– Знаешь, Дима, честно говоря, мне плевать, как они себя ведут и о чем думают, потому что нам там, у себя, нужно думать о людях и о заводе. Когда ты знаешь, что за тобой люди и что они тебе доверяют – невозможно их обмануть, накопить деньжат и сбежать! Мы там у себя и тонем вместе, и выплываем вместе. Мы ведь с матерью тоже состоятельные… И акции, между прочим, имеются… У нас в провинции все проще…
– Впору перебираться к вам жить! – улыбнулся он.
– А что, это мысль! Мы с матерью будем только рады! Ты не думай – у нас там жить очень даже можно! Вот вы здесь, например, что видите кроме работы, да телевизора?
– Нет, нет, Николай Михайлович, что вы! Наташа ни за что не согласится! Да и я…
– А вот мы ее сейчас и спросим! – воскликнул отец, завидев входящую дочь.
– О чем это вы здесь так громко спорите? – зашла и с любопытством спросила, встав за спиной жениха и положив руки ему на плечи, Наташа.
– А вот скажи нам – ты бы хотела вернуться в Первоуральск и жить там? – спросил ее отец.
– Нет! – не задумываясь, ответила Наташа.
– Почему?
– Ну… много всяких причин…
– А в Европу жить поехала бы?
– Ах, вот вы о чем! – догадалась она и взъерошила жениху остатки волос. – Нет, и в Европу не поеду!
– Вот видишь! – развел в свою очередь руками Николай Михайлович. – Нынешние господа юристы Россию покидать не желают! Не то что Керенские! А ты говоришь – все пропало!
– Ну ладно, поговорите, поговорите! – удовлетворив любопытство, разрешила Наташа и ушла.
Некоторое время после ее ухода они молчали, а затем жених сказал:
– Все в нашем государстве поставлено с ног на голову. Население у нас делится на пострадавших и еще не пострадавших. В Европе, например, миллион человек выходит на улицы и добивается своего. Здесь же никто никуда не выходит, и добиться ничего невозможно… Я боюсь не за себя, а за Наташу и наших будущих детей, которых здесь серая пьянь в погонах или безработная богатенькая сволота может переехать, когда они идут в школу!
– Ну, не знаю, – сдался Николай Михайлович, видимо, устав от бесполезного спора. – Конечно, дети – это святое. И тут я вам не советчик. Как решите, так и будет. А нам с матерью дай бог сил продержаться на своей делянке… – улыбнулся он и затем доверительно поведал будущему зятю, что устал и ждет не дождется отпуска, что сон его теперь раскололся надвое – тесный беззвучный склеп до четырех утра и потрескавшееся на куски потемневшее, полное прозрачных лиц и ватного движения зеркало – после пяти. Что хотел бы сохранить до старости пытливость и живость ума и что того и гляди изобретут таблетку, от которой станет густеть волос и голос…
Часов в десять, когда личное время Николая Михайловича стало склонять его ко сну, Наташа сказала жениху:
– Ты уж, Димочка, переночуй сегодня (завтра, послезавтра – тут же правильно понял он) дома… Сам понимаешь, нам с тобой при папе спать неудобно – мы пока не муж и жена!
– Да, да, конечно, ты права! – согласился он.
– Как тебе мой папа?
– Супер, просто супер! Я под сильным впечатлением! – искренне отозвался он.
Когда жених, горячо распрощавшись, ушел, отец спросил ее:
– Он что у тебя – еврей?
– С чего ты взял?
– Больно умный, недовольный и картавый!
– Ну, зачем ты так!
– Ну, хорошо, хорошо. Ты же знаешь, я не люблю евреев, но случись погромы – первый буду их прятать! Ты его любишь?
– Ну, конечно, люблю! – воскликнула Наташа, покраснела и отвернулась.
– Вот и ладно! – обнял ее отец. – Нет, нет, он у тебя нормальный парень, мне понравился. Толковый, обстоятельный и свое мнение имеет. И к тому же не бедный, а это тоже важно… Кстати, как у тебя дела с Феноменко? Не обижает? Дает заработать? Может, встретиться с ним нужно?
– Не надо, папуля, ни с кем встречаться! Все хорошо, и у нас с ним полное взаимопонимание!
– Ну, еще бы! Ведь деньги я ему аккуратно перевожу!
Вот уж воистину – чем дети самостоятельнее, тем меньше родители о них знают!
20
Как это обычно бывает: ты просыпаешься, не желая никому зла, и пропитанное утренним светом окно услужливо сообщает, что тебе тридцать пять. Не с милосердным вычитаемым "еще", а с насмешливым довеском "уже". Ты пытаешься держать удар и с благодарным поцелуем принимаешь подарок отца: роскошную видеокамеру, которую, как и фотоаппарат, не любишь, считая, что глуповатая техника недостаточно почтительна к твоему облику. Затем является женихи и в память о первом бутоне, с которым он ступил на путь вашего знакомства, и который с тех пор почитает, как символ твоей упругой прелести, преподносит корзину белых роз. К корзине прилагается назначенный на золотой сентябрь двухнедельный тур на Антибы. К его великому смущению, лучше он ничего не нашел.
Повод требует взобраться на сцену и предстать общественному взору в лакированном виде. Для этого следует отправиться в салон красоты, где наблюдать в зеркале, как тебя портят дурацкой напыщенной прической, которая может нравиться только всеядному жениху и доброму папочке, что они хором и подтвердят, оторвавшись от бутылки коньяка.
И все же что-то в ней, видимо, есть, судя по счастливому остолбенению жениха и гордому виду родителя, перед которыми она, как на генеральной репетиции предстала во всей сногсшибательной красе. С тем и отправились в заранее заказанный ресторан, где ей предстояло выслушать здравицы гостей в честь ее совершенной, бесподобной, невянущей красоты.
Были приглашены и явились все те, кто был у нее на Новый год, а также Ирина Львовна с помощницей. Приняли приглашение Серега Агафонов и Витя Коновалец, с которыми Наташа если уже и не водила тесных хороводов, то связи не теряла. Сами они, крепко ухватившись за перила звания и упираясь в ступеньку должности, вращались теперь в иных компаниях, готовясь к прыжку на перекладины совсем другого материала и качества. За четыре последних года они виделись с ней всего несколько раз, причем краткость встреч исходила от нее, и сейчас, появившись на входе, двинулись за реваншем, широко улыбаясь, раскинув руки и забыв про жен.
Отец ее, по их мнению, оказался именно таким, каким они его себе представляли: основательным, генеральской стати орлом-мужиком, достойным служить в органах. Безликий жених, напротив, впечатления не произвел: у него были внимательные глаза интеллигентного, неспособного на убийство человека. "Черт побери! – подумал, наверное, каждый из них. – Неужели она не могла найти кого-то получше?!"
Это уже потом, когда сидя по левую руку от нее, он четвертым по счету взял и бархатным баритоном пропел влюбленное слово о счастье быть незаслуженно приближенным этим чудом природы по имени Наташа, когда за переносным смыслом его слов обнаружилась сказочная принцесса – только тогда показалось им, что, может быть, она и не так неправа, выбрав пресс-секретарем своей души и тела этого по-штатски неброского, но по-соловьиному сладкозвучного певца ее прелестей. К тому же, как позже выяснилось, он был небеден.
Интерес старых друзей к ее суженому был предсказуем. А что тут может быть убедительнее медленного танца, когда запустив ровный неспешный разговор, можно вращаться вокруг деловитости, расторопности и порядочности ее жениха, уверяя, что несмотря на ласковый вид, мальчишка он боевой и надежный. Ничего удивительного, что после такого представления он оказался в центре их внимания и во время перекуров охотно отвечал на их осторожные вопросы. Правда, для этого ему пришлось закурить.
Утешить его страхи, дать понять, что юрфак своих в обиду не дает – в этом состоял ее наивный тайный умысел.
Единодушная и слаженная вначале, праздничная мелодия под влиянием возлияний постепенно расстроилась и расползлась на отдельные бессвязные пассажи. Все меньше подчиняясь партитуре торжественного повода, инструменты затевали свои партии, сбивались в дуэты, трио, либо солировали, поводя рассеянной улыбкой по сторонам. Иногда дирижеру-жениху удавалось усадить гостей за пюпитры тарелок и, преодолевая разноголосицу, вернуть их к главной теме вечера.
– Давайте, – говорил он, – выпьем за…
– Да, давайте выпьем! – охотно откликались размякшие гости.
"Вот так же будет и на моей свадьбе…" – наблюдая за покосившимся весельем, думала она. Впрочем, день рожденья и свадьба – два события разного запаха (как табачный дым и фимиам) и цвета (как печаль и любовь).
Расставались долго и тщательно.
Ирина Львовна сказала:
– Ах, Наташенька, ваш папа – просто восторг! И жених тоже! С такими мужчинами вы как за каменной стеной!
Светка сказала:
– Спасибо, подруга, все было хорошо! Твой отец просто класс – весь в тебя! Серега Агафонов и Витя Коновалец сказали:
– Слушай, Наталья, давно мы так не расслаблялись! Спасибо! Рады были тебя повидать – выглядишь, как всегда потрясающе! Звони, не пропадай!
Жених сказал:
– Наташенька, на улице прохладно, подожди, я принесу из машины жакет…
И все, все, все сказали:
– Спа-си-бо, На-та-ша!
Дома Наташа сказала:
– Слава богу, кажется, все прошло хорошо! Как вы думаете?
И жених подтвердил:
– Все было просто замечательно!
Знакомство ее отца с его матерью отложили на осень и, проводив родителя, жених и невеста воссоединились.
– Береги ее! – наказал ему будущий тесть при расставании, и он, став серьезным, ответил:
– Я только этим и занимаюсь!
На обратном пути из аэропорта он сказал ей:
– Слушай, я тут подумал – давай наймем тебе охранника!
– Чего, чего? – изумилась она.
– Охранника. Ведь я же не всегда могу быть рядом…
Она фыркнула и подняла его на смех:
– Тоже мне, нашел олигархшу!