Он остановился, не зная, как лучше приступить к делу.
- Что ж, я никогда не отказываю в услуге.
- Потому-то мы к вам и обращаемся, - сказал один из соседей.
Наступило молчание. Все принужденно улыбались и продолжали мяться.
- Вы слышали про бомбардировку Лион-Брона? - спросил Дюреле. - И про то, что творится на Севере?
- Ну само собой, слышали.
- До сих пор никто этому верить не хотел.
- Положим, я-то всегда говорил. Я всегда говорил, что самое страшное впереди, - заметил отец.
Еще какое-то время разговор шел о той же бомбежке и вообще о войне, затем сразу, как по команде, оборвался. И снова наступило молчание, еще более неловкое, еще более тягостное. Подошедший Жюльен поздоровался. Напряжение на несколько мгновений снова ослабло, затем опять воцарилось молчание. Наконец, Дюреле, повздыхав, спросил:
- А вы, господин Дюбуа, бомбежек не боитесь?
- Ну, знаете, если каждый раз, как загудят сирены, ночью впотьмах бежать в убежище, это уже не жизнь, - ответил отец.
- Да и куда идти? - спросила мать. - Подвал у нас без сводов, что в нем, что в доме - все равно.
- Вот-вот, об этом мы и толкуем, - заметил один из соседей.
Но больше он ничего не прибавил, и остальные только поглядели на него. Наконец, отец изрек:
- Если уж подыхать, так лучше в своей постели.
- Но вы не один, - заметил Дюреле.
- А еще лучше вовсе не подыхать, - вставил другой сосед.
- А вот я, - сказала мать, - если будет бомбежка, сделаю так, как меня учил господин Пиола: лягу ничком прямо в саду.
Все взглянули на Пиола, который смущенно развел руками и пробормотал:
- Конечно… словом, если нет убежища… при условии, что вблизи нет домов…
- Вы говорите, если нет убежища, - прервал его Дюреле. - Только, мне думается, правы те, кто говорит, что хорошая щель…
Остальные поддержали его.
- Щель, вблизи которой нет ничего, что могло бы ее завалить… и бомба щели не снесет.
Говоря так, Дюреле смотрел на отца, а потом переводил взгляд на середину сада. Мать наблюдала за мужем. Она поняла, куда клонят соседи, и забеспокоилась. Отец молчал, но выражение его лица делалось все более замкнутым, взгляд - все суровее.
Среди соседей был невысокий блондин лет тридцати, по фамилии Робен, последним поселившийся в том же доме. Он служил бухгалтером. Отец его недолюбливал, хоть и не знал как следует. Несколько раз он говорил матери: "Этот, наверное, окопался. Он призывного возраста". Но жена Робена была хорошей покупательницей, от нее мать слышала, что муж ее признан негодным к военной службе. Мать знала, что отец, несмотря на это, продолжает питать неприязнь к Робену, чрезвычайно вежливому тщедушному человеку с холеными и очень бледными руками. Когда она увидела, что Робен собирается говорить, она испугалась.
- Не стоит терять два часа на всякие церемонии, - сказал Робен. - Вы, господин Дюбуа, отлично знаете, что мы обязаны подумать о своих женах и детях. Вы же сами понимаете, что нельзя вырыть щель посреди Школьной улицы.
Мужчины засмеялись, все, кроме отца, который еще помрачнел. Когда смех прекратился, Робен указал на середину сада и очень спокойно закончил:
- Щель надо вырыть вон там, посреди сада.
Последовало краткое молчание, мать тщетно искала, что бы сказать, но отец уже крикнул.
- Как? Щель там, где я на той неделе посеял сладкий горошек? Да вы что, смеетесь надо мной?!
Мать попробовала вмешаться, но отец разозлился не на шутку.
- Если вы за этим пришли, можете поворачивать обратно! - крикнул он.
Робен, все такой же спокойный, отошел на шаг и, слегка улыбаясь, посмотрел на отца.
- Не надо сердиться, господин Дюбуа, - сказал Дюреле, - перед тем как прийти, мы все обдумали, но другого выхода мы не видим.
- Что вы мне сказки рассказываете, - возмутился отец, - огороды не у меня одного.
Говоря так, он имел в виду Пиола. Тот мотнул головой в сторону своего сада.
- Я ничего не имею против, пусть роют щель у меня, но только вблизи есть дома и вдоль всего участка каменная ограда, - сказал он.
- Мы выроем щель, и вы тоже сможете туда прятаться, - прибавил Дюреле. - Это… это ведь для общей пользы.
- Для общей пользы, для общей пользы! - крикнул отец. - Полно вздор нести, мы меня просто смешите. Перекопать мой сад ради какой-то ерунды, когда я даже не провел воды из-за того, что канализация мне все вверх дном поставила бы!
- Но щель будет всего в несколько метров.
- Сказал нет, значит нет! - отрезал отец.
Мать чувствовала, как пот струится у нее по спине. Она попыталась вмешаться.
- В конце концов, Гастон, может быть… следовало бы… - дрожащим голосом пролепетала она.
Но отец и слушать не стал. Крепко сжав ручку заступа, он крикнул, обращаясь к соседям:
- Вы пришли всем скопом, может, думаете меня запугать, но пока я еще хозяин у себя в доме, так и знайте!
Мужчины переглянулись, и Дюреле решил вмешаться.
- Но, господин Дюбуа, вы не так истолковали наш приход, - сказал он. - Мы просим вас об одолжении и отлично знаем, что вы можете нам отказать. Это ваше неотъемлемое право.
Отец, который только что выпрямился, опять наклонился и оперся на ручку заступа.
- Понимаете, если бы дело касалось только нас, - снова начал Дюреле, - мы бы рассуждали точь-в-точь, как вы. Но ведь у нас в доме живут женщины и дети. И если случится беда, не хочется чувствовать себя виноватыми.
- Беда… Какая там беда, - проворчал отец. - Не могут же боши бомбить наш город…
Мать вздохнула с облегчением: лицо мужа уже немного разгладилось.
- Надо понять… - опять начал Дюреле.
- Я понимаю, - сказал отец. - Я отлично понимаю, что вы перероете мне весь сад.
- Не преувеличивай, Гастон, - сказала мать. - Всего несколько метров.
- Знаете, если случится бомбежка, сад еще и не так изуродуют, - заметил Робен.
Голос отца снова стал резким.
- Пока что бомбежка нам не угрожает. А потом, я не люблю, когда ко мне приходят с требованиями…
- Но мы ничего не требуем… - попытался оправдаться Дюреле.
- Нет, требуете, а я этого не люблю…
Дюреле беспомощно развел руками.
- В конце концов, если вы не хотите, что ж делать… - пробормотал он. - Надеюсь, вы хоть не сердитесь?
Отец минутку колебался, затем махнул рукой, словно говоря, что ему на все наплевать, повернулся и пошел прочь, буркнув:
- Э, да в конце концов делайте, что хотите. По моим силам мне хватит работы и на той земле, что останется!
Все смотрели, как он быстро зашагал к сараю и скрылся за ним. Тогда мать обратилась к соседям.
- Когда вы думаете начать? - спросила она.
- Мы хотели приняться за работу завтра, - сказал Дюреле.
- Можно и на такой манер отпраздновать троицын день, - заметил Робен.
- Да, правда, завтра троицын день, - вздохнула мать. - Боже мой, что за жизнь пошла!
- Надо еще раздобыть, чем работать, - сказал один из мужчин, - у меня в сарае только одна лопата.
- И у меня тоже, - сказал Робен.
- С тем, что у нас есть, хватит, - заметила мать. - Пусть это вас не смущает.
Они поблагодарили и снова сказали, что щель нужна не только для тех, кто ее выроет, но и для семьи Дюбуа.
- Да и сын вам поможет, - обещала мать.
Жюльен кивнул головой, впрочем, не очень уверенно.
Робен заказал матери цветы к завтрашнему дню и кролика к четвергу. Затем все пятеро соседей ушли.
Как только они захлопнули калитку, отец снова взял заступ. Мать подождала, чтобы он немного поработал.
- Ничего не поделаешь, нельзя было отказать, - сказала она чуть погодя.
Отец молчал.
- Сам знаю, - проворчал он потом. - Только теперь ты уже не хозяин в собственном доме. А потом эта пигалица, как его там, господин Ролен или Робен, раздражает меня. Так бы и закатил ему пощечину.
Мать вздохнула и пробормотала:
- Эх, Гастон, Гастон, это в твои-то годы.
- Что в мои годы?
Подошел Жюльен.
- Знаешь, папа, - сказал он, - была минута, когда мне казалось, что ты их вздуешь. По-моему, вдвоем мы бы легко с ними справились.
Мать обернулась и наблюдала за ними. Отец, стоявший напротив Жюльена, выпрямился. Лицо у него все еще было замкнутое, но матери показалось, будто она заметила намек на улыбку. Во взгляде отца и во взгляде сына было что-то поразительно схожее. Что-то неуловимое, чего она раньше никогда не замечала в глазах мужа, в этом она была уверена.
- Я думаю… - сказал отец, - я думаю, их легко можно было вытолкать в шею.
- Не знаю, может, ты и забыл, - сказал Жюльен, - но как-то лет шесть или семь тому назад ты застукал человека, который хотел увести инструменты из сарая.
- Как же, помню.
- Так вот, я отлично помню, что ты задал ему взбучку. А ведь он был гораздо выше тебя и раза в два здоровее. Меня это поразило. Я, как сейчас, все вижу.
Жюльен с отцом смеялись. Мать тоже помнила то утро, дюжего, здорового, как бык, малого лет тридцати, которого рассвирепевший отец чуть не до полусмерти избил голыми руками, а потом передал его жандармам…
- Что ты хочешь, - сказал отец, - раз ты двадцать лет занимался французским боксом и борьбой. Это не забывается.
Мать постояла с ними еще некоторое время, потом, услышав, что отец начал вспоминать Жуанвиль, ушла, сказав только:
- Пойду приготовлю поесть…
Через несколько шагов, воспользовавшись минуткой, когда отец замолчал, чтобы перевести дыхание, она прибавила: