечер и подавно. Каро решила, ее преданность Роджеру от упреков сильно умалится. Она ничего нового за вечер не сказала. А повторение при Дэвиде Рубине уже обговоренного наедине, вероятно, внушило Роджеру чувство остаточного, и в любом случае постыдного, облегчения.
- Мне действительно жаль, но я не могу, - сказал он.
Когда, подумал я, Рубин понял, что Роджер не отступится? В какой момент, на какой фразе? В интеллектуальном плане Рубин тоньше; в эмоциональном… в эмоциональном плане Рубин затеял партию, так сказать, с гроссмейстером.
Присутствовал и еще один парадокс. Рубин, конечно, человек высокопринципиальный, щепетильный, под стать Фрэнсису Гетлиффу. Однако - этот постулат всегда меня в замешательство приводил - бывают периоды, и очень важные, когда высокопринципиальным людям доверять не стоит. А стоит таким, как Роджер. Ибо Роджер допускает право на существование ситуаций (разумеется, сплошь нестандартных, но и не слишком редких), когда мораль неуместна. И еще. Рубин живет лучше большинства - вот отчего ему ужасна мысль о возможном бесчестье, о необходимости поставить под удар свою безупречную репутацию, рисковать будущим, что явно намеревался сделать Роджер.