Прибежали прораб, плотники, мастер, шумели, доказывали, допрашивали Николая. Общий вывод был: вина плотников - неверно скрепили опалубку.
У всех немного отлегло от сердца. Но настроение было преотвратительное. Даша и Николай не разговаривали. Тоня сидела на бревне, задумавшись, бледная, осунувшаяся, наморщив лоб, и такое что-то тоскливое, усталое было в ее взгляде, в ее фигурке, что я не решился подойти.
ПРИЯТНОЕ УТРО
Но так легко отделаться нам не удалось. Даша прибежала встревоженная, растерянная и сообщила, что возле конторы собралось начальство, приехал парторг стройки и всю бригаду вызывают туда…
Вот это будет баня!
Больше всех раскричался, расхорохорился Николай:
- Я… я им с-скажу! Я им так и с-скажу! Я не боюсь, видали мы таких! Оп-палубщики брак гонют, а б-бетонщик отвечай? Что они думают, мы б-бессловесные? Они меня попомнят! Надолго!
- Да ты пойди им скажи, Коля!
- И с-скажу! Испугался? Нет! Я уже десять лет б-бетонироваю! Видали!
Всю дорогу он разглагольствовал, его словно прорвало.
У конторы оказалось много народу: восемь часов утра, пересмена. Москаленко стоит на крыльце красная, расстроенная. Ну и ночка! Не хотел бы я оказаться сейчас на месте Москаленко. На крыльцо вышел парторг. Начинается!..
Обком рассмотрел итоги соревнования…
Что такое? Мы смотрим друг на друга.
- …Бригаде Анны Москаленко снова присуждается переходящее знамя обкома КПСС…
Треск раздался у меня в ушах: это аплодировали.
- От их работы зависело начало перекрытия Ангары. Бригада с честью справилась…
- Они не знают ничего. Молчи, Коля! - зашептали девушки.
- …безобразное, возмутительное отношение со стороны руководства участка. Бригада простаивает часами. Только сейчас я узнал, что три четверти бригады отправили на уборку мусора, а бетонировало одно звено - и то "обеспечили" бракованной опалубкой!..
Вынесли красное знамя - опять аплодисменты. Москаленко, розовая, как девушка, взяла его, начала говорить приличные случаю фразы, сбилась, но потом перешла как-то само собой на недостатки и, оседлав своего конька, как принялась чехвостить начальника участка, электриков, опалубщиков - казалось, пыль столбом поднимается!
В толпе гоготали, парторг хмурился и делал пометки в блокноте, а она, маленькая, как петушок, сыпала словами, потрясая знаменем:
- "Иван Микитич, давайте же бетон, люди стоят!" Посылает к Габайдуллину: "Это пусть он обеспечит". А Габайдуллин поехал за картошкой в Кузьмиху. Заместитель говорит: "Я ни при чем, это пусть диспетчер". Что же это за издевательство?! Для кого же стараемся? Бездушные, беззаботные вы люди! А бригада стоит? А, чтоб вам ни дна ни покрышки, бездельники!
- Правильно, Москаленчиха! - орали в толпе. - Крой их! Снять их!
- Я с-с-скажу! - Николай, полный решимости, полез прямо через перила на крыльцо. Лег брюхом и перевалился под общий хохот. - Я д-докажу! Д-думаете, я испугался? Нет! Я десять лет бетонироваю!
- Ты к делу, к делу!
- А э-это не дело? Да? Он-ни думают, мы б-бессловесные!..
- Да кто они, Коля?
- Л-ладно! П-помалкивай там!
Долго нельзя было понять, что Николай хочет доказать. Видно было только, что у человека накипело. И простои, и приписки, и нехватка бетона. Наконец он выпалил:
- А если кто б-будет такую опалубку гнать, как сегодня, так я сам б-буду ему в морду!
- Ну-у! Уж так и в морду! Нельзя, Коля!
- А ты п-помалкивай! Пойди п-поделай брак, тогда запоешь. Я десять лет без брака…
Николая стащили под аплодисменты и смех; он продолжал махать руками, и его успокаивали.
Между прочим, начальник участка сообщил, что за сегодняшний брак бригада опалубщиков лишается прогрессивки и снимается с Доски почета.
Мы стали героями дня. Народ повалил на блоки; вынырнул как из-под земли Петька-фотограф и категорически велел нам сниматься со знаменем. Он щелкнул раз двадцать. Правда, карточек никто не получил и по сей день, но зато факт был налицо: нас снял собственный фотограф участка.
Николай был красный, потный и очень довольный собой: он в толпе сумел-таки досказать соседям свою мысль.
- Пошли купаться! - сказал он. - Я знаю одно место. Никому не говорил, а тебе скажу: вода теплая, как чай!
- Ну?
- Сам нашел! П-пошли, потому дома все равно мыться. А потом поможешь мне шифоньер тащить.
Я двинулся за ним.
- Ну, правильно я говорил?
- Очень здорово, Николай! - польстил я ему.
КАК ЖЕНА НА НИКОЛАЯ ШИПЕЛА
У них в комнате был тот веселый и свежий беспорядок, какой случается только в счастливый день получения новой квартиры. Еще чисто, пусто, но в углу уже свалены постели, стоят прислоненные к стенке спинки кровати, занавеска лежит на подоконнике.
Молодая чернобровая и тихая жена Николая засуетилась вокруг нашего шифоньера.
- Ой, да что же вы сами несли! Попросили бы шоферов, вы же заморились.
- Б-буду я их просить, горлохватов! - буркнул Николай, вытирая со лба крупные капли пота.
- Ну, ставьте пока так. Мойте скорее руки - будете завтракать. Опять где-то загулялось, солнышко мое рыжее?
- Н-не твое дело! - строго сказал Николай.
У жены его были замечательные глаза: карие, влажные, глубокие; когда она вскидывала ресницами и смотрела на меня, казалось, что она скажет сейчас что-то очень важное и хорошее, и хотелось ответить тем же.
- Вас звать Толей? А я вас знаю: мне Николай много про вас рассказывал и все хвалил, хвалил. Меня называйте просто Ганна… Извините, пожалуйста, вы видите, какой у нас беспорядок. Я тоже только что с работы, не успеваешь все…
- Вы работаете, Ганна?
- Мотористкой… Садитесь, садитесь же! Когда гости стесняются, я сама смущаюсь.
- Да я не голоден! Я пойду.
- А п-по шеям?! - заревел Николай, хватая меня за шиворот. - Садись по-хорошему, коль приглашают!
- Коля! Коля! Разве можно так с гостями? Ты с ума сошел! Боже, когда же я тебя выдрессирую?
Николай, не удостаивая ответом, плюхнулся за стол:
- Гони что есть!
- Какие у вас интересные стулья! - смущенно сказал я.
- А это Коля сам все сделал. Они складные. И этажерка такая. Мы на одном месте ведь долго не живем, часто переезжаем, вот и мебель такая.
- Почему вы переезжаете?
- Да как все строители. Стройка закончится - дальше. Что нам тут делать? Так и кочуем. Всю жизнь на колесах…
Она сказала это грустно, немного устало, печально улыбнулась и добавила:
- Вот и этой стройке скоро конец. Так у нас и получается: живем, живем в бараке, а как дадут квартиру, так и на новое место. Кто-то другой будет жить.
- А вы бы остались! - сочувственно сказал я.
- Ну, что вы! Разве вот этого рыжего удержишь?
- Уйди!
- Не ворчи, не ворчи! Ну чего ты стесняешься, ну скажи!
- Вот что. Т-ты трескай и не шипи…
- Коля уж и место присмотрел. Получило, горюшко мое, отпуск весной. Все добрые люди в дом отдыха, а он поперся на Братскую ГЭС. "Надо присмотреть", видите ли. Что да как…
- Николай! Ты был на Братской ГЭС? И молчал? Что там?
- А что? Камни в реке - во! Бурунища! Ворота. Пока город строят. А б-бетону там хва-атит! Поделаем еще браку!
- Расскажи про мошку, - сказала Ганна.
- А чего… кусается. Будем привыкать. Не к тому привыкали.
- Толя, вы кушайте, кушайте. Я же знаю вашу жизнь в общежитии. Это не дома, мамы нет… Хоть у нас попробуете домашнего супу.
- Ты… того, приходи… запросто, - проворчал Николай. - Жрать захочешь - обязательно приходи. Ганка тебя всегда накормит. Она славная…
- Вот… Первый раз в году похвалил, - и с улыбкой и с грустью сказала Ганна. - Ну скажи, ну где ты уродилось, такое чудо? А? Рыжий…
- Уйди!
Она, не обращая внимания на страшные гримасы, взяла его за уши и оттрепала. Я нагнулся над тарелкой.
- Не женись, Толька, - сказал он. - Будут тебе всякие тут… уши драть.
Он краснел, пыхтел, щурился, хотел грозно браниться - и не получалось.
ВИТАМИН "С"
Никого нет. Я на койке лежу один. У меня жар во всем теле и мутит. Только что мне снились яблоки. Холодные, упругие, в больших корзинах, покрытые капельками росы, кисло-сладкие. Мучительные, до дрожи вкусные яблоки. От этого кошмара я проснулся.
Сегодня я наконец понял, отчего меня мутит и что мне нужно. Я хочу яблок. Одно яблоко, пол-яблока, кусочек. Я не могу видеть на столе стеклянные банки с консервированными щами, огрызки селедки…
Я хочу яблок!
Утром ходил на рынок, но их, конечно, там нет; почему-то совсем устал, и нет сил съездить в Иркутск.
Будь у меня две тысячи рублей, я бы сел на самолет, полетел в Москву и привез бы яблок. Честное слово! Больше мне ничего не надо. Будь у меня двести рублей, я бы взял отпуск на полмесяца за свой счет и съездил бы…
С трудом достаю пиджак, выворачиваю карманы. С мелочью и с той же злополучной рваной трешкой тридцать два рубля.
Пришла уборщица Октябрина. Она тихо, как мышка, моет пол, и, когда она ползает на коленях и водит по доскам мокрой тряпкой, я рассматриваю ее худые, красные от воды руки, узкие плечики. У нее большие грязные босые ноги, потому что она шлепает по залитому водой полу.
- Октябрина, - говорю я, - вы положите у двери тряпку - мы будем вытирать ноги.
Она благодарно улыбается, и только теперь я начинаю понимать, какие мы все свиньи.
- Сколько вам лет, Октябрина?
- Двадцать два.
- Что вы? Вам на вид девятнадцать, не больше.
- Ну, вот еще! - смущенно и грустно смеется она. - У меня уже трое детей. Я старуха.