Закончив свою, затянувшуюся трапезу, в хорошем настроении они отправились подышать свежим воздухом. И прогуляться по этому неуютному городку, напоминавшем скорее большую деревню. Они шли по дощатым тротуарам, держась под ручку прижавшись друг к другу. Мир казался им прекрасным, и в этом мире, для них ни кого больше не существовало. Молодые люди действительно были влюблены друг в друга. Мысли Олеси сбивались, перебивая одна другую. Теперь, её продуманный план ни как не вязался с её чувствами. Она шла рядом, с горячо полюбившемся ей человеком. Мысленно она обращалась к любимому: "Милый Павлуша, от чего ты ранее не встретился. От чего моя не долгая жизнь идёт кувырком. Вот и теперь, когда встретила, полюбила, так, как ни кого ранее не любила. Не могу распорядиться своей судьбой сполна. Я свободна в своём выборе и в то же время во многом завишу от обстоятельств, в которых нахожусь". Горестные мысли не давали покоя Олесе. В гостиницу они вернулись довольно поздно, поднялись на второй этаж, обнявшись, шли по тускло освещённому не большому коридору, у двери своего номера, Павел прошептал на ушко Олесе:
– Не хочу, что б ты ушла. Пойдём ко мне.
Олеся крепко поцеловала его, и они вошли в номер. Там на столе горела одинокая свеча, скупо освещая пространство номера. Они остановились посередине комнаты, Павел обнял Олесю за талию и прошептал:
– Можно я тебя буду называть Ладушкой?
Олеся, засмеялась. Прижалась к нему всем своим, хрупким, нежным телом. Сказала:
– Как хочешь, милый мой Пашенька.
И они соединились крепким и долгим поцелуем. Павел чувствовал, как в его руках Олеся становилась всё горячее и горячее, как они сливались в одно целое, пылая в страсти любви. Олеся слегка отстранилась от Павла. Медленно, ослабевшими пальцами, расстегнула пуговицы на его сюртуке, и сбросила его на пол. Павел в свою очередь, слегка дрожащими руками расстегнул пуговички на её блузке и тоже сбросил её на пол. Теперь они оба лихорадочно стали снимать с себя одежды. И когда остались без ничего, просто упали на кровать. Целуя и лаская друг друга, они не могли насладиться страстными чувствами, которые, казалось, доведут их до безумия. Олеся, впервые осязала пальцами своих рук, грудью, губами, всем своим существом, молодое, крепкое мускулистое мужское тело. Которое возбуждало в ней не знакомое до сих пор желание, внутреннюю жажду познания, чего-то, того, что она ещё никогда не испытывала. Всё, что было раньше, происходило против её воли, вопреки её желаниям. Она была уверена, что в отношениях мужчины и женщины лежат только обязанности в получении чего-то, необходимого мужчинам, что для них главное в женщине это покорность и самопожертвование.
Павел, своими холёными руками лаская, податливое тело Олеси, ловил себя на мыслях: "Боже мой, какая прелесть как я её люблю" Его губы нежно целовали её лоб, глаза, губы, шею. Опускаясь ниже, ласкали груди, молодые упругие с бархатистой кожей, набухшими сосками. Левая рука ласкала живот, бёдра и легла на мягкий девичий пушок. Олеся медленно раздвинула ножки, пальцы Павла соприкоснулись с самым, чувствительным и самым желанным. Олеся, слегка вздрогнула и выгнулась, прижимая его к себе. Целуя, она шептала: "Я хочу тебя, хочу, что бы ты вошёл в меня". Павел чувствовал напряжение такой силы, которой ни когда раньше у него не возникало. В тот самый момент, когда он был готов повиноваться желанию Олеси, вдруг почувствовал, как силы мужского напряжения покинули его. Что он ни чего далее сделать не в состоянии. В первый момент он не понял, что произошло, но тут же, его охватила паника. И стыд овладел им. Олеся, сразу почувствовала, как тело Павла, ослабло. И он слегка отстранилось от неё. Олеся, поняла причину такой перемены. Она стала осторожно и нежно гладить его лицо, грудь, живот и как бы, ненароком предмет своего вожделения. Шепча на ухо: "Павлуша, голубь, мой, милый, желанный мой Павлуша". Это всё ничего, это всё пройдёт, сейчас немножко отдохнём, и нам будет ещё лучше, чем прежде. Несколько успокоившись ласки их возобновились, но были уже более спокойными, что принесло свой положительный результат. В эту ночь им было не до сна. К утру же силы оставили их. И день застал два разметавшихся на широкой постели, обнажённых спящих крепким сном, тела. Проснулись уже к вечеру, "утренний" сеанс любви, был не столь продолжительным. Приведя себя в порядок, спустились в харчевню. Пока шли через зал к кабинке, некоторые посетители, глядя на них, догадываясь по их виду о проведённой ночи. Мужчины слегка улыбались, у дам же вспыхивали румянцем щёчки, чем выдавали их мысли. Заняв своё место, наши влюблённые утолили жажду голода и отправились прогуляться. Рядом с гостиницей, располагался не большой сквер. Назвать его уютным, пожалуй, нельзя. Но всё же, какая ни наесть, а зелень. Скамейки под деревьями давали возможность отдохнуть на "природе". Наша парочка присела на скамейку затенённую кустарником. Обнявшись, стали о чём-то разговаривать. Вскоре Павел вспомнил, о каком то, деле, которое забыл исполнить.
– Олеся, дружок, извини, мене нужно срочно ненадолго отлучиться. Даю слово, милая, я быстро.
И он спешно ушёл. Оставшись одна, девушка стала обдумывать своё положение:
– Как же теперь? Я так его люблю, но если меня найдут тогда всё, я потеряю его навсегда. Как я расскажу ему о своём злом покровителе, Аполинарие Ивановиче. Вряд ли он станет, мня любить после моего признания. Павлуша мой милый Павлуша, как мне быть, что делать? Нужно как-то освободиться от него, но как? Самое лучшее отдать ему долг моего отца, но где взять такие деньги?
От безвыходного положения, Олеся, расплакалась, навзрыд, всё её тело содрогалось. Она была на гране истерики. Когда Павел подошёл, то он бросился к ней. Обнял за плечи. Сел рядом.
– Что случилось? Кто тебя обидел? Встревожено спрашивал он её.
Постепенно она стала успокаиваться. Не придумав ни чего более правдивого, неожиданно для себя, сказала:
– Я подумала, ты ушёл совсем, не вернёшься.
Он успокоил её:
– Нас теперь ничего и никто не разлучит. Я полюбил тебя, как никогда и ни кого не любил. Мы теперь не сможем друг без друга. Олеся, утёрла слёзы, обняла его за шею, рассмеялась. Вся её душа наполнилась покоем и радостью.
Зимней дорогой
Забайкальские просторы таёжных дебрей, бурных рек и горных озер, выдохнув короткой осенью, укрывшись глубокими снегами, впали в зимнюю морозную, дрёму.
Декабрьским ранним утром, Трофим, мужик лет сорока от роду вышел во двор заезжего дома, сняв попону с лошадей, не спеша стал запрягать их в розвальни. Весь предыдущий день он провёл на ярмарке, удачно продав свой товар, закупил три мешка пшеничной муки, подарки жене и домочадцам, три головки сахара, еще чего по мелочи, так, что розвальни загрузил солидно. Запрягая лошадей на морозе руки быстро стали мёрзнуть, Оглобли, дуга и всё остальное покрыто, тонким слоем изморози. Пока запрягал, подумал: "Мороз видать знатный, декабрьские морозы здесь по ночам крепкие, опускаются ниже сорока, вот и теперь видать за сорок. Все покупки укрыты холстом и тулупом". Проверив сбрую запряженных лошадей, вынул рукавицы из-за пазухи, натянул на закоченевшие руки. Сев в розвальни, понукнув лошадей, дернул вожжами: "Нну! Милые пошли!" Лошади тронулись, медленно подвигаясь к воротам, которые открыл сторож. Выезжая со двора, Трофим поприветствовал сторожа, сказав:
– Спасибо тебе Никодимыч, долгих лет тебе.
Никодимыч снял шапку с поклоном, пожелал уезжающему:
– Здоровьеца вам и чадам вашим да дороги хорошей. Розвальни выехали с постоялого двора.
Город ещё спал. Заснеженные улицы, деревянные дома с огромными шапками снега на крышах вырисовывались в ночи. Редкие фонари, свет которых скорее похожие на призрачные бледно желтые пятна в морозном пространстве сопровождали одиночную подводу, по спящему еще городу.
Вскоре Трофим почувствовал острую боль от покалываний, множества иголок пальцев рук. В теплых рукавичках руки отходили от мороза. Вскоре вместе с теплом пришло спокойствие.
Лошади, перебирая копытами, шли ровной рысцой. Вскоре город остался позади. Монотонность обстановки склоняла Трофима ко сну. Укутавшись в тулуп, он пробормотал:
– Ну вот так-то, лучшее, хрен тебе морозище, теперячи не доберешься.