Дети подходили, глазели и задавали вопросы, но Мириам хранила молчание и показывала им удалиться. Она сменяла флажки, и голодная стайка садилась вся разом, как одна птица. Все голуби тут же торопились в голубятню, и их хозяйка была очень довольна. Она осматривала их одного за другим и делала записи в разных журналах и карточках. И вот так день заднем она кормила, поила, запускала, свистела, махала, снижала, впускала, чистила, не отвечала на вопросы детей и не привечала их взглядом.
Дети вскоре и сами привыкли к этому представлению и перестали приближаться и подглядывать - все, кроме одного, маленького и полненького мальчика, которого они называли "Малыш". Так прозвали его уже тогда, и так звали, когда он стал юношей, и так продолжали звать в Пальмахе, и когда, спустя девять лет, по всему поселку разнесся крик: "Малыш погиб! Малыш убит в бою!" - и другие подобные возгласы, в них звучали не только жалость и боль, но и потрясение, вызванное сочетанием этих двух слов, таких несовместных: "погиб" - и "Малыш".
5
Голубятня притягивала его. Несоответствие неказистой внешности почтовых голубей и их высокого предназначения вызывало в нем дрожь. Работа Мириам рождала размышления. Его пробуждение как будто само собой сдвинулось на более ранний час, и теперь он, в отличие от прежнего, уже не оставался в постели, наслаждаясь считанными минутами, которые принадлежали ему одному, а вставал, быстро одевался, брал два куска хлеба из хлебницы в кухне интерната и бежал смотреть на запуск голубей в утренний полет. Мириам показывала ему рукой отойти, и он отступал и прятался за ближайшей пальмой. Сам того не сознавая, он повторял ее движения: тоже махал воображаемыми флажками, и прикрывал ладонью глаза, и уже усвоил поднятый вверх взгляд, который иногда провожает голубей до их исчезновения, а иногда ожидает их появления, - взгляд голубятников во все времена, всех и везде.
Мириам улыбалась про себя, но на Малыша смотрела гневным взглядом. Ее зрачки сужались: "Исчезни!" Ее лоб хмурился: "Ты пугаешь голубей!" Малыш отступал дальше и смотрел издали, но какое-то время спустя снова приближался и в один прекрасный день осмелился предложить ей помощь. Он готов, сказал он, делать любую работу. Он, конечно, мал, признал он, но зато старателен и силен - "смотри, какие у меня мускулы, потрогай здесь, не бойся, надави сильнее…" - протянул он ей согнутую руку и поднял зардевшееся лицо, - и он не будет надоедать и мешать, он будет приходить сюда сразу же после уроков, получит и выполнит любое указание и не станет задавать вопросов.
Мириам сказала: "Не нужно!" - но именно в тот день лопнуло соединение в трубе водопровода, ведущей к крану голубятни, и ей понадобился кто-нибудь, чтобы закрыть и открыть шибер, пока она чинит и затягивает с другой стороны, и Малыш с успехом выполнил эту задачу, и она смилостивилась и позволила ему почистить кормушки. Она наблюдала за ним издали, искоса, как смотрел на нее доктор Лауфер, когда ее, в возрасте Малыша, мать привезла в зоопарк в Тель-Авиве и она не обращала внимания ни на тигра, ни на льва, ни на обезьян, а стояла и смотрела на голубей и не отходила от голубятни, пока проходивший там долговязый рыжий мужчина не пригласил ее войти внутрь. Сейчас она видела, что Малыш делает все основательно и аккуратно, а главное, что он движется внутри голубятни с каким-то врожденным спокойствием, плавно и мягко, и голуби не пугаются его присутствия.
Она велела ему подмести пол в голубятне и послала закопать мусор в яме, а через несколько дней, погасив свою вечернюю сигарету, вдруг спросила, сколько ему лет.
- Одиннадцать, - ответил он.
- Это хороший возраст. Чего ты хочешь - и дальше морочить мне и голубям голову или учиться и стать настоящим голубятником?
- Что значит голубятник? - спросил Малыш.
- Голубятник - это тот, кто занимается почтовыми голубями, - сказала она. - Я, например, голубятница. - И неожиданно добавила: - Это время я люблю больше всего. Это мое самое любимое время. Сейчас в Тель-Авиве тоже садится солнце, и зоопарк наполняется криками, и ревом, и рычанием, и доктор Лауфер приносит своим голубям ужин и говорит им спокойной ночи.
- Так это на самом деле почтовые голуби? - спросил Малыш. - Как он и сказал?
- Да.
- А куда они переносят письма? Всюду, куда им велят?
Она улыбнулась:
- Голуби умеют только одно - возвращаться домой. Если ты хочешь, чтобы кто-нибудь послал тебе письмо с голубем, ты должен дать ему голубей, которые выросли в твоей голубятне.
- Да, - сказал Малыш. - Я хочу научиться и стать настоящим голубятником.
- Тогда посмотрим, как тебе помочь, - сказала Мириам и поднялась с места в знак того, что сейчас она уходит и он тоже должен уйти, потому что ему нельзя находиться возле голубятни в ее отсутствие.
Голуби могут испугаться, а, как мы уже говорили, голуби должны любить свой дом, иначе они в него не будут возвращаться.
6
А теперь время рассказать о случайном стечении обстоятельств, которого в то время никто не заметил, но чей смысл и влияние еще прояснятся: в тот самый день, когда доктор Лауфер оставил Мириам и ее голубей в кибуцной голубятне, на некий балкон, что на улице Бен-Иегуды в Тель-Авиве, опустился раненый голубь. То ли опустился, то ли упал, проковылял немного, закапав плитки пола по диагонали пунктиром красных капель, и свалился совсем.
На балконе находились в это время Мальчик и Девочка. Она, лет двенадцати, единственная дочь у родителей, лежала на животе и читала, а он, пятнадцати с половиною лет, сын соседей с третьего этажа, спустился сюда за несколько минут до того, чтобы забрать рубашку, которая упала с их бельевой веревки на этот самый балкон.
Они оба бросились к упавшему голубю и наклонились, чтобы рассмотреть его. Обыкновенный голубь, сизо-голубой, с красными лапками, похожий на тысячу других голубей. Но глаза его были затуманены болью, а правое крыло свисало криво и вниз. Видна была тонкая сломанная кость, белевшая в разорванном мясе.
Мальчик бросился к себе наверх и вскоре вернулся с коробкой, на которой было написано по-немецки красивыми белыми буквами: "Verbandscasten". Он вынул оттуда бинты и дезинфицирующие вещества, смазал рану голубя йодом, а его поломанное крыло зафиксировал нитью рафии и палочкой. Девочка придвинулась к нему, чтобы лучше видеть, и ее золотистокудрявая голова оказалась так близко, что он ощутил легкую и приятную дрожь, которую даже в своих снах о ней ощутить не осмеливался.
Девочка, которая и не подозревала, какие чувства она возбуждает в его сердце, указала на хвост голубя.
- Смотри, - сказала она. Тонкая нить была обмотана вокруг трубочек двух соседних перьев. - Это перо его, а это - нет.
И действительно, одна из двух трубочек не имела перышек и не врастала в крыло. Судя по толщине, она вообще принадлежала курице или даже гусю. Мальчик разрезал нить тонкими ножницами, освободил чужую трубочку и посмотрел на нее на просвет. Что-то там было внутри. Маленькая скатанная записка. Он вытолкнул ее наружу спичкой, развернул и сказал:
- Прочти. Здесь есть сообщение.
В записке было всего три слова, требовательных и вопрошающих: "Да или нет?" Самые короткие из всех возможных слов.
- Что это значит - да или нет? - недоумевал Мальчик. - Да или нет что?
Сердце Девочки стучало.
- Это да или нет любви. Кто-то спрашивает у кого-то, согласна ли она.
- Почему именно любви? - усомнился Мальчик. - Это вполне может быть письмо от родственников, или от компаньона по делу, или что-что связанное с Хаганой.
Но Девочка стояла на своем:
- Это любовное письмо. А теперь этот голубь у нас, и парень не понимает, почему девушка ему не отвечает.
Из всего вышесказанного читатель может уразуметь, что нет никакой необходимости в землетрясениях или мировых войнах, чтобы изменить ход жизни человека и произвести в ней настоящий переворот. Порой для этого вполне достаточно детской рогатки, или кошачьих когтей, или какой-нибудь другой несчастливой случайности, произошедшей перед восходом солнца. Так или иначе, но, поскольку голубь нуждался в лечении, а Мальчик - в удобном случае, он взял старый деревянный ящик, накрыл сеткой и положил в него голубя со словами:
- Я знаю, что мы сделаем! В зоопарке должен быть ветеринар. Если хочешь, пошли туда вместе, и я помогу тебе нести ящик.
Вначале они поднялись на север по улице Бен-Иегуды, потом свернули на восток и пошли вдоль бульвара до известкового холма, знакомого всем жителям Тель-Авива. Многие из них плавали там в бассейне, который раньше служил для поливки цитрусовых посадок.
- Билеты! - сказал им человек, стоявший на входе в зоопарк. Очень толстый человек, одетый в хаки и с фуражкой на голове.
- Но у нас здесь раненый голубь.
- Здесь не больница для животных. Если хотите войти - надо платить.
Они отошли.
- Какой плохой человек, - сказала Девочка.
- Ты его не знаешь? Это Толстяк из Зоопарка, - сказал Мальчик. - Так все его зовут, и он совсем не плохой, просто это его работа. Но если принести ему сухой хлеб для животных, он позволяет войти.
- Так беги, принеси, быстро! Люди всегда кладут сухой хлеб на забор, никогда не выбрасывают в мусор.
Мальчик исчез, и тут на улице появился зеленый пикап. Худой, долговязый мужчина неясного возраста, с длинными ногами и руками, рыжими волосами и тонким крючковатым носом, вышел из машины и направился к воротам. Толстый человек сказал: "Здравствуйте, доктор Лауфер", и Девочка, ни минуты не колеблясь, подошла к нему и сказала: