Словно голодная львица, наслаждалась она своей лакомой добычей. Массимо, ее прекрасный неотесанный дикарь, разжигал в ней неутолимую жажду. В постели они чувствовали друг друга так безошибочно, будто закончили одну и ту же эротическую школу. Он умел доводить ее до полного исступления поцелуями и ласками. И хотя он никогда ничего у нее не просил, она почти полностью его обеспечивала. Покупала одежду, еду, парфюмерию, осыпала предметами роскоши. Недавно Тита преподнесла любовнику самый крупный подарок - двухкомнатную квартиру, не слишком просторную по ее меркам (всего-то триста квадратных метров!), зато обставленную с изысканным вкусом. Оба они умели взять от партнера лучшее, что тот мог дать, и щедро одарить в ответ - ко взаимному удовольствию. Тита, будучи старше Массимо на пятнадцать лет, тешила себя мыслью, что их разница в возрасте совершенно незаметна со стороны. График упражнений - как спортивных, так и интимного характера, - которым подвергал ее любовник, помогал ей сохранить крепкое молодое тело и упругость кожи. Его ласки действовали куда лучше всяких снадобий и обертывания водорослями, сколько бы ни восхваляли ее подруги чудеса, что творят врачи в швейцарских клиниках. Внешность Титы претерпела лишь "небольшие поправочки" - так она называла инъекции силикона и ботокса, подчеркнувшие дерзкую полноту ее губ, высокие скулы и роскошную грудь, неизменно сводящую с ума Массимо.
Они встречались довольно долго, уже больше года, и то, что начиналось как игра, незаметно превратилось для Титы в настоящую сексуальную зависимость. Она по уши влюбилась в фотомодель из рекламы йогуртов. И он, казалось, отвечал ей взаимностью, найдя в ее лице и римскую матрону из высшего общества, и страстную неаполитанскую любовницу. Он болезненно ревновал свою donna sposata, и это приводило Титу в восторг. К работе жиголо он пристрастился с раннего возраста, ловко соблазняя богатеньких одиноких туристок, прогуливающихся по Виа Кондотти в Риме. Являя собой эталон мужской красоты, со временем он сумел пробиться на подиум, а затем подписал эксклюзивный контракт на рекламу йогуртов с крупной испанской компанией, выпускающей молочные продукты, и таким образом очутился в Барселоне. Согласно условиям контракта, он не имел права сниматься в какой бы то ни было другой рекламе, так что свободного времени у него образовалось достаточно. И, чтобы не изводиться от скуки, он нанялся тренером в самый модный фитнес-клуб Барселоны, где самые богатые женщины города облизывались на его литые мускулы. Массимо, помимо прочего, умел увлеченно рассуждать об искусстве, поскольку раньше в Риме изучал искусствоведение, собираясь стать реставратором. Изысканный в разговоре и неистовый в постели, в глазах Титы он был воплощенной мечтой об идеальном мужчине.
Поскольку в последнее время Тита наотрез отказывала ему в плотских утехах, Андреу решился наконец прибегнуть к старому испытанному способу удовлетворения мужских потребностей - платной любви. Стараниями элитных проституток он вскоре почувствовал себя значительно лучше, нервное напряжение сначала ослабело, затем и вовсе исчезло. Расследование истории отца занимало его все больше, порой он ловил себя на том, что не способен думать ни о чем другом. Лето еще не кончилось, его фирма пока не начала работать, так что он вполне мог дать волю любопытству и посвятить свободные часы поискам новой информации.
Из разговора с Гомесом он заключил, что личная жизнь отца складывалась далеко не так просто, как ему казалось. Судя по всему, пребывание на французской Ривьере не прошло для него бесследно. Дедушка представал расплывчатым пятном, о бабушке же вообще не нашлось ни единого упоминания.
Выходит, расследование выполняет не одну, а две параллельные задачи: восстановить семейную историю Андреу и выяснить, что это за любовь такая заставила его отца покончить с собой в восемьдесят два года.
В который раз разглядывал он фотографию Авроры, сидящей напротив уличной гадалки. И сам себе толком не мог объяснить, зачем надел джинсы, рубашку попроще и, прикрыв глаза солнечными очками, отправился на бульвар Санта-Моника.
Припарковав машину на площади Каталонии, он пошел пешком по Рамбле, смешиваясь с толпой, наводняющей тротуары. Багровый шар медленно опускался за дома, словно разбрызгивая красное вино по асфальту. Силуэты прохожих казались черными на фоне предвечернего неба. Никогда еще Андреу не видел такого заката в городе. Он проходил мимо выставленных на продажу зверей и птиц - маленькая девочка рыдала, вцепившись в белого кролика, которого мать тщетно пыталась у нее отнять, - мимо веселых цветочников и мрачных лоточников, среди безмолвных стариков, уличных жуликов и случайно забредших сюда клерков в дешевых костюмах. Посеребренный Дон Кихот постукивал копьем в ритме падающих в шапку монет, за ним тянулась еще целая цепь живых статуй. Девочки-подростки кокетливо улыбались мужчинам, домохозяйки выжидали до последней минуты, чтобы перед самым закрытием рыбных лавок Бокерии купить морепродукты подешевле.
Множество раз Андреу ходил этим путем, держась за руку матери, которая водила его к Театру Лисео полюбоваться, стоя на холоде, чужим великолепием. По дороге ничто не привлекало его внимания, за исключением разве что инвалидов, толкающих руками свои кресла на колесах и продающих сигареты по одной штуке. Мама обязательно покупала сигаретку - это держалось в секрете от отца - и с почти религиозным благоговением выкуривала ее на ходу. Теперь же он словно очутился в незнакомом городе, чувствуя себя здесь более инородным телом, чем снующие вокруг туристы. Перед Театром Лисео он задержался, мысленно поворачивая время вспять. Он снова ощущал в своей руке ледяную ладонь матери и запах дыма, когда, наклонившись, она шепнула ему: "Ты будешь большим человеком, Андреу. Почтенным сеньором, получше вот этого", - тут она показала на некоего господина в пальто с норковым воротником и с золотыми часами на запястье, он как раз выходил из блестящего черного автомобиля. Много лет спустя, встретив этого человека, Андреу узнал его мгновенно, несмотря на морщины и седину. Дед Титы Сарда по отцовской линии, один из самых состоятельных людей в Каталонии. Будь мать жива, как бы она гордилась его успехами! Но уже тогда она даже во сне ему не являлась. Пытаясь выудить обрывки прошлого из собственной памяти, Андреу обнаружил, что блуждает в абсолютной пустоте. Все его детские воспоминания ограничивались дверями Лисео и роскошью, для него недоступной.
Наконец он дошел до столиков уличных прорицателей. Памятник Колумбу четко прорисовывался на фоне сумеречного неба. Пронзительные голоса шарлатанов наперебой приглашали на сеанс, суля великое будущее. Андреу внимательно вглядывался в лица, думая про себя, что занимается несусветным вздором. Приблизившись к складному столику, устроенному наподобие алтаря: четки, амулеты, свечи и ароматические палочки, окуривающие чьи-то фотографии, - он обратился с вопросом к растрепанной пифии. Та, взглянув на снимок, сообщила, что нужная ему гадалка работает через два места от нее.
Андреу колебался: попросить ее погадать или просто предложить денег в обмен на информацию? И совсем уже собрался было подойти, как вдруг узнал клиентку, для которой гадалка раскладывала таро. Тонкий профиль, нежная, словно неподвластная возрасту, кожа, огромные черные глаза под сенью длинных ресниц; четкая линия чуть приоткрытого от волнения рта... Аврора Вильямари сидела точно в такой же позе, как на той фотографии, которую он только что показывал и все еще держал в руках. Будто завороженный, он следил, как она легким жестом убирает за ухо пушистый черный локон, оттеняющий ее бледность. Казалось, она соткана из воздушных потоков - такой благородной чистотой дышал ее облик. Ни разу прежде Андреу не наблюдал за женщиной подобным образом. Он решил смотреть только на лицо, чтобы ее простое платье не портило впечатление. Ему стыдно было находиться всего в двух шагах, когда она может в любой момент заметить его и узнать, хотелось уйти... но что-то его держало. Она обернулась, скользнула по нему невидящим взглядом - словно бабочка крылом задела, - но, увлеченная словами пророчества, не обратила на него внимания.
Он стоял как вкопанный, ждал чего-то, не сводя с нее глаз, пытался отвлечься, но напрасно. Тут Аврора достала кошелек и вручила гадалке несколько банкнот. Вставая со стула, она нечаянно уронила сумочку. По асфальту со звоном покатились монетки, разлетелись какие-то бумаги. Андреу машинально бросился на помощь, поднял сумочку, подал ей. Она собиралась было поблагодарить его, и внезапно узнала...
- Вы? - В ее голосе звучало презрение.
Андреу все еще протягивал ей сумку. С высокомерным видом Аврора приняла ее, только чтобы немедленно бросить обратно на землю.
- От вас мне не нужно никакой помощи. Слышите? Никакой!
Быстро подняв многострадальную сумочку, она развернулась и пошла прочь. И даже от ее спины веяло арктическим холодом.
Стремительным шагом она прошла мимо инспектора Ульяды, который как раз тщательно готовил "совершенно случайную" встречу, продуманную им до мелочей. Видя, что вот-вот упустит Аврору, полицейский оставил свой изначальный план: обогнать ее, потом пойти назад, ей навстречу, и таким образом столкнуться лицом к лицу. Пришлось просто позвать ее по имени. Аврора мгновенно обернулась и просияла:
- Инспектор! Давно не виделись!
- Надо же, а ведь я на днях собирался вам позвонить... просто так. Узнать, как у вас дела. Я часто думаю о вашей матери. И об этом старике тоже, как его... Дольгут, да. За все годы службы я ни разу не сталкивался с такой грустной историей... и такой красивой.