- От Винсента ничего не слышно? - спросил Уолли.
- Ничего.
- Я подумал, дай-ка спрошу.
- Ничего, - повторил парикмахер. Они помолчали с минуту, и он сказал: - Ты заходи попозже, Уолли. Я тебя побрею.
- Когда?
- Попозже.
Уолли проводил взглядом мистера Давидо, который пересек улицу и, миновав аптеку и прачечную, остановился перед парикмахерской. Прежде чем зайти внутрь, он достал из кармана жилета ключ и завел крутящуюся вывеску. Столбик, раскрашенный красными, белыми и синими спиралями, завертелся.
Мимо прошли мужчина с женщиной, и Уолли показалось, что мужчина знакомый, но тот прошел, опустив глаза, мимо, и Уолли посмотрел ему вслед с презрением.
Ему надоело глазеть на прохожих, и он побрел к газетному лотку - почитать заголовки. Мистер Марголис, хозяин кондитерской, вышел и забрал мелочь.
- Вы что, думаете, я ваши вонючие гроши стащу? - обиделся Уолли.
- Позволь уж мне перед тобой не отчитываться, - сказал мистер Марголис.
- Какого черта я еще ходил в твою забегаловку!
Мистер Марголис побагровел.
- Ты, смутьян, убирайся отсюда! Давай, уматывай! - заорал он, маша руками.
- Вот психованный!
Чья-то тяжелая рука схватила Уолли за плечо и развернула. На мгновение у него от ужаса потемнело в глазах и подкосились ноги, но, увидев, что это его старшая сестра Агнесса, а рядом - мать, он приосанился - будто это не он перепугался.
- Ты что тут вытворяешь, пьянь паршивая? - Голос у Агнессы был зычный.
- Ничего я не делал.
Мистер Марголис видел, как менялся в лице Уолли.
- Ничего он не делал, - сказал он. - Просто лоток загораживал - людям не подойти.
И он удалился к себе в магазинчик.
- Тебе ж велели держаться отсюда подальше, - проскрипела Агнесса. Она была высокая, рыжая, могучая. Широченные плечи, огромные груди, распиравшие желтое платье.
- Да я просто тут стоял.
- Агнесса, кто это? - спросила мать, прищурившись сквозь толстые стекла очков.
- Это Уоллес, - с отвращением сказала Агнесса.
- Мам, привет, - сказал Уолли тихо.
- Где ты пропадал, Уоллес?
Миссис Маллеин была полная женщина, огромный живот, сутулая спина. Сквозь редкие седые волосы, забранные двумя янтарного цвета гребнями, просвечивала розовая кожа. Она подслеповато моргала - это было видно даже сквозь очки - и крепко держалась за локоть дочери, боясь нечаянно на что-нибудь наткнуться.
- Я, мама, в больнице был. Меня Джимми избил.
- И поделом тебе, алкаш проклятый! - сказала Агнесса. - Сам во всем виноват. Джимми столько раз тебе деньги давал, чтобы ты пошел в бюро, нашел работу, а ты их тут же пропивал.
- Депрессия же была. Не мог я найти работу.
- Хочешь сказать, после того как из БМТ тебя выперли за то, что ты монеты из автоматов на скачках просадил, тебя брать никто не хотел?
- Да заткнись ты!
- Ты позоришь и мать, и всю семью. Хоть бы совесть поимел - держался бы отсюда подальше. Достаточно мы из-за тебя натерпелись.
Уолли сменил тон.
- Я болен. Доктор сказал - у меня диабет.
Агнесса промолчала.
- Уоллес, - спросила мать, - ты мылся?
- Нет, мам.
- Обязательно надо помыться.
- Негде мне.
Агнесса схватила мать под руку.
- Я веду твою мать в глазную больницу.
- Погоди, Агнесса, - сказала миссис Маллеин раздраженно. - Уоллес, на тебе чистая рубашка?
- Нет, мам.
- Зайди домой, переоденься.
- Джимми ему ребра переломает.
- Ему нужна чистая рубашка, - настаивала миссис Маллеин.
- У меня лежит одна в прачечной, - сказал Уолли.
- Так забери ее, Уоллес.
- Денег нету.
- Мам, не давай ему никаких денег. Он все равно их пропьет.
- Ему обязательно нужна чистая рубашка.
Она открыла портмоне и стала рыться в отделении для мелочи.
- На рубашку нужно двадцать центов, - сказала Агнесса.
Миссис Маллеин разглядывала монетку.
- Агнесса, это сколько центов? Десять?
- Нет, это цент. Давай я найду. - Агнесса вытащила две монетки по десять центов и бросила в протянутую руку Уоллеса.
- Держи, лодырь.
Он пропустил это мимо ушей.
- Мам, а на еду хоть немножко?
- Нет, - сказала Агнесса, подхватила мать под локоть и повела дальше.
- Рубашку смени, Уоллес! - крикнула мать, поднимаясь по лестнице в надземку. Уолли смотрел, как они поднимались наверх, как вошли в павильон станции.
Его мучила слабость, ноги подкашивались. Наверное, от голода, подумал он и решил купить на двадцать центов соленых крендельков и пива. Попозже он выпросит в овощной лавке каких-нибудь подгнивших фруктов и попросит у мистера Давидо хлеба. Уолли пошел под мост, к таверне Маккаферти, неподалеку от железнодорожного тупика.
Открыв раздвижную дверь, он заглянул в бар и обмер от страха. В глубине бара стоял его брат Джимми в форме и пил пиво. Сердце у Уолли, пока он закрывал дверь, колотилось как бешеное. Ручка выскользнула из его ладони, и дверь хлопнула. Все, кто был в баре, взглянули на вход, и Джимми успел заметить Уолли.
- Б-же мой!
Уолли уже бежал. Он слышал, как загрохотала дверь, и понял, что Джимми помчался за ним. Он изо всех сил напрягал мышцы большого дряблого тела, но шаги Джимми неумолимо приближались. Уолли помчался по улице, через железнодорожные пути, на угольный склад. Пробежал мимо людей, грузивших в вагонетку уголь, пронесся по усыпанному гравием двору. Брат несся следом. Легкие у Уолли того и гляди разорвутся. Он хотел спрятаться в угольном сарае, но там его нашли бы обязательно. Судорожно оглядевшись по сторонам, он помчался к куче угля у забора и полез по ней. Джимми его почти настиг, но Уолли сбросил ногой уголь, и он попадал Джимми прямо на грудь, на лицо. Он оступился, выругался, но, выхватив дубинку, полез снова.
Забравшись на верх кучи, Уолли перелез через забор и тяжело рухнул вниз. Ноги у него дрожали, но страх гнал дальше. Перебежав через двор, он неуклюже перепрыгнул через низкий штакетник и выбил плечом покосившуюся дверь подвала. Уголком глаза он видел, как Джимми перелезает через забор угольного склада. Уолли хотел попасть на задний двор кулинарии - оттуда через подвал он мог выйти на главную улицу. Мистер Давидо наверняка даст ему спрятаться в туалете парикмахерской.
Уолли помчался через клумбу в соседний двор, забрался на забор. Потные ладони скользили, и он повалился вперед, зацепившись отворотом штанины за острие штакетины. Руки его были в рыхлой земле, нога висела на заборе. Он вертел ей во все стороны, пытаясь высвободиться. Штанина порвалась, и он полетел на клумбу. Едва вскочив на ноги, он бросился было дальше, но Джимми уже перелез через забор и схватил его. Едва дыша, Уолли повалился на землю и завыл.
- Сволочь! Ублюдок! - орал Джимми. - Я тебе шею сверну!
Он обрушил свою дубинку на ноги Уолли. Уолли взвизгнул и попытался увернуться, но Джимми схватил его и принялся лупить по заду и ляжкам. Уолли пробовал прикрыть ноги руками, но Джимми бил все сильнее.
- Не надо! Не надо! - кричал Уолли, извиваясь под дубинкой брата. - Джимми, прошу тебя! Ноги! Не бей по ногам!
- Паскуда!
- Ноги мои, ноги! - вопил Уолли. - У меня ж гангрена начнется! Ой, ноги мои!
Все тело разрывала боль. Его мутило.
- Ноги мои… - стонал он.
Джимми наконец его отпустил. Утер лицо от пота и сказал:
- Говорил я тебе, держись от этих мест подальше. Еще раз здесь увижу - убью.
Подняв голову, Уолли увидел двух перепуганных женщин, наблюдавших за ними из окна.
Джимми отряхнул мундир и направился к подвальной двери. Открыв ее, он спустился вниз.
Уолли так и лежал среди помятых цветов.
- А почему полицейский его не арестовал? - спросила миссис Вернер, жена хозяина кулинарии.
- Это его брат, - объяснила миссис Марголис.
Он лежал на животе, раскинув руки, прижавшись щекой к земле. Из носа сочилась кровь, но он был так вымотан, что даже не мог шевельнуться. По телу струился пот, спина куртки уже потемнела от влаги. Он даже не мог думать. Потом тошнота отступила, и в голове заворочались ошметки мыслей. Он вспомнил, как они с Джимми детьми играли на угольном складе. Мальчишки с Четвертой улицы катались зимой по снегу с железнодорожного вала. Он вдруг увидел, как стоит тихим летним вечером у кондитерской, на нем рубашка с закатанными рукавами, он курит, болтает с Винсентом и другими парнями - о женщинах, о лучших временах, о бейсболе; они ждут вечерних газет. Он подумал о Винсенте, вспомнил день, когда тот ушел. Это было во времена Депрессии, безработные стояли кучками на углу, курили, жевали жвачку, заигрывали с проходящими мимо девушками. Винсент, как и Уолли, перестал ходить в бюро по трудоустройству, торчал на углу вместе со всеми, курил, сплевывал на тротуар. Прошла девушка, Винсент что-то сказал, и все загоготали. Мистер Давидо видел это из окна своей парикмахерской. Он отшвырнул ножницы и, оставив клиента в кресле, вышел. Лицо его налилось кровью. Он схватил Винсента за руку и со всей силы ударил по лицу. "Мерзавец, - заорал он, - почему ты работу не ищешь?" Лицо у Винсента посерело. Он не сказал ни слова, просто ушел, и больше его не видели. Вот как все было.
Миссис Марголис сказала:
- Он давно уже лежит. А вдруг умер?
- Нет, - сказала миссис Вернер. - Он только что шевелился.