Почему он надумал поступить в Московский нефтяной институт? - никто не знал. И хоть конкурс был огромен - Гурий прошел. До смерти истосковавшись по деревне, по тайге, по приятелям, он в первые каникулы все-таки не навестил родни, проработав все лето помбуром в Башкирии. Не столько ради денег, сколько от неуемной мужицкой жажды поскорее своими глазами увидеть, своими руками пощупать, какова она, эта черная земная кровушка с нерусским именем - нефть. До официальной производственной практики Гурий еще одно лето проработал вышкомонтажником, а практику проходил помощником оператора…
Голод вернул Бакутина к действительности. Сегодня он не обедал, пережевав на бегу бутерброд с холодной котлетой. Отыскал на кухне рыбные консервы и банку говяжьей тушенки. Вывалил тушенку на сковородку, включил электроплитку. Запахло так аппетитно, что Бакутин, глотая слюни, заторопился с приготовлением к ужину. Кинул на стол вилку, нож. Сунулся в хлебницу - пусто. Заглянул в сухарницу - ни единого сухаря. А он ничего не мог съесть без хлеба. Деревенская привычка, даже пельмени с хлебом.
"Черт возьми. Предлагал же Рогов присылать повариху. Приготовит, накроет и уйдет…"
Почему-то мысль эта вызвала вспышку ярости. Он считал, что каждый сам себя должен обслуживать. Только заботы жены принимал он как должное.
Но голод донимал. И снова мысль качнулась к роговскому предложению. "Хрен с ним с поваром и с продуктами: начальнику принесут килограмм мяса - растащат по себе центнер… Все равно растащат!.. Мать-перемать. Хоть с соседями договориться, чтоб буханку хлеба на мой пай…"
Обшарил еще раз все закутки - ничего хлебного. Вспомнил вдруг о муке. Обрадовался. Нашел стеклянную трехлитровую банку с крупчаткой. Сейчас он настряпает блинов или лепешек и поужинает наконец.
Звякнул робко дверной звонок. У порога стоял соседский мальчик лет шести.
- Ты что, Сабир?
- Свет погас. Мама велела у вас пробку…
- Пойдем.
Его встретила молодая башкирка со свечой в руке. Она, видно, стояла тут за дверью.
- Яткар на буровой? - спросил Бакутин.
- Ага.
У нее были большие черные глаза и густые, широкие, словно накладные брови. "Охонины брови", - подумал Бакутин, вспомнив героиню повести Мамина-Сибиряка, красавицу башкирку Охоню. Женщина двигалась удивительно мягко, бесшумно и говорила мягко, и взгляд у нее - обволакивающе ласковый, чуть испуганный и в то же время манящий. "Красивая", - невольно отметил про себя Бакутин, застегивая пуговку пижамы.
- Простите, как вас звать?
- Нурия, - в улыбке раздвинулись полные губы, обнажив прекрасные, диковинной белизны зубы.
Что-то дрогнуло в душе Бакутина от улыбки молодой башкирки. Он еле отвел взгляд от ее широко раскрытых притягивающих и успокаивающих глаз. Деловито спросил:
- Где у вас щиток?
Отыскав перегоревшую пробку, вставил в нее проволочку-жучка, и когда вспыхнул свет и Нурия, еще более яркая и красивая, стала благодарить за помощь, Бакутин сказал:
- Одолжите-ка мне краюху хлеба.
- Хлеба? - изумилась Нурия.
- Ну да. Чтоб на ужин хватило.
Проворно взял из смуглой гибкой руки полбуханки, выскользнул в коридор и не утерпел, откусил.
4
Выездная сессия Центральной комиссии по разработке нефтяных месторождений заседала в только что отстроенном первом в Туровске шестиэтажном здании вновь созданного главка - Туровскнефть. Вот как гнала-погоняла сибирская нефть. Не успело прижиться и развернуться объединение, а на его месте уже воздвигли главк. Аппарат главка еще не укомплектовался, работники даже одного отдела не знали друг друга, оттого слишком много было зряшней суетни и шуму в бесчисленных кабинетах и длинных, похожих на беговые дорожки, коридорах.
Оставив Пака и Лисицына перед дверями зала заседаний, Бакутин пошел по длинному коридору. Заглядывал в кабинеты, всматривался, словно отыскивал кого-то, в лица встречных, а сам думал, как точнее и правильнее сформулировать свои предложения перед столь высоким и авторитетным собранием. Многое будет зависеть от позиции начальника главка. И Бакутин стал припоминать все, что узнал и услышал в эти дни о Румарчуке, совсем недавно назначенном начальником Главтуровскнефти. За спиной у того многолетний опыт командования крупнейшими промыслами и нефтедобывающими объединениями. Его фамилия не однажды появлялась в союзной печати, мелькала в приказах министра. Сплетники и пустомели, а таковые имеются и среди нефтяников, находили все-таки повод почесать языки о новоиспеченном начальнике. Говорили, что Румарчук - властолюбив, не терпит инакомыслящих, всех стрижет под себя. Заглазно и с некоторой опаской его называли дедом. Это прозвище прилепили ему уже здесь, в туровском главке. Аппарат нового главка Сибири, большинство начальников НПУ, трестов и промыслов, как и основная масса рабочих, были очень молоды и годились Румарчуку если уж не во внуки, то, безусловно, в сыновья… Этими скудными сведениями и исчерпывалось непечатное досье на Румарчука, мысленно перелистав которое, Бакутин недовольно хмыкнул. Из таких сведений прогноза не выведешь, а жаль, очень хотелось предугадать позицию начальника главка.
- Товарищ Бакутин, кажется?
Румарчук поравнялся с Бакутиным. Один миг - и в сознании Бакутина четко отпечатался облик начальника главка: невысокий, подобранный, лобастый; седеющий упругий вихор на макушке; внимательные, недоверчивые темные глаза; тронутые синью блеклые плоские губы; легкий элегантный костюм, сверкающие лакировки на ногах. Без всякой паузы Бакутин откликнулся:
- Он самый. - Тиснул протянутую руку. - Здравствуйте, Станислав Романович.
- Приветствую, возмутитель спокойствия, - замедленно выговорил Румарчук, занятый, видно, иными мыслями.
- Хорош покой, пока вверх головой, - черт знает зачем брякнул Бакутин.
В глазах Румарчука сверкнуло удивление, но заговорил спокойно и деловито:
- Собираюсь к вам. Из пяти НПУ главка ваше самое мощное, самое перспективное. Оно скоро будет влиять на судьбу нефтяного баланса всей страны.
- Ждем не дождемся. Давно пора материализовать признание нашей первостатейности.
- Ни живой воды, ни скатерти-самобранки не привезу. Фокусы и чудеса - не моя стихия. Продумайте, что нужно. Без крайностей. Железный минимум. Никаких эмоций. Ясно?
Безапелляционно-командный тон, каким было все это высказано, зацепил Бакутина.
- Человек без эмоций - говорящая машина! - жестко, с неприкрытым вызовом выпалил он. Спохватился, попридержал, смягчил голос, подпустил в него увещевательности: - Север вымораживает эмоции. Их беречь да подпитывать надо благом, теплотой душевной, а мы…
- Ну что ж. У каждого свое хобби. - Румарчук чуть отстранился, словно для того, чтоб лучше вглядеться в собеседника. В голосе зазвучали назидательные нотки. - Только не в ущерб главному - нефтедобыче. На этом и концентрируйте все свои силы. Не распыляйтесь. Эмоции - под пресс расчета. Сразу убудут в объеме и весе… - Резким взмахом руки выпростал из-под обшлага рубашки циферблат часов. - Пора. Через три минуты начало. Идемте.
"Черт дернул с этими эмоциями, - негодовал Бакутин, шагая рядом с Румарчуком. - Такая возможность. Осел вислоухий. Нет бы о главном посоветоваться, заручиться… Эх…"
Он не раз примечал за собой подобное: не гадает, не думает, а сказанет, да порой такое, что потом сто раз кается. И ладно бы в запале, в азарте, - в самом обыденном состоянии. И хоть сразу почует: не туда, не о том заговорил, а все равно шпарит до конца. Вот уж действительно - язык мой - враг мой. Подумал: "Хоть бы на комиссии не накатил этот говорильный зуд…"
Заседание Центральной комиссии по разработке получилось долгим и настолько неприятным и напряженным для Бакутина, что, выйдя наконец из главка, Гурий Константинович вдруг ощутил непривычную, гнетущую усталость.
- Вы топайте, - сказал Паку с Лисицыным. - Я в ресторан не пойду. У приятеля поужинаю. Обещал непременно быть…
Несколько минут постоял на перекрестке, заторможенно соображая, куда же двинуться и бесцельно побрел по главной улице в сторону, противоположную той, куда ушли Пак и Лисицын. Не хотелось, чтоб даже они видели его таким побитым. В единственный ресторан Туровска наверняка сойдутся сейчас многие из тех, кто только что сидел в зале заседания главка. Вино снимет путы с языков, и тут уж не избежать ни назойливых состраданий единомышленников, ни унизительного сочувствия выигравших бой противников. Сегодня он потерпел позорный крах. И поделом: не зарывайся, умей и достигнутым довольствоваться.
Центральная комиссия в полном составе снизошла в безвестный захудалый Туровск, чтобы признать свою неправоту. Это ли не победа? Легко ли заласканным почетом министерским заправилам громогласно уступить каким-то турмаганцам? А ведь уступили. Признали. Вопреки собственным инструкциям и приказам согласились на выделение первоочередного участка разработки недоразведанного и незащищенного месторождения. Так прими же эту уступку с благодарностью, а не диктуй, не требуй, не возносись…