- Под наркозом делают? - спросила я у толстой немолодой бабы, из последних сил придавая голосу естественность.
- Ну ща, под наркозом! - ответила она, шумно зевая.
- А как же? - испугалась я.
- Скажи спасибо, если новокаин вколят. - Баба посмотрела на меня, увидела про меня все и отвернулась с отвращением и фразой: - Молоко на губах не обсохло, а туда же!
- А почему они так кричат, если новокаин колют? - повернулась я к молодой женщине в романтических серьгах.
- Потому что новокаин не на всех действует, - улыбнулась она. - Ты поменьше анализируй, сиди и считай слонов.
- Каких слонов? - взмолилась я, ощущая полную безграмотность и недостойность своего пребывания в одной очереди со взрослыми и опытными.
- Ну, так же, как когда не спится, говори про себя: "Один слон да один слон - два слона, два слона да один слон - три слона, три слона да один слон - четыре слона". Как до тысячи слонов досчитаешь, так и аборт кончится, если, конечно, без осложнений.
На двадцать седьмом слоне выкрикнули мою фамилию.
- Тебе сколько лет, детка? - спросил в операционной пожилой армянин в халате с короткими рукавами, скрестив на груди мощные руки, покрытые мощной шерстью.
- Восемнадцать.
- Первый аборт?
- Первый.
- Не хочет жениться?
- Хочет, просто научная карьера и дети, - вякнула я, чтоб потянуть время.
- Мать есть?
- Есть.
- Кем работает?
- Врачом.
...- он длинно выматерился по-армянски. - Я не буду тебя сегодня чистить. Первые аборты часто кончаются бесплодием. У тебя целая ночь, чтобы подумать. Я хочу, чтобы ты хорошенько подумала.
Я посмотрела на него с собачьей благодарностью и сказала:
- Я подумаю. И имейте в виду, у меня аллергия на новокаин, - это было грамотной ложью, которой меня обучила маман, вместо того, чтобы обучить предохранению. - Мне можно только под общим наркозом.
- Мы не делаем под общим, но за то, что ты меня послушалась и согласилась подумать, я лично договорюсь с наркологом из другого отделения.
Я выпорхнула из операционной, сияя, и очередь проводила меня тяжелыми больными взглядами. Конечно, я не думала ни о чем, кроме того, что под наркозом ничего не увижу и не услышу, я была обычным нравственным недомерком, и стоимость жизни, которую собралась убивать, ассоциировала только с собственным физическим дискомфортом. Но я делала это в компании людей, приучивших меня к тому, что "так надо", и готова была разделить с ними ответственность.
- Вернулась? - спросил армянин с неприязнью.
- Вернулась, - пролепетала я.
- Как знаешь, вчера это было на моей совести, сегодня - уже на твоей.
Больше я ничего не помню, кроме того, что потом в палату пришел жених, и мы, обнявшись, гуляли под дождем, не предполагая, что это может быть опасно. Потому что самое страшное было позади и можно было готовиться к свадьбе, веселиться, мотаться по кабакам на деньги, присланные в качестве свадебного подарка. Можно было любить друг друга и пробовать в качестве партнера жизни вдвоем, которая называлась браком, но по сути была подростковая радость жить без родителей. Казалось, что я заплатила за право выйти замуж существу в белом халате по имени гинеколог, сторожащему вход во взрослую жизнь.
- Опять, что ли, беременна? - через несколько месяцев спросила страшная тетка во все той же поликлинике и во все том же присутствии маман в белом халате, который уполномочивал ее ходить во все кабинеты без очереди, но не уполномочивал на просветительские жесты по отношению к взрослой дочери. - Опять токсикоз, опять резус отрицательный, пишу направление на аборт.
- Не надо направления, - тихо, но твердо сообщила я.
- И что ж ты собираешься делать?
- Рожать ребенка.
- Да ты что? - удивилась тетка так сильно, как будто я была мужского рода. - И кого же ты мне родишь, такая худая, такая бледная, с таким гемоглобином?
- Я не вам буду рожать, а себе, - начала было я, но маман, понимая, что я уже выросла из судороги страха в кабинете гинеколога и начинаю хамить за прошлое, настоящее и будущее, застелилась мелким бесом:
- Решила рожать, что с ней сделаешь! Я хотела, чтоб вы ее наблюдали, а то наш участковый совсем мальчик, студент.
- Да он студентом и умрет, малахольный, в бабу толком залезть не может, не знаю, как уж он своей жене ребенка сделал, - ответила. - Порядок есть порядок, наблюдать должен он...
Молодой гинеколог выглядел чуть постарше меня, мы были смущены, как пионеры, которых в наказание голыми поставили друг против друга.
- Материнство - это очень ответственный шаг, - сказал он, густо покраснев, заполняя медицинскую карту круглым детским почерком.
- Ага, - ответила я.
- Вас уже кто-нибудь осматривал? Тогда я вас осматривать не буду.
- Ага, - ответила я.
- Вот направление на анализы. Чувствуете себя плохо? Вот больничный.
- Ага, - ответила я.
- В пятницу я читаю лекцию для первородящих, ну, в ней ничего такого. Единственное, что полезно, - это, когда начнутся схватки, надо массировать себе вот здесь, - он задрал халат, повернулся ко мне спиной и начал мощными кулаками растирать свои джинсы вокруг копчика.
- А как же там массировать, если лежишь на спине? - удивилась я.
- Не знаю, нас так учили.
Беременность давалась нелегко, меня ежедневно выворачивало до полудня, я кидалась на людей, как человек, вернувшийся с войны, и читала классику, чтобы ребенок родился высокоинтеллектуальным. Однако вся классика оказалась набитой страшилками и пугалками, и что бы я ни начинала читать, там немедленно кто-то умирал родами. Молодой гинеколог попривык ко мне и начал покрикивать, заучив роль старших наставников:
- Вы что, женщина, себе позволяете? Вы почему так вес набираете? Вы должны забыть слово "соль". Ни грамма соли в день! Что вы ели сегодня?
- Бананы и коробку зубного порошка, - честно отвечала я.
- А как вы его едите? Вы его водой размешиваете? - интересовался гинеколог с важным видом.
- Нет, просто так, чайной ложкой.
- Но это же невкусно, - возражал он.
- Я, пока не была беременна, тоже так думала.
- Я собираюсь вас госпитализировать, потому что в стране высокая смертность беременных.
- А при чем тут я?
- У вас много воды в организме. Кого вы мне родите? Никого не родите! У вас уже младенец растворился в воде!
После визитов в поликлинику я рыдала всю ночь, а потом решила, что чем меньше буду видеться с лечащим врачом, тем здоровее будет мой ребенок. Но гинеколог был из породы отличников, с пафосом новообращенства он заставал меня дома, подкарауливал во дворе; однажды он встретил меня с мужем на улице, мы перебежали на противоположную сторону, и он кричал через дорогу:
- Женщина, у вас отеки, давление! Если завтра не ляжете в больницу - умрете в родах! Вот тогда меня вспомните! Женщина, если с вами что-то случится, меня лишат диплома, а в нашей стране не хватает гинекологов!
Ночью, после встречи, у меня обнаружилась угроза выкидыша. Приехала "Скорая", пожилая врачиха сделала несколько уколов, посмотрела на мое токсикозное личико с непропорционально большими от худобы глазами, на живот, исчерченный синими и красными разводами, как глобус, и перевешивающий мое девятнадцатилетнее тело на шаг вперед, и сказала:
- Мужу скажи, что как подойдет еще раз гинеколог с прогнозами, сразу надо бить по харе, иначе он и тебя, и еще много женщин искалечит, и поищите блат провериться на двойню, сдается мне, что там двое.
Ультразвук в застой существовал в стране только в институте гинекологии, матушка нашла ход туда. Разбитные молодцы в белых халатах намазали живот чем-то скользким, поводили по нему лапкой от аппарата и предъявили мне на экране двух младенцев внушительных размеров.
Чувство нереальности захлестнуло меня. До этого все логические попытки ощутить внутри себя живое существо мне не давались. То, что я беременна, то, что это кончится появлением кого-то маленького, и то, что я буду его матерью, я понимала, но по отдельности. Сознание мое не было приспособлено к тому, - чтобы эти факты выстроились причинно-следственно. Культура моей страны не готовила меня к этому. "Ты - девочка, будущая мать, и потому не должна..." - далее следовал список несправедливых ограничений, шаг в сторону - побег, слышала я с младых ногтей так же часто и с той же степенью недоверия, как и то, что воинская обязанность - почетный долг каждого гражданина. "Я - мать", - кричала маман, мотивируя любую карательную гадость. Чугунные и каменные матери толпились по городам и весям страны, их прообразы ругались в очередях, жаловались на пьяниц-мужей, охотно подставляли детей под расправу детских садов, больниц, пионерлагерей, школ, и мне совсем не хотелось пополнять их ряды.
Совковая символика материнства не пускала ростков в моем организме, конверсия из богемно-университетской девушки в мать близнецов казалась мне непосильной. Собственно, я не сумела сосредоточиться на лей, потому что линия фронта за физическое выживание проходила по кабинетам гинекологов.