- Ну, это мы сделали, - сказала учительница. - Перейдем к следующему. Кто у нас не написал? Куманин? Ну иди к доске, Куманин, расскажешь своими словами.
- Что?
- Иди отвечать.
- Чего отвечать?
- Встань!
Валера Куманин поднялся.
- Чего отвечать?
- К доске иди. Здесь и поговорим.
Валера вышел к доске, всем своим видом, походочкой показывая, что он все равно ничего не знает и нечего его вызывать. Отвернувшись от учительницы, он смотрел в окно, гримасничал одной половиной лица, подмигивая классу.
- Ну, что дальше? - спросила Анна Федоровна,
- Не знаю.
- Отвечай урок.
- Без магнитофона не могу.
При упоминании о магнитофоне учительница с досадливым любопытством посмотрела на мальчишку. Валера отвернулся, глупо засмеялся.
- Не надоело на истории играть?
- У нас не было сегодня истории, - крикнул Мишка Зуев. - Во!
- Так что - скучаете? Соскучились по научно-технической революции, Куманин?
- Я тоже соскучился, - крикнул Мишка Зуев. - Честно!
- Тихо! Дежурный у нас какой сегодня беспокойный. - Анна Федоровна приподнялась над столом и тут же опустилась снова на стул, посмотрела на Валеру Куманина. - Отвечать будешь?
- Напомните, что вы задавали?
- Ты зачем сюда ходишь, рыбынька? Куманин, Куманин… Ладно, садись.
- Банан будете ставить?
- Ничего я тебе ставить не буду. Напиши сам в дневнике: "Я плохо учусь" - и дай прочитать родителям.
Валера вернулся на свое место, сел, положил руки на парту и стал смотреть в сторону. Анна Федоровна ждала, никого не вызывала.
- Написал?
- Не буду я писать. Что я, дурак - сам на себя писать, что я, рыжий?
- Напишешь. Ты у нас не рыжий, ты у нас курносый. Только учиться не хочешь. Родители об этом должны знать.
"Ловко я его поймала. Вот он чего боится, - подумала она. - Гордость не позволяет о самом себе написать…"
- Написал? Ты не тяни время.
- У меня ручки нет.
- Дайте ему кто-нибудь ручку.
Никто не пошевелился. Это удивило Анну Федоровну. Все сидели тихо, но никто не пошевелился. Учительница взяла со стола свою ручку, подошла к Валере.
- Вот тебе ручка. Пиши!
Валера озлобленно посмотрел на нее снизу вверх.
- Не буду я писать.
- Пиши, рыбынька, время идет.
Она старалась говорить спокойно, но щеки у нее уже подрагивали от сдерживаемой неприязни к этому злому мальчику. Спиной она чувствовала пристальные взгляды ребят. Класс вел себя непонятно.
- Пиши, пиши, ну?
- А вы напишите, что плохо преподаете.
Сказав это, Валера отодвинулся еще дальше, на самый край, столкнув сидящую рядом с ним тихую девочку Свету Пономареву. Та без сопротивления встала, оперлась рукой о стену. Анна Федоровна растерянно и вместе с тем яростно смотрела некоторое время на Валеру. Затем сказала, вернее, крикнула срывающимся голосом:
- Встань! - Но это было не совсем то, чего она хотела. - Вон из класса!
Валера не осмелился выйти в проход, где стояла учительница. Светка посторонилась, и он полез вдоль стены, вытирая своим не по-мальчишески толстым задом штукатурку. Анна Федоровна шла по проходу параллельно с ним.
- Значит, не нравятся тебе мои уроки, рыбынька?
- Я правду сказал.
- Мы не "рыбыньки", - подала голос с "Камчатки" Маржалета (Маргарита Кравцова). Анна Федоровна резко обернулась. Она хотела спросить у этой толстой грудастой дурищи: "А кто же вы?", но не спросила, ученики, действительно, не "рыбыньки". Настаивать на том, что они "рыбыньки", сейчас было глупо. Но что-то надо было ответить, а она не знала что. Она уже открыла рот, вздохнула и ничего не сказала. А Маржалета, видя растерянность учительницы, поднялась, одернула платье на груди и боках и, наклонив голову, проговорила, словно перед ней была мать или подруга:
- Давыдова Алена пишет стихи, а вы не знаете. Ну, скажите честно, знаете?
- Да, знаю, - ответила Анна Федоровна. - Читала в стенгазете.
- Ну, что… скажете - плохие?
- Я скажу, Кравцова, сядь! А ты что стоишь, барышня? - набросилась она на Светку Пономареву. - Тебе тоже мои уроки не нравятся? Кого еще не устраивают мои уроки? Дверь открыта. Идите!
Алена рывком поднялась. С минуту она соображала, что же делать дальше и что сказать. Она хотела сказать, что дело не в стихах, она сама знает все про свои стихи, никто Маржалету не просил выступать.
- Что, Давыдова? Иди! Иди! - сказала Анна Федоровна.
- Зачем вы так со Светкой Пономаревой? И вообще?
- Магнитофон укрепляет знания. Чем плохо? Во!
- Сядь! - дернули Мишку Зуева сзади за пиджак, и он сел, но не сдался.
- Чего? Я за технический прогресс.
Учительница смотрела на Алену.
- Ну что, Давыдова? Ну что?
- И вообще! - повторила Алена.
- И вообще, Давыдова, встала - иди! Я не собираюсь перед тобой отчитываться.
Алена хлопнула крышкой парты и пошла к двери. Вслед за ней поднялась Раиса Русакова. Захлопали крышки парт. Пробежала мимо учительницы, вытирая слезы, всхлипывая, Светка Пономарева; за ней - Маржалета, Людмила Попова и Людмила Стрижева, другие…
Анна Федоровна стояла у своего стола, не решаясь никого остановить. Она даже не могла ничего им сказать, только открывала и закрывала рот. Щеки у нее обвисли, оскорбленно подрагивали. Она слышала топот в коридоре, он отдавался у нее в висках. Потом увидела из окна ребят, выбегающих из школы. "Это же они не от меня убегают. Это они от Великой Русской Литературы убегают, - подумала она. - Катитесь, рыбыньки! Пушкин и Лев Толстой за вами не побегут".
Последними покинули класс Сережка Жуков и Лялька Киселева. Они неторопливо собрали свои тетрадки, книжки и даже попрощались. Сережка Жуков просто кивнул. Лялька Киселева сказала печальным голосом:
- До свиданья, Анна Федоровна!
Учительница им не ответила. Она оправила свитер и вышла из класса раньше, чем сочувствующие ей мальчик и девочка достигли дверей.
Директор школы Андрей Николаевич Казаков был на уроке. Когда прозвенел звонок, Анна Федоровна и завуч Нина Алексеевна вышли в коридор, чтобы его встретить. Нина Алексеевна накурилась во время разговора в учительской (каждое ЧП она принимала близко к сердцу) и сейчас жевала воздух, собирая брезгливые морщины на лбу и вокруг рта.
В конце коридора из класса вышел высокий худой мужчина в темном костюме. За ним, слегка сгибаясь под тяжестью магнитофона "Комета", шагал почти такой же высокий парень из 9 "А" Юра Белкин. Еще двое мальчишек, отталкивая друг друга, быстро шли рядом с директором, что-то оживленно говоря ему, жестикулируя. "Так когда-то заканчивались и у меня уроки, - подумала Анна Федоровна, - хотя я и не пользовалась магнитофоном".
- Андрей Николаевич, вы к себе? - сказала завуч, преграждая дорогу всей "компании". Мальчишки, которые разговаривали с директором, сразу же убежали. Юра Белкин поставил магнитофон на пол, надеясь переждать. Но обе учительницы смотрели на директора и молчали. И Андрей Николаевич сказал:
- Иди, Юра! Спасибо! Дальше я сам.
У директора - светлые волосы и светло-голубые глаза с коричневой крапинкой в левом зрачке, которая придавала ему несерьезный, несимметричный вид. Волосы при каждом движении головы рассыпались, нависали над впалыми щеками и острыми скулами. Некоторые пряди падали на глаза. Движением головы или руки он их забрасывал назад. Делать это приходилось часто, и оттого взгляд, устремленный поверх голов, придавал его фигуре горделивую и вместе с тем легкомысленную осанку.
- Андрей Николаевич, чэпэ, - сказала завуч. - Девятый Великолепный… Сбежали с урока… во время урока… при живой учительнице…
- Не сбежали, просто ушли, заявив, что я не так преподаю, - сказала Анна Федоровна.
- Девятый Великолепный? А что же тут великолепного? - спросил директор, дружелюбно улыбаясь и глядя на Нину Алексеевну веселым (с крапинкой) зрачком.
- Мы так привыкли: "ашники", "бэшники", девятый "В"-еликолепный. Представляете, какая наглость?
Андрей Николаевич был человек новый в школе, для многих непонятный. Защитив кандидатскую диссертацию, он неожиданно для всех, кто его знал, пошел работать в школу. Решение его казалось легкомысленным, отвечающим общему впечатлению от его внешности и характера. Он, улыбаясь, отвечал: "Новая работа ближе к дому, ближе к жизни". Иногда добавлял: "Где у нас сейчас идет перестройка, революция? В школе. А я историк". Если очень досаждали, становился совершенно серьезным, говорил о роли школы в обществе, цитировал Ленина. Если спрашивали, собирается ли писать докторскую, снова отшучивался и, возвращаясь к мысли "революция - в школе", приводил слова Ленина, написавшего в конце неоконченной книги "Государство и революция": "Приятнее и полезнее опыт революции проделывать, чем о нем писать".
- Мы должны принять какие-нибудь карательные меры? - спросил директор.
- Я думаю, педсовет с родителями, - ответила завуч. - Что это такое? Совсем распустились.
- Хорошо, - сказал Андрей Николаевич, наклоняясь, чтобы взять магнитофон. - Хорошо.
Они стояли неподалеку от дверей учительской. На стене в большой раме под стеклом висели стандартные листы писчей бумаги с отпечатанными на них пунктами школьных правил. Директор, поднимая магнитофон, посмотрел на эти листы. "Хорошо" прозвучало предварительным согласием.
- Хорошо, - повторил Андрей Николаевич. - Кто у них классный руководитель?
- Зеленова Марина Яновна.
- Пусть зайдет ко мне.