- Добрый вечер! - взвизгнул он, обернувшись, звук вышел такой резкий, что оба вздрогнули.
- Кто это? Добрый вечер… Холл? Прогулка перед сном?
- Да, это у меня норма. Чайку выпить нет желания?
- Чайку? Пожалуй, поздновато. - Без особого энтузиазма Дарем добавил: - Может быть, виски?
- А есть? - вырвалось у Мориса.
- Есть… пошли! Вот моя крепость - на первом этаже.
- Здорово!
Дарем включил свет. В камине догорал огонь. Дарем предложил Морису сесть, подтащил столик со стаканами.
- Скажите, когда хватит.
- Спасибо… все, все, стоп.
- С содовой? - спросил Дарем, позевывая.
- Да, - подтвердил Морис. О том, чтобы задержаться, не могло быть и речи - Дарем устал и пригласил его просто из вежливости. Выпив, Морис вернулся к себе, пополнил запасы табака и снова вышел во двор.
Абсолютную тишину сопровождала абсолютная тьма. Морис шел, не нарушая сна природы, благо трава скрадывала шаги. Теплился только огонек его сердца. Все остальное в нем постепенно заснуло, и прежде всего мозг - самый слабый его орган. За ним погрузилось в сон все тело, и ноги сами понесли его вверх по ступенькам, прочь от приближающегося рассвета. Но искру, что вспыхнула в сердце, было уже не погасить, в душе его наконец поселилось подлинное чувство.
Наутро возбуждение в нем немного улеглось. Накатила простуда, потому что, сам того не заметив, он вымок под дождем и в результате умудрился проспать богослужение и две лекции. Но разобраться в своих ощущениях ему не удалось. После ленча он переоделся для футбола, однако, бросившись на диван, проспал до самого чая. Никакой подпитки организму не требовалось. Вместо чая Морис побрел в город и, наткнувшись на турецкие бани, пошел туда. Простуду, кажется, удалось изгнать, зато он опоздал еще на одну лекцию. Холл вдруг почувствовал, что не готов встречаться со своей старой гвардией - саннингтонцами, - и, никак не афишируя свое отсутствие, пообедал один в помещении дискуссионного общества. На глаза ему попался Рисли, однако желание общаться пропало. Снова подступил вечер, и, к своему удивлению, он обнаружил: туман в голове рассеялся. Работу, на которую в другие дни уходило часов шесть, он сделал за три. Спать он лег в обычное время и проснулся здоровым и безмерно счастливым. Какой-то глубинный, подсознательный инстинкт подсказал ему: надо дать Дарему и мыслям о нем суточную передышку.
Понемногу они начали встречаться. Дарем пригласил его на ленч, Морис не остался в долгу. Правда, ответное приглашение последовало не сразу - сработала осторожность, в принципе ему не свойственная. Раньше он проявлял осторожность по мелочам, но тут масштаб был совсем другой. Он все время был начеку, и его действия в октябре вполне можно описать языком военных действий. Он не отваживался ступать на неразведанную территорию. Собирал сведения о слабых местах Дарема, равно как и о сильных. И прежде всего приводил в состояние боевой готовности свой арсенал.
Если бы возникла надобность спросить себя: "Что же со мной происходит?", он бы ответил: "Дарем - один из тех, с кем мне хотелось дружить еще в школе". Но надобности задавать себе такой вопрос не возникало, и он просто продвигался вперед, стиснув зубы и отключив разум. Дни, полные противоречий, ускользали в небытие, и Морис ощущал, что обретает все более твердую почву под ногами. Остальное не имело значения. Да, он должен работать, соблюдать условности общества, но все это вторично и мало его занимает. Он рожден для другого - подняться по склону горы, протянуть руку и найти руку другого человека. Он уже забыл, насколько был близок к истерике в ту первую ночь и как чудесно исцелился. Это были ступени восхождения - они остались позади. Мысли о нежности, о каких-то чувствах никогда не посещали его. Его отношение к Дарему не было пылким. Дарему он не противен - это точно. А больше ничего и не требуется. Зачем гнать лошадей? Он даже не лелеял никаких надежд - надежды отвлекают, а сделать нужно так много…
7
В следующем семестре они сразу сблизились.
- Холл, представляете, я на каникулах чуть вам письмом не разродился, - с ходу завязал разговор Дарем.
- Да-а?
- Но так развез, что самому противно стало. Да и вообще несладко мне там пришлось.
Не уловив в его голосе особой серьезности, Морис спросил:
- А что случилось? Пересолили рождественский пудинг?
Тут же выяснилось, что со своей шуткой он попал в точку - в семье разразился крупный скандал.
- Мне бы хотелось знать ваше мнение - если от моего рассказа вы не умрете со скуки.
- Давайте, я слушаю, - подбодрил его Морис.
- Мы сцепились по вопросу о религии.
В эту минуту в комнату вошел Чэпмен.
- Извини, нам нужно кое-что обсудить, - остановил его Морис.
Чэпмен ретировался.
- Зачем вы его выставили, мою дребедень в любое время можно выслушать, - запротестовал Дарем. Но стал рассказывать с воодушевлением. - Холл, не хочу вам морочить голову своими верованиями, вернее, их отсутствием, но для полной ясности надо сказать, что я не сторонник общепринятой религии. Я не христианин.
К подобной позиции Морис относился неодобрительно; участвуя в прошлом семестре в дебатах на эту тему, он сказал: если уж у тебя есть сомнения, держи их при себе - пожалей окружающих. Но сейчас он лишь заметил Дарему: вопрос этот сложный, у него много граней.
- Я знаю, дело не в этом. Тут и обсуждать нечего. - Дарем помолчал, глядя на огонь в камине. - Дело в том, как к этому отнеслась моя матушка. Я признался ей полгода назад, летом, и она восприняла мои слова вполне спокойно. Отпустила какую-то глупую шутку, как обычно, только и всего. Поговорили и забыли. Я был ей за такую забывчивость очень благодарен, ведь на меня это давило многие годы. Я не верил в Бога с детства, нашел для себя кое-что получше. Но когда познакомился с Рисли и его компанией, понял, что о своих взглядах должен сказать вслух. Вы не знаете, как они носятся с религией - у них это прямо точка отсчета. Вот я и высказался. Мама никакого шума поднимать не стала, мол, доживешь до моих лет - поумнеешь. Я уехал довольный, с души будто камень свалился. А теперь вдруг заварилась каша.
- Почему?
- Почему? Из-за Рождества. Я не захотел причащаться. Причащаются ведь три раза в год…
- Да, знаю. Святое причастие.
- …в общем, под Рождество зашел об этом разговор. Я сказал, что никуда не пойду. Уж как только мама меня не обхаживала - совсем на нее не похоже, - прошу тебя, сынок, один раз, ради меня… потом рассердилась: тебе, мол, плевать на мою репутацию, как и на свою собственную. Как-никак мы - эсквайры, и соседи нас не поймут. А в конце сказала такое, что я не вытерпел. Я, оказывается, человек порочный. Я бы понял, скажи она это полгода назад, но сейчас! Зачем трогать святое понятие о пороке и добродетели? Чтобы заставить меня делать то, во что я не верю? Я сказал ей: я причащаюсь по-своему. И если пойду причащаться с тобой и сестрами, мои боги меня покарают! Наверное, я слегка перегнул палку.
Морис, не вполне понимая, спросил:
- Так вы пошли?
- Куда?
- В церковь.
Дарема всего передернуло, он вскочил на ноги. Потом закусил губу и заулыбался.
- Нет, Холл, не пошел. Я думал, что объяснил достаточно ясно.
- Извините… сядьте, пожалуйста. Я не хотел вас обидеть. Просто туго соображаю.
Дарем присел на корточки возле кресла Мориса.
- Вы Чэпмена давно знаете? - спросил он после паузы.
- В школе плюс здесь - пять лет.
- Понятно. - Он о чем-то задумался. - Дайте сигарету. Нет, свою, просто затянуться. Спасибо. - Морис решил было, что исповедь окончена, но, выпустив клуб дыма, Дарем продолжил: - Понимаете, я знаю, что у вас - мама и две сестры, точь-в-точь моя комбинация, и, пока мама меня чихвостила, я задался вопросом: как бы поступили на моем месте вы?
- Похоже, у вашей мамы с моей очень мало общего.
- Что вы имеете в виду?
- Меня мама вообще никогда не чихвостит.
- Спорить готов, вы никогда не давали ей повода - и никогда не дадите.
- В любом случае до ругани она не опустится.
- Женщине, Холл, в голову может взбрести что угодно. Меня матушка совсем доконала. Из-за этого кошки на душе скребут, и мне нужен ваш совет.
- Все образуется, она пойдет на мировую.
- Именно, дорогой мой, она пойдет - а мне что делать? Притворяться, будто все в порядке? У меня после этого скандала будто вся жизнь перевернулась. Я еще раньше сказал себе: врать не буду. А она… только о ней подумаю - тошнота к горлу подступает. Ну вот, теперь вы знаете то, чего не знает ни один человек в мире.
Морис сжал кулак и легонько стукнул Дарема по голове.
- Да, тяжело, - хмыкнул он.
- А у вас дома как дела обстоят? Расскажите.
- Да нечего особенно рассказывать. Живем - и все.
- Везет некоторым.
- Не знаю, везет или нет. Дарем, а вы меня не разыгрываете? Ваши каникулы и вправду превратились в кошмар?
- Чистый ад, кошмарнее не бывает.
Морис разжал кулак и захватил горсть волос.
- Эй, больно! - фыркнул Дарем.
- А что насчет Святого причастия сказали ваши сестры?
- Одна из них замужем за священ… Э-эй, больно, говорю!
- Чистый ад, да?
- Холл, вот не знал, что вы такой любитель подурачиться! - Он схватил Мориса за руку. - А другая обручена с Арчибалдом Лондоном, эсквайром… Ой! Ну-ка! Хватит, а то я сейчас уйду.
Он завалился на пол и очутился у Мориса между колен.
- Ну, что же не уходите?
- Не могу.