- На новую дорогу щебня навозили, плохо ехать. Мы лучше лесом. Вдвоем-то веселее, - говорит девушка, складывая на телегу посылку и кожаную сумку. - Вам не холодно? А то у меня плащ.
Двигаемся заброшенной проселочной дорогой. Ветви темных кустов касаются иногда моего лица прохладными листьями. Слева блестит узкое, длинное озеро, похожее на реку. На другом его берегу пылает костер, и желтые искры летят высоко в небо. Где-то близко кричит филин:
- Ух, ух!
И умолкает. Пахнет невидимыми цветами, свежескошенной травой и дегтем от лошадиной сбруи.
Пытаюсь разговориться с девушкой.
- Вы почтальоном работаете?
- Да нет, - смеется она. - Это вместо мамы.
- Учитесь?
- С осени в институт собираюсь.
- В какой?
- В сельскохозяйственный.
- Клуб у вас есть?
- Есть.
- И кино бывает?
- Привозят. Только демонстрируют плохо. То рвется, то ничего не слышно.
Девушка приветливая, но не особенно разговорчивая, но мне хорошо и без разговора. Все необычайно и прекрасно в этой ночи: и холод росных трав, и низкая, еще не разгоревшаяся луна над лесом, и озеро, то и дело проглядывающее светлой живой поверхностью сквозь камыши.
Впереди блеснули неяркие огни.
- Вон и Озерки завиднелись, - говорит девушка.
Спускаемся в лог, и сразу нас обдает резким, почти морозным холодом. Колеса глухо бренчат о настил моста. Снова подъем. Лошадь бредет шагом. Проплыли ворота поскотины, жерди изгороди. Опять засверкали огни, теперь уже ярко, отчетливо.
Показалась первая изба. В низком оконце, сквозь заросли бурьяна, теплится свет коптилки или свечи. Вокруг избы не видно ни ограды, ни построек. На дерновой кровле торчит покосившаяся железная труба.
- Кто живет здесь? - спрашиваю спутницу.
- Колдунья.
- Нет, серьезно.
- Знахарка, Авдотья Окоемова. От всех болезней лечит.
- И вы верите ей?
- Я-то не верю, а мама, пожалуй, верит. У нее нога сильно болит.
- А что у нее с ногой?
- На грабли напоролась.
- А как ваша фамилия?
- Невьянова.
Едем улицей. Колеса телеги мягко вжимаются в грязь. Блеснул красный глазок папиросы. Из темноты кто-то окликает:
- Надюша, ты?
Девушка останавливает лошадь, спрыгивает с телеги, отдает мне вожжи.
- Обождите, я сейчас.
Она скрывается в темноте. Доносится мужской голос:
- Придешь?..
- Ну, конечно.
- Душа изболелась, - гудит просительно мужской голос.
- Тише, ты.
- Надь!
Неуловимый шепот и затем опять явственно:
- Старый?
- Да нет, совсем молоденький.
На секунду тишина. "Целуются", - думаю я.
Девушка возвращается к телеге, поправляет волосы.
- Поедемте.
Останавливаемся у большого дома с шатровой крышей. На воротах белеет вывеска: "Врачебный пункт". Надя громко стучит в калитку кнутом.
- Тетя Ариша!
Далеко во дворе хлопает калитка. Появляется пожилая женщина в пальто внакидку, в галошах.
Я иду вслед за ней. Поднимаемся на какое-то крыльцо.
- Как звать вас? - спрашивает Ариша, отмыкая большой винтовой замок. Я называю себя.
Входим. Щелкает выключатель. Вспыхивает электрическая лампа в матовом абажуре. Из прихожей две двери: одна в кухню, другая в комнату.
Комната, в которой мне предстоит жить, почти квадратная, с большими окнами. Она пахнет известью и краской. Против двери письменный стол и белый табурет. Справа от стола - этажерка. У стены никелированная кровать, подле нее тумбочка. Между окон большой мягкий диван с высокой спинкой.
Ариша задергивает занавески на окнах.
- Располагайтесь, - говорит она. - Сейчас я чай согрею.
- Нет, чаю мне не надо.
- А то мне недолго, - еще раз предлагает Ариша.
Невысокого роста, худая, она выглядит нескладно. Мускулистые руки ее с мозолистыми, загрубевшими в работе пальцами загорелые, почти шоколадные. Лицо старое, увядшее. Красивы одни глаза: темные, глубокие с неизгладимой печалью много испытавшего человека.
Она уходит. Я раздеваюсь, ложусь в постель, задремываю. Сейчас же появляется Вера. Она присаживается рядом, спрашивает:
- Ну, как тебе без меня?
- Плохо, Вера.
И вдруг оказывается, мы не в комнате, а в Малиновом логу. Настил моста разобран. Вера на другом берегу речки. Она тянет ко мне руки.
- Не ходи! - кричу я.
Она прыгает на кочку, падает, начинает погружаться в воду. Я ищу палку, чтобы протянуть ей. Нахожу, оборачиваюсь, Веры нет.
ОЗЕРКИ
Вижу их с высокого крыльца медпункта. Бревенчатые избы, тесовые серые крыши, над крышами ранние сизые дымки. Невдалеке, как осенний пожухлый репей, чернеет старая деревянная церковка. Окна ее заколочены досками, вместо креста острый шпиль, а выше голубеет, как будто только что покрашенное лазурью и необсохшее, без единой тучки небо.
С трех сторон село крепко обнимает тайга. В ее глубине синий ночной мрак, но между острых вершин пихт пробиваются, брызжут огненные капли подымающегося солнца.
С четвертой стороны низина. В ней клубится и течет непроглядный тяжелый туман. Там, должно быть, река. За ней чистый горизонт, спокойные дали, чуть тронутые голубизной.
Здесь мне жить. Теперь я здешний, не саратовский уже, а озерский. Что ж, именно этого я и искал для себя: темная тайга, бревенчатые избы. Теперь держись, Виктор Вересов, начинается твоя собственная жизнь. Она спросит, из чего ты скроен и крепко ли ты сшит. Не гнилыми ли нитками? Все правильно, все идет как надо, и все-таки немного грустно.
На широком дворе врачебного пункта - амбулатория с квартирой врача, еще два дома и маленькая избенка в два окна. Она выглядывает из-за стволов берез. Над ее обомшелой крышей высоко в ветвях виднеется долбленый скворечник.
Из дверей избенки появляется Ариша в белом халате и марлевой косынке. Она приветливо здоровается и ведет знакомить с моими владениями.
Один из флигелей - родильное отделение, сейчас пустующее, но чисто прибранное, другой - маленькая больничка. В трех ее комнатах едва могли бы расположиться две палаты и кухня. Половицы западают под ногами, словно клавиши аккордеона, потолочные балки угрожающе провисают, из-под плинтусов белой слезящейся пеной выпирает грибок. Пахнет плесенью, гниющим деревом и холодной печью.
- Конец приходит нашей больнице, - вздыхает Ариша.
По полу серой пушинкой скользит мышь и прячется в щель между половицами. Ариша топает ногой.
- Ишь, обнаглели!
Больничка произвела на меня тягостное впечатление, но амбулатория понравилась. Застекленная дверь открылась мягко, без скрипа. Недавно покрашенные полы, рамы окон, подоконники и табуреты, шкафы с лекарствами и инструментами, никелированные стерилизаторы и даже проволочные крючки вешалки - все начищено, вымыто и блестит.
Ариша протягивает мне ключи. Открываю шкаф, осматриваю инструменты. В это время в окне мелькают грива лошади и дуга.
- Больного привезли, - говорит Ариша, снимая с вешалки и подавая мне халат.
Чувствую себя, как на экзамене, когда, стараясь казаться невозмутимым, протягиваешь руку к экзаменационному билету.
Через порог шагает парень в промасленной гимнастерке. Одну руку, посиневшую от притока крови и неестественно согнутую, он осторожно поддерживает здоровой рукой. Вслед за ним входит мужчина. Окинув кабинет взглядом, говорит неповоротливым басом:
- Врача нам надо.
Иду ему навстречу, застегиваю халат.
- Что случилось? Перелом?
- Похоже на то, - соглашается он, снимая фуражку.
На смуглом лбу парня тесно выступили капли пота, в суженных зрачках просвечивают страх и боль.
- Напугался он очень.
- И вовсе не напугался, - резко, почти грубо, возражает парень.
Усаживаю пострадавшего на стул. Волнение мое улеглось. Разрезаю ножницами рукав его рубахи, обнажаю поврежденную руку.
- Трактористом работаете?
Парень утвердительно кивает головой, с тревогой следя за моими движениями.
- Второй раз ключом бьет, - поясняет его спутник. - Тот раз как-то сошло, а сейчас вон что…
Сломаны локтевая и лучевая кости. Ставлю их в правильное положение, накладываю лубки, бинтую. Пострадавший измучен болью, до скрипа сжал зубы, но молчит. Рослый, складный, с малахитово-зелеными дерзкими глазами на сухом загорелом лице, он красив резкой, мужественной красотой.
Заполняю карточку. Мужчина диктует:
- Окоемов Андрей Александрович. Рождения тридцать четвертого года.
"У колдуньи такая же фамилия", - вспоминаю я.
- Вы тоже тракторист? - спрашиваю я мужчину.
- Бригадиром работаю. Невьянов я.
- Наде Невьяновой не родня?
Лицо его светлеет.
- Как же, отцом родным прихожусь.
- И часто в вашей бригаде бывают такие случаи?
- Так ведь, если на раннее зажигание ставить… - начинает объяснять Невьянов. Я останавливаю его:
- Об этом потом, а сейчас отправляйте Андрея в больницу, к хирургу.