- Ты думаешь?..
- Я уверен…
- Давай тогда пропустим по одной!..
- Ты что, вчера недобрал?..
- Вчера было весело, а сегодня - тревожно…
Разумеется, он ничего не знал. Я стоял на деревенской площади. Небо, упираясь в высокие холмы, давило на меня, как глаза женщины, закрывшейся у себя в комнате, и я ни на минуту не сомневался в ее словах.
Любен Станев
СЧАСТЛИВИЦА
Она спокойно и деловито показывала мне свою квартиру, я же была настолько потрясена, что даже забыла о сигарете и обожгла себе пальцы. Неужели все это принадлежит Верочке? Уму непостижимо! Той самой Верочке, с которой мы снимали когда-то комнату у бабки Гуны, жалкую каморку с окнами на север в набитой жильцами запущенной квартире, где пол скрипел, двери хлопали, из кранов текло, а по утрам надо было по полчаса ждать, чтобы попасть в ванную… Четыре года мы проспали на одной кровати, время от времени великодушно уступая друг другу "территорию"; честно признаться, мне приходилось просить об этом гораздо чаще - Верочка в любовных делах была неумехой, а познакомившись с Николаем, втюрилась в него по уши… Стоило прийти гостям, как хозяйка - жутко любопытная старуха - заявлялась без стука, усаживалась напротив наших кавалеров и принималась их рассматривать самым бесцеремонным образом. Она уже впадала в маразм - утверждала, например, что о достоинствах человека можно судить по форме его ушных раковин. Если бы я прислушивалась к ее советам, мне бы пришлось выходить замуж, по меньшей мере, трижды в год. Бабке Гуне Николай не нравился. Она считала, что Верочка совершила роковую ошибку…
И что же в результате? Оказывается, моей подружке здорово повезло - она у нас счастливица, тогда как я…
Встретились мы неделю назад на улице, совсем случайно, - живем в одном городе, а десять лет не виделись. Нельзя сказать, чтобы Верочка очень изменилась: такая же маленькая, с хорошей фигуркой; тот же заразительный, сердечный смех, открывающий ровные белые зубки, - в ее смехе, в этих ее зубках было особое очарование.
Мы долго говорили о нашей юности, припоминали смешные случаи и старых знакомых, а когда прощались, она пригласила меня в гости.
Квартира была необычной: пол кое-где приподнят, потолок опущен; камин, гарнитур, каких я ни у кого не встречала, - все оригинально и изысканно, начиная с просторной прихожей и кончая умопомрачительной ванной комнатой, где наряду со сверкающими кранами и ручками было несколько круглых зеркал в темно-синих рамах и белый узкий бельевой шкаф, наполненный махровыми полотенцами.
Я невольно вспомнила, каким бедным был Верочкин гардероб - пара ситцевых платьишек. Сирота, приехавшая в столицу учиться и работать. Помню, она изучала стенографию. Родом Верочка была из глубокой провинции, в то время как я выросла в городе, известном своими культурными и аристократическими традициями еще тогда, когда София была большой деревней.
Осмотрев комнаты, мы вернулись в холл, и Верочка сказала:
- Пойдем, я тебе покажу ателье, чтобы можно было потом спокойно попить кофе на террасе.
Мы поднялись по внутренней деревянной лестнице. Ателье занимало все пространство над холлом. Это было просторное, почти пустое помещение. В глубине, у окон, стоял огромный чертежный стол - там в беспорядке лежали каталоги, рулоны кальки, циркули и множество карандашей, кисточек и фломастеров; на длинных раздвигающихся кронштейнах были укреплены лампы, похожие на диковинных птиц. Стоящие на столе пепельницы - с полдюжины - были переполнены окурками, воздух пропитался едким запахом сигарет. Больше в помещении ничего не было, и Верочка поспешила объяснить:
- Вроде бы все довели, а вот ателье никак. Но, главное, было бы где чертить.
- И хорошо, - сказала я. - Бабушка говорила, что в старые времена люди специально оставляли часть дома недостроенной.
Она посмотрела на меня удивленно:
- Почему?
- Считалось хорошей приметой, и люди меньше завидовали.
Верочка на минуту задумалась, лицо ее стало каким-то отчужденным и очень серьезным, но она тут же рассмеялась своим теплым, звонким смехом.
- Ерунда. Кто нам может позавидовать? Да и нечему. Николай вкалывает с утра до вечера.
"Другие тоже вкалывают!" - хотелось мне сказать.
Мы сидели на террасе, под нами был сад, круглые кроны деревьев казались брошенными на траву зелеными шапками, дальше шли красные черепичные крыши, а за ними на горизонте при свете заходящего солнца у подножия Витоши весело блестели сельца и отдельные виллы. Все это было необыкновенно красиво и живописно! Сама того не желая, я сравнила эту панораму с видом из моих окон - узким колодцем внутреннего двора с его облезлыми балконами и ржавыми лебедками, от которых тянутся черные веревки для сушки белья, - и сердце мое сжалось: чем она лучше меня, эта счастливица? Почему ей в жизни так повезло? Казалось бы, ничуть не красивее, не умнее, из самой что ни на есть простой семьи… А какие блестящие молодые люди ухаживали когда-то за мной! Теперь они известные поэты, режиссеры, артисты… Я меняла своих кавалеров с легкостью, не думая о будущем, воображая, что вечно останусь молодой.
- Николаю дали возможность выбрать, - услышала я Верочкин голос, и до меня дошло, откуда такие шикарные апартаменты. - У нас есть закон, по которому архитектор, если у него нет жилплощади, может получить квартиру в доме, который строится по его проекту. Мы специально взяли последний этаж, чтобы можно было чердачное помещение использовать под ателье.
- Чудесно! - кивнула я. - И планировка идеальная, и вид из окон… и обставили с блеском. Сразу видно: здесь живет архитектор!
- Да, Николай удивительно способный, - сказала она с ласковой и счастливой улыбкой. - В Тунисе его очень ценили. И здесь нет отбоя от заказчиков. Если бы он на все соглашался, день и ночь пришлось бы чертить…
- А как ты? - вставила я осторожно.
- Я? - Она прищурилась. - Я не работаю… Занимаюсь мужем, ребенком, домашним хозяйством…
"Вот почему она так сохранилась - выглядит совсем молоденькой!" - промелькнуло у меня в голове. Я посмотрела на свою жилистую руку, державшую чашку, - кожа сморщенная, вся в мелких коричневых пятнышках - и снова почувствовала досаду, смешанную с острой жалостью к самой себе. Мне живо представилось, как Верочка с Николаем пьют по утрам кофе на этой великолепной террасе, в то время как я верчу центрифугу с пробирками, полными мочи, или высасываю трубочкой кровь из пальца больного. К одиннадцати у меня уже все плывет перед глазами от непрерывного вглядывания в микроскоп… Именно в это время являются опоздавшие или блатные: одни просят, другие грозят пожаловаться, отчего мою усталость как рукой снимает, и я посылаю их подальше, разумеется, про себя. Единственное утешение в том, что меня не могут уволить: лаборанты у нас дефицитный кадр… если, конечно, это может служить утешением. И вообще, еще вопрос, стоит ли моя работа того, чтобы за нее держаться.
- Значит, Николай неплохо зарабатывает, раз ты можешь себе позволить сидеть дома, - заметила я и, перевернув свою пустую чашку, поставила ее на блюдце.
Верочка весело покачала головой.
- Что ты! Мы по уши в долгах. Он хорошо зарабатывает, но, если бы ты знала, сколько нам стоила эта квартира!
Мне совсем не хотелось это знать. Я понимала, что сумма окажется для меня астрономической и я еще больше расстроюсь.
- Переверни чашку, я тебе погадаю.
Верочка вскинула пепельные, едва заметные бровки, не без колебания взялась за чашку.
- Что мне можно предсказать? - спросила она с удивительным равнодушием. - Ну, разве что… Когда мы выплатим долги?
- В наше время хорошо уже то, что ты можешь позволить себе взять в долг, - сказала я с вымученной улыбкой.
"Она права, зачем я стану ей гадать, когда у нее и так все хорошо? Вот и у Николая работы навалом".
- Сама говоришь, от заказчиков нет отбоя.
Она поиграла ложечкой.
- Сейчас одна работа, деньги не скоро. Хотя… - Верочка не договорила, махнула рукой и одарила меня солнечной улыбкой. - Но не будем жаловаться!..
Заговорили о Тунисе. Я спросила, ездили ли они в другие, европейские, страны.
- Дважды были во Франции, - ответила Верочка почему-то без особого воодушевления.
Потом стали припоминать общих знакомых - она просила рассказать, кто, где и чем занимается, интересовалась, встречаюсь ли я со старыми приятелями - теми, с кем мы дружили пятнадцать лет назад. Верочка все больше оживлялась, все чаще звучал ее заразительный смех, и, глядя на нее, слушая этот смех, я погрузилась в прежнюю атмосферу, мной овладело странное чувство, будто вовсе не прошло столько лет и мы снова сидим в нашей маленькой комнатушке - молодые и беспечные…
Хлопнула входная дверь, кто-то быстро пересек холл, и на террасу выскочила очаровательная девочка лет семи.
- Мамуля, если б ты знала… - начала она запыхавшись, но, увидев меня, смутилась и вежливо поздоровалась.
Я смотрела пораженная - такого поразительного сходства между матерью и дочерью я еще не встречала. Это была та же Верочка в миниатюре - те же ясные голубые глаза, тот же носик, словно его сжали двумя пальчиками и он так и остался, те же ровненькие выпуклые зубки, а главное - та же лучезарная улыбка, обаятельная и добрая.
- Как тебя зовут? - спросила я, протягивая к ней руку.
- Николина, - ответила девочка, поглядывая на мать.
"В честь Николая", - подумала я и представила разнеженного и гордого отца. Верно, дочка - его самая большая слабость.
Ребенок был умный и воспитанный, побыл немного с нами, а потом сам деликатно решил уйти, чтобы оставить нас вдвоем. Но чуть позже Николина вернулась и подала матери какой-то бланк.