– Тогда милости прошу к его преподобию пожаловать, князь Андрей Георгиевич, – Поясно поклонился ему инок, мгновенно вычислив, кто здесь князь.
Будущее укрыто даже от тех, кто его делает.
Анатоль Франс
Инок пошел в дальний конец Храма, в его за алтарную часть, поманив князя за собой. Андрей и его попутчики двинулись за ним. Черноризец остановился.
– Только князь, – Пояснил он.
– Вот тут, ты душа моя, не угадал, – Елейным голосом ответил ему Микулица.
Он вышел вперед и о чем-то начал шептаться с иноком, судя по жестам объясняя ему, что князь один не пойдет и спорить об этом не к чему. Остальные, как бы невзначай, окружили Андрея живым кольцом. Наконец инок согласно кивнул головой и развел руками, вроде бы говоря, что, мол, воля ваша, я тут не причем, и продолжил путь в конец зала.
Наконец в свете солнца, падавшем через окна под куполом, ясно стала различаться сухая высокая фигура старца в одеяниях Патриарха Константинопольского, держащая в руках массивный посох с загнутым концом.
– Это Лука, – Тихо пояснил Микулица, – Пастух душ человеческих и ловец человеков.
– Я не баран, что бы меня пасти, – Резко ответил Андрей, – И не стерлядка, что бы вылавливать. Хочет говорить – пусть говорит. Хочет учить – пусть учит, Хочет в Веру оборотить, так я уже обращенный. Хочет в слуги залучить – пусть убеждает. Ловец человеков – это ж, кто его так?
– Это Господь их так назвал, – Вставил инок.
– Человеков не ловить, а звать к себе надобно, умасливать, упрашивать, а не стращать. Пастухи, прости Господи, стада только нема.
Однако уважительно подошел к старцу, склонил выю. С почтением, но без подобострастия.
– Благослови тебя господи, отрок, – Патриарх перекрестил его, – Отойдем в сторонку, присядем, я тебе сказ расскажу, притчей называется, про то, как Христос рыбаков с собою звал. Товарищи твои пусть тоже послушают, – Он пошел к стене, в один из нефов, где стояла широкая скамья.
– Пойдем отче. Отчего не послушать мудрые мысли мудрого человека, – Смиренно сказал Андрей. Сделал знак, своим подойти поближе, – И дружки тоже послушать не откажутся. Крупицы истины разбросаны по миру, надо не ленится наклоняться за ними.
– Да я смотрю отрок, ты рассудителен не по годам.
Они присели на скамью. Компания расположилась полукругом на полу. Лука повел рассказ о чудесном улове, который выловили рыбаки, когда им помог Мессия, и про то, как эти рыбаки стали первыми учениками его и называться стали апостолы, что по ромейски значит посланцы. И закончил он притчу словами, якобы сказанными самим Учителем, так называл Лука Мессию.
– "Отныне будете ловцами человеков" – так сказал Учитель своим ученикам, – Голос его затих, и только эхо гулко отозвалось под сводами Храма.
– Хорош сказ, – Разорвал тишину голос Малки, – И ученики хороши, рыбарями были и рыбарями стали. Я так понял, ныне рыба – есть символ служения Учителю по ловле душ людских?
– И ты отрок, прозорлив не по годам, – Оборотился к нему Лука, пытливо заглядывая в голубые глаза, но чуть не утонул в их глубине, и отшатнулся назад, непроизвольно прикрывшись рукой.
В этой лазури он разглядел тех древних Богов, которые не спорили с его Богом, но всегда стояли выше, на какой-то недосягаемой высоте. Он знал это, но даже в разговорах с самим собой старался обходить эту тему. Заглянув же в очи этого пришельца с севера, он увидел отсвет костров тех далеких волхвов, что приходили благословить его Учителя в колыбели, и привет из тех древних Индий, где стоят их золотые шатры.
– Апостолы говоришь, отче. Отчего ж посланцы пророка имя такое имеют? Не от того ли что с ним за одним столом пищу вкушали, и его столу, то есть престолу службу служат? – Задал вопрос, смиренно потупив очи, Микулица.
– Пищу, они с ним действительно за одним столом вкушали, – Патриарх вгляделся в лицо не погодам сурового отрока в иноческом платье, – А более того была у них последняя трапеза, именуемая тайной вечерей, на коей Учитель дал им последние наставления, – И он начал новый рассказ.
Закончив его, Лука встал, и жестом остановив, хотевших подняться гостей, ушел за алтарь, поманив за собой своего слугу. Спустя короткое время он возвратился в сопровождении двух иноков, несущих доску с нарисованной на ней иконой.
– Эту икону я малевал с образа еще живой Девы Марии. Божья Матерь, увидав ее, изрекла: "Отныне ублажать меня все рады" и присовокупила: "Благодать родившегося от меня и моя с сей иконой да будут". Намалевана она на столешнице, на которой пищу вкушали апостолы в тайную вечерю, о коей я вам рассказывал, – Он повернул икону к свету.
На гостей с материнской нежностью глянула Богородица, прижимающая к щеке своего сына. Рука ее нежно поддерживала малыша, доверчиво прижавшегося к матери и обнимающего ее своими ручками. Все в ее облике говорило о любви к своему дитю и о понимании доли, ему выпавшей. Темный лак покрывал икону, гася краски и придавая ей некую суровость.
– Икону сею, – Продолжил Лука, – Отправлю отцу твоему, князю Георгию, со свадебными дарами. Но ты помни отрок, мой наказ. Если станешь служить Новой Вере, матери Пресвятой Богородице, то с этой иконой мое тебе благословение. Бери ее, никого не спрашивая, ни отца, ни митрополита киевского, и пусть она тебе освящает твой путь на благо и во имя Учителя. С собой тебе ее в Святую Землю не даю. Зелен еще и молод, извини князь. Повзрослеешь, поумнеешь, сам решишь, брать тебе ее или не брать. Я до того времени, может быть, не доживу. Точно не знаю. Но я точно знаю, что она твоя.
Он перекрестился на икону и царственным жестом отослал иноков. Затем повернулся к Микулице.
– Тебе инок, желаю стать в ряд с теми апостолами, что несли свет знаний в дикие земли, и вижу, станешь таким. Бойся гордыни от множества знаний происходящей. Мни себя всегда не достаточно ученым и не достаточно знающим. От многия знания – многия скорбь, – Он перекрестил его, – С Богом.
– Тебе отрок, – Он повернулся к Малке, задумался, – Тебе мои благодати не нужны, ибо как сказал Иоанн Креститель: "Ты ли приходишь ко мне…" Мы знаем оба, о чем я говорю. Но скажу тебе напутствие, потому, как от мудрых слов, а я смею считать свои слова не без мудрости, не отказываются. Грядет новое время и новые службы по новым канонам. Не забывая старое, не отвергай новое. Помни – благодари день прошедший, почитай день грядущий, живи днем настоящим. Подойди поцелую ровня. Не по возрасту, по служению ровня, – Он притянул Малка, обнял и по-отечески поцеловал в лоб. В ухо шепнул, – Знаю, знаю, как и ты, что Дева Мария – Мать Ариев, но молчу…
– Вам всем. Один совет. Держитесь князя Андрея. С ним свет и сила.
– Тебе же князь, последнее напутствие. Иди тем путем, что предначертала тебе судьба и пребудет с тобой Господь – именем его и во славу его! Идите гости. Увидел я вас и понял, будет сиять звезда Учителя над всем миром! Аминь!
Он повернулся и, не оборачиваясь, ушел вглубь Храма и растворился в ликах святых, смотрящих со стен на новых гостей, принесших непонятную суету в их тихую и святую обитель.
Под сводами повисла давящая тишина. Наконец Андрей повернулся и, позвав всех, за собой вышел из Собора на воздух.
– Пойдем что ли дальше? – Разрядил он обстановку, – Веди Бакланко.
Повернув направо, на широкую улицу, Бакланко неспешно направился вдоль стен Собора, на ходу поясняя:
– Дойдем щас до конца этого шляха и переулочками выберемся к воротам Варвары. Оттеда вид замечательный. Справа – Боспор. Слева – Золотой Рог. Супротив – Хризополь, там говорят и могила Нового пророка где-то. Все это с высокого берега в хорошую погоду легко видать.
– А это что за купола? – Спросил Микулица.
– А кто ж их знаеть. Тут почитай сорок сороков всяческих соборов и церквей, – Отозвался провожатый, – Вон какие-то минареты торчат. В прошлый раз не было. Да не, Неврюй, не туды смотришь. Повыше Ирининой церквы, на взгорке. Чего токмо нет.
Под шутки и прибаутки Бакланки, компания дружно выкатилась к Варвариным воротам, вышла через них на крутой берег и остановилась. Солнце уже начало клониться к закату, стараясь нырнуть в зеленовато-бирюзовые волны Пропонтиды – Мраморного моря, как называли его мореходы. Лучи его скользили по воде, придавая ей какой-то красноватый отблеск. Часть их зацепилась за верхушку Галатской башни, и она сияла не хуже Константинопольского маяка. Далеко на рейде бухты, за узким горлом, перетянутым двойной цепью, угадывались знакомые ушкуи, опустившие паруса, снявшие, так пугающую всех на побережье, чешую червленых щитов. За невысокими горами лежала, скрытая ими, Русь и всем немного взгрустнулось, но Бакланко весело свистнул и со смехом сказал:
– Эй, гоп-компания, пора до хаты, а то стемнеет. В этой паутине ихних дворов и домишек, ночью даже я не разберусь. Пошли, пошли князь. Да и есть чагой-то хочется. Почитай с утра, во рту ни маковой росинки. А голодное брюхо к ученью глухо.
– Сытое брюхо – Поправил его Микулица.
– Это у тебя сытое, а у меня голодное, – С хохотом ответил Бакланко, – Я, когда голоден, токмо о жратве и думаю. Тут меня ни проповеди, ни заговоры, ни чего не берет. Не так голова повернута. Пошли прямым путем, вдоль стен, так быстрее. Да и дома, небось, волнуются и дядьки и дьяк.