– По-вашему, я должен с пониманием отнестись к порнушке с элементами насилия просто потому, что женщина одерживает верх?
– Разумеется, – согласился Брюс. – Мне было очень важно показать женский персонаж в таком исключительно выгодном свете.
Последнюю реплику женская часть зала встретила жидкими аплодисментами. Раздалось даже несколько одобрительных возгласов.
– Молодец! – прокричала девица с колечком в носу.
– Хм-м, – профессор Чэмберс засунул ручку в рот, как будто это трубка. – Вы даже представить себе не можете, как я устал от кинорежиссеров, подающих свою безвкусную и непристойную стряпню под смехотворным соусом борьбы за равноправие полов.
Ситуация начала казаться Брюсу идиотской. В конце концов, он здесь гость! Когда же этот отвратительный старикашка от него отстанет? Брюс решил искать убежища в лицемерном феминизме – в прежние времена это называлось "прятаться за юбкой".
– Может быть, образы сильных женщин просто вас пугают?
– Молодец! – снова крикнула девица с пирсингом.
Брюсу хотелось ее расцеловать. К счастью, он этого не сделал, иначе она бы живо вчинила ему гражданский иск за попытку изнасилования. Профессор Чэмберс словно не слышал ее выкрика.
– Я не назвал бы сильной женщину, которая соблазняет ужасного и грубого урода для того, чтобы затем вонзить ему в интимные органы разбитую бутылку. Я назвал бы ее психопаткой.
– Погодите-ка, приятель! Женщина имеет право одеваться и танцевать так, как ей угодно.
– Так, как вам угодно. Действие фильма – это плод вашей фантазии. Сценарий написан вами, а исполняющая роль актриса одета так, как вы ей приказали, и делает то, что вы ей приказали.
Девица с пирсингом промолчала. Как, впрочем, и другие студенты. Дискуссия вышла за пределы их понимания. Им нравились простые вещи, а спор между профессором и Брюсом, как им все больше начинало казаться, был совсем не прост.
– Да, это я написал сценарий, – согласился Брюс. – Но что дало пищу моей фантазии? Реальность. – Его больше не беспокоил имидж. Профессор высказал свою точку зрения, и теперь была очередь Брюса высказать и отстоять свою. – Секс и насилие, правда, связаны между собой, и вы найдете множество тому примеров по всей Америке. Моей вины тут нет: не я это затеял, и сам я никого не убивал. Мое творчество – всего лишь зеркало, в котором отражается реальность.
– Кривое зеркало – так, видимо, будет правильнее?
– Прошу прощения?
– Почему ваши маньяки-убийцы всегда так привлекательны, мистер Деламитри? Почему они нравятся зрителю? Смею предположить, что если бы в последнем эпизоде фигурировала бесцветная толстуха, ее бы, наверное, изнасиловали. Только вы не стали бы снимать подобный эпизод с участием толстухи, потому что его смысл в том, чтобы показать красивую женщину, провоцирующую полуголым телом…
Брюс не дал ему договорить. Профессор сам себе расставил ловушку, приведя такой избитый ханжеский довод. У Брюса был готов уничтожающий, презрительный ответ.
– А вы когда-нибудь видели греческую статую некрасивой телки? Или батальное полотно, которое не представляет воинов храбрыми и благородными парнями, а кровопролитие – волнующим и притягательным? Образы и сюжеты создают художники. В этом – наша функция. И в основе сюжета может быть что угодно, но только не жизнь скучных и некрасивых людей, не склонных к любовным и прочим приключениям. Я вам не репортер. Я не обязан докладывать о том, что в самом деле случилось. Я художник и служу своей музе, своему таланту. Беру от жизни, что хочу, и создаю картины, которые мне нравятся.
– Вот как? А мне казалось, что вы сравнили себя с зеркалом…
– Я… Я… – Брюс знал, когда выбросить белый флаг. – Вообще-то я у вас тут слишком задержался, и мне нужно бежать.
В номере мотеля мускулистый мужчина вернулся из туалета, достал из мини-бара бутылку пива и снова завалился на кровать рядом со своей подружкой.
– Отличное кино, ничего не скажешь, – проговорил он. – Может быть, еще раз посмотреть?
– Солнце, пойдем куда-нибудь. Займемся хоть чем-нибудь.
– В тюрьму хочешь, сладкая моя?
– Конечно нет.
– Хочешь, чтобы тебя на стуле поджарили? Чтобы у тебя, живой, глаза расплавились?
– Перестань! – По ее бледным щекам вдруг покатились слезы.
– Ну, так сходи еще за гамбургером и не мешай мне смотреть кино. Потому что я сейчас работаю над планом нашего спасения.
Глава восьмая
Стемнело.
Свет прожекторов, шарящих по небу над кинотеатром, был виден издалека. Толпа становилась все гуще, и лимузин, в котором ехал Брюс, сбавил ход. Смешные штуки – эти лимузины, подумал Брюс: поездка в них обходится всего лишь в два или три раза дороже, чем в обычном такси, но при этом они считаются символами фантастического богатства и славы. У Брюса мелькнула мысль, что в этом наблюдении крылась какая-то важная истина, но какая именно, он не мог сообразить.
Лимузин прополз еще немного вперед и уткнулся в бампер автомобиля, номерным знаком которого служила надпись розового цвета "ЗВЕЗДА". Брюс улыбнулся: он понимал, что настоящие звезды не нуждаются в подобных подтверждениях своего статуса.
Пробка из лимузинов – такое бывает только в Голливуде. Улица была запружена шикарными длинными автомобилями. Брюсу на ум пришла еще одна парадоксальная мысль: совершенно не важно, какой длины у тебя машина – в плотном потоке все одинаковы и занимают ровно столько места, сколько остается между ползущей впереди и пыхтящей сзади. Неплохо сказано, похвалил себя Брюс. Можно будет выдать эту сентенцию журналистам: пусть уяснят, что он не зазнается, несмотря на всю свою популярность.
Машина совсем остановилась.
Он откинулся назад в ласковых объятиях мягкой кожаной куртки. Непроницаемые темные очки отгораживали его от окружающего мира. В руке он держал коктейль, а карман уже практически оттягивала увесистая золотая статуэтка.
Голова была занята планированием необычайно отвратительного и совершенно бессмысленного убийства, и план уже почти созрел. Жалкая корейская лавчонка где-то в Калифорнии. В лавчонку входят двое белых подростков. Типичное белое отребье. Нет, лучше пусть это будут подростки из буржуазной среды, прикидывающиеся отребьем. Разговаривают они на жуткой фене… или как там называется диалект, который в ходу у нынешних безмозглых деток? ("Вы о поколении Икс? Да-да, исключительно безмозглое поколение", – любил пошутить Брюс на вечеринке.) Подростки подходят к прилавку и просят бутылку "Джек Дэниелс" и пепси. Но пожилая кореянка знает законы и не хочет расставаться с лицензией на торговлю спиртными напитками. Поэтому она просит юных клиентов предъявить удостоверение личности.
– Вот тебе, сука, удостоверение, – говорит один из парнишек и достает мачете.
Не какой-нибудь дурацкий ножик, а самое настоящее мачете. Продавщица, конечно, просит их забыть о своей дурацкой просьбе, берет с полки целую пинту бурбона и предлагает ее за счет заведения. Но, увы, слишком поздно. Она их оскорбила. Ребята разошлись и останавливаться не намерены. Парень замахивается мачете и сносит перепуганной женщине голову. Из шеи хлещет кровь. От этого ребята заводятся еще больше, перепрыгивают через прилавок и кромсают старушечье тело на тысячу кусков.
Вся сцена должна идти под музыку, скажем, под старый добрый рок-н-ролл, или, для пущего остроумия и иронии, под "Happy Days are Here Again" либо "All You Need Is Love". Брюс снимет ее в стилистике видеоклипа. Еще не помешал бы телевизор на заднем плане. И чтобы показывали "Тома и Джерри". Пока двое подростков превращают в фарш пожилую кореянку, Джерри может гладить Тома паровым утюгом или шинковать его газонокосилкой.
"Что вы хотели сказать зрителю, сопоставляя жестокое убийство со сценой мультипликационного насилия?" – станут спрашивать всякие умники вроде профессора Чэмберса.
"Я хотел сказать, что кореянка смотрела по телевизору "Тома и Джерри"", – загадочно ответит Брюс, и сотни студентов кинематографических отделений бросятся строчить эссе на тему иронии.
"Брюс Деламитри пытается донести до зрителя, что современные американцы превратились в героев собственных мультфильмов, – напишут они. – Мы все сегодня Томы и Джерри, попавшие в заколдованный круг почти сюрреалистической жестокости".
Размышления Брюса прервал водитель лимузина:
– Мистер Деламитри, впереди глухо. Придется постоять.
Пробка из лимузинов. Огромных лимузинов. Брюсу это начинало надоедать.
Вокруг были тысячи любопытных зевак. Повсюду лица, целая стена из лиц. Вглядываясь через темные очки, Брюс пытался найти среди них хотя бы одно симпатичное, но его постигло разочарование. Несмотря на всеобщее ликование, лица были унылыми и тусклыми. Отребье, сброд – не только белый, но и черный, коричневый, желтый.
Брюс покосился на дверцы машины. Не то чтобы он опасался чего-то со стороны толпы – она была хорошо организованна и надежно удерживалась полицией за ограждением. И все-таки Брюс чувствовал себя немного уязвимым: все эти люди просто жаждали недозволенного.
Впрочем, не исключено, что в один прекрасный день они возьмут это силой. Брюс подумал, что, наверное, на такие же лица смотрели из своих карет русские князья незадолго до того, как в 1917-м их миру настал конец.