Вечерами, накормив его и обсудив новости, она оставляла его дремать в гостиной и уходила на кухню, где в компании с Верой Васильевной предавалась женским разговорам – странным и завораживающим, как фантастические танцы. Два голоса за дверью – серебристый и глуховато-медный то сходились в жеманном поклоне, пробуя паркет балансом галантного реверанса, то закрутив строптивый пируэт, разбегались, энергично кружась по грубоватому крестьянскому подворью. Они шли друг на друга грудью, а столкнувшись, единым фронтом грозили кому-то третьему. Победив, ликовали и тут же принимались жалеть о чем-то. То звенели с площади, то спускались в пещеру, то двигались плавно и красиво, то рывками и паузами. И было трудно угадать кто из них сейчас кавалер, а кто дама. Он вслушивался сквозь дрему в неразборчивую двухголосую партию и пытался понять, чем строптивая невеста покорила его мать. Наверное, той же болезненно искренней прямолинейностью натуры, которой страдала сама Вера Васильевна…
Вернувшись через неделю к ней на Васильевский, они решили собрать у себя на Новый год всех тех, кто был здесь год назад, с Юркой и Татьяной в придачу.
– Если ты опять тайком собираешься мне что-нибудь подарить, то вот моя просьба – давай купим вечернее платье! – опередила она его намерения.
И было куплено английское шелковое платье-футляр по колено длиной, серый беж с перламутром: с потайным корсетом, с отделанной кружевами талией, со щедрым передним вырезом и овальным задним до середины спины, с широкими крылышками-лямками на плечах, чем-то напоминавшими передник переодетой шоколадницей королевы. Когда она надела его, он, конечно, охнул, но не от ее привычного совершенства, а от того, что светский английский стандарт подтвердил этот факт до миллиметра. На сдачу он купил посудомоечную машину и лично установил ее в оставшееся до Нового года время.
Что современной женщине нужно для счастья, кроме чулок, белья, одежды, обуви, запахов, косметики, сумочки с ключами от квартиры и машины, полного холодильника, ненавязчивых подруг и любимой работы? Безусловно, мужчина, в чью ласковую заботу, вернувшись вечером домой, она может погрузиться, как в мягкое удобное кресло. А если, к тому же, это кресло богато, умеет готовить, убирать, мыть посуду, развлекать и доставлять бурные телесные наслаждения, то надо быть полной идиоткой, чтобы не дорожить им, даже если не можешь пока кинуться ему на шею и, не пряча сумасшедший взгляд, прошептать: "Я люблю тебя, Димочка!"
– Все забываю тебя спросить – как твой рынок поживает? – спросила она его накануне Нового года.
– Хорошо поживает. Так хорошо, что через полгода можно подумать о яхте и вилле в Испании… Ты помнишь, что я говорил тебе на юге?
– Я помню, Димочка, всё помню… – стала она серьезной.
– И что?
– Не знаю, пока не знаю…
– А я так думаю, что раз ты уходишь от Феноменко, почему бы тебе не попробовать открыть собственное дело в Европе? Деньги не проблема!
– Ты думаешь это так просто… – усмехнулась она. – Там люди с европейским образованием ждут годами, а я приехала – неизвестно кто, неизвестно откуда – и сразу в мэтры?
– Хорошо, можно попробовать через мои связи устроить тебя в какой-нибудь кабинет. Будешь там специалистом по России…
– Не знаю, Димочка, не знаю… Не готова я еще… – с виноватой улыбкой призналась она.
Днем тридцать первого, когда на кухне полным ходом шло превращение растительных и биологических форм в причудливые съедобные сочетания – занятие, которое человек придумал, чтобы хоть чем-то отличаться от животных, употребляющих то же самое в натуральном виде, ему неожиданно позвонила Галка.
– Здравствуй, Димочка, – сказала она, – это я…
– А-а! Привет, привет! – искусно справился он с удивлением и медленно направился в другую от невесты сторону.
– Извини, что беспокою, ты, наверное, занят… – виновато сказала Галка.
– Ну, что ты, что ты! Я рад! – воскликнул он, удалившись на достаточное расстояние.
– Я на минутку, чтобы поздравить тебя с Новым годом и пожелать всяких радостей…
– Спасибо, я тебя тоже поздравляю и желаю в новом году всего наилучшего! – лучезарным голосом, чтобы слышала невеста, воскликнул он. – У тебя все в порядке?
– Да, да, все хорошо! Я так рада слышать твой голос…
– Я тоже! Ты звони, не пропадай, хорошо?
– Хорошо… Ты тоже звони…
– Обязательно! Передай от меня своим привет и поздравления!
– Передам… Целую тебя. Пока…
– Я тоже! Пока!
– Кто это? – спросила невеста, когда он присоединился к ней.
– Один знакомый по институту. Сто лет не звонил! Я даже удивился… – небрежно ответил он и покраснел.
Она поглядела на него и ничего не сказала.
"Не удивлюсь, если звонила какая-нибудь его бывшая баба…" – на удивление мирно подумала она.
– Ты меня любишь? – неожиданно спросила она, чего никогда, никогда не спрашивала.
– Хм! – воззрился он на нее. – А если скажу, что не люблю – ты поверишь?
– Теперь уже нет! – совершенно искренне рассмеялась она.
42
Он задумал грандиозный, купеческого размаха стол, но она решительно сократила ассортимент наполовину, сказав:
– Не хочу, чтобы ты целый день горбился у плиты, ты у меня еще слабенький. Ничего, обойдутся! В конце концов, они к нам не жрать идут, а веселиться!
Вечером грянул разноцветный, как салют прием в блестках дежавю. Он, как и год назад выходил вместе с ней в прихожую встречать гостей, со сдержанной улыбкой располагаясь чуть позади нее. Только радостные возгласы и поцелуи они теперь делили пополам.
– Ах, как я рада вас видеть! – что-то в этом роде сказали по очереди Светка, Ирка Коршунова, Дина Захаревич, Мария и соблазнительная Юлька.
И было, чему радоваться. Все, кроме Светки, не видели жениха с конца мая и нашли, что он зримо и основательно изменился в лучшую сторону. Он был по-прежнему радушен и лучист, но сдержанная, мужественная грусть притаилась в глазах и на губах, да завораживало нервной игрой похудевшее лицо.
– Наташка! – не сдержалась Ирка на кухне. – Какой он у тебя стал интере-е-есный! Нет, в последний раз он был совсем другой, проще! Что с ним случилось?
Остальные подруги охотно согласились и обратились к ее новому платью.
– Сколько, сколько?! – страдальчески сморщилось Иркино лицо.
– Пятьдесят тысяч… – смутилась Наташа.
– Нормально! – неприязненно дернулась Иркина голова.
– Опять ты, Наташка, наших мужиков с ума сведешь! – благодушно прогудела Светка. – Мой после тебя каждый раз только и бубнит: "Наташа, да Наташа…"
– Ну, хотите, я наряжусь в джинсы и свитер? – виновато спросила Наташа.
– Да толку-то… – обронила Светка, любуясь подругой.
– Я в этот раз даже прическу не стала делать! – оправдывалась Наташа.
– Да успокойся ты, глупая! – обняла ее Светка. – Ты лучше скажи – со свадьбой все по-прежнему?
– А как же! Свадьба в апреле! Готовьтесь! – воодушевленно отвечала Наташа.
– Нам бы тебя замуж отдать, тогда и вздохнем, наконец! – громыхнула Светка.
Ждали Юрку с женой, и наконец, они явились. Юрка с порога громко и зычно распахнул ворота своей души и быстро очаровал Наташиных подруг, а после крепких рукопожатий, подкрепленных прямым, честным взглядом, сошелся с их мужьями. Через пять минут после знакомства он, посулив женщинам брудершафт, уже завладел мужским разговором, в то время как купечески величавая Татьяна уплыла на кухню, где сразу понравилась Светке.
Через десять минут взялись за проводы старого года. Оправляя подолы, одергивая полы, ослабляя галстуки и покашливая, гости послушно ждали, когда новый хозяин этого дома произнесет приветственное слово. Он медленно, внушительно встал и сказал:
– Друзья мои! Вы не представляете, как нам с Наташей приятно видеть вас снова у себя в гостях! Если считать, что каждый год благородное вино вашей дружбы крепчает на градус, то сегодня крепость его подступает к крепости портвейна… да, да, не шучу, портвейна, но не того, что три семерки, а настоящего, который выдерживается десятилетиями и стоит дороже коньяков!
Я, примкнувший к вам год назад, с удовольствием вдыхаю вместе с вами аромат этого чудесного напитка и радуюсь, когда мне достается хотя бы глоток. В благодарность за вашу дружбу я хотел бы кое в чем вам признаться…
Дело в том, что уходящий год был самым лучшим, самым счастливым годом моей жизни. Я вдруг открыл вокруг себя прекрасный мир с высокими голубыми небесами, изумрудными полями и лазурными просторами морей, золотыми закатами и бриллиантовыми украшениями ночи. С нежным пением птиц в прозрачной тишине, с чистым пьянящим воздухом и пряным ароматом роз, с томительными цветными снами и радостными пробуждениями. У этого мира редкий и волшебный вкус дикого меда. И если он иногда горчит, так ведь горечь – обратная сторона сладости. Самое удивительное, что этот мир существовал всегда, но узнал я о нем только теперь…
Он помолчал и обвел глазами притихших в приятном недоумении гостей.
– Вы спросите, в чем причина моей близорукости, и я отвечу: причина на удивление проста – я и не подозревал, что у этого прекрасного мира есть имя…
Кое-кто уже догадался, к чему, а вернее, к кому он клонит и, выдержав эффектную паузу, он закончил:
– Так вот, у него оказалось имя, и имя ему… Наташа!
Пару секунд было тихо, а затем тишину сменил одобрительный ропот. Гости явно не ожидали от жениха такого откровения. Только почему же нет? Он дома, а значит, может говорить все, что пожелает. А он желает говорить и думать только о НЕЙ. Всегда. Везде. Даже рядом с ней. Даже во сне.