- Эта мебель стоит тут с начала прошлого века. Я ее только слегка реставрировал. Так что мода здесь ни при чем.
- А это кто? - ткнул он пальцем в портрет.
- Петр Д. Генерал-майор русской армии, участник Отечественной войны. Копия с портрета Доу, который висит в галерее двенадцатого года в Зимнем.
- Против своих воевал, значит?
- Он родился в России. А воевал против Наполеона.
- А это?
- Его сын, Сергей Петрович.
- А... а это?
- Эрве Д. Эмигрант времен французской революции. От него и пошли все Д.
- А это?
- Это мой дед, художник Сергей Сергеевич Д.
- Тот самый? Знаменитый?
Я промолчал.
- А кто его рисовал?
- Портрет работы Лансере.
- Тоже, что ли, из французов?
- Вы полагаете, что я француз? Мой дед считал себя истинно русским и любил подчеркивать это, поскольку был к тому же ярым русофилом. Вы не найдете в этой комнате ничего иностранного. Мебель - вся русская. Эти кресла с лебедями тысяча восемьсот десятого года или вот это письменное бюро, как и вся остальная мебель, изготовлены русскими мастерами. Живопись, - я указал на стену с картинами, - вся русская. О коллекциях финифти и мелкой пластики и говорить нечего. Фарфор и бронза тоже отечественные. Вы не найдете тут французской бронзы Кристофля или Барбадьена, немецкой, скажем, Шульца, Шефера или Штольца. Только изделия русских фабрик.
Но я напрасно распинался. Григорий тыкал пальцем во все подряд, без разбора, и я очень обрадовался, когда в кофеварке начало булькать и сквозь ее стеклянную крышечку стало видно, что кофе почернел.
- Кофе готов, давайте выпьем кофе, - предложил я и, не дожидаясь его согласия, стал накрывать на стол. Мне удалось усадить его, сунуть ему в руки хрупкую чашечку с кофе и направить разговор в нужное мне русло.
- Вы знаете, Григорий Петрович, я все не могу забыть вашу пелену "Богоматерь Владимирская". Какая прекрасная, какая удивительная вещь! Где она теперь?
- Дома. Где же ей быть? - ответил он и добавил: - Над диваном висит.
- Очень жалею, что не рассмотрел ее как следует, не прочитал надписей. Вернее, прочитал, но не до конца. По низу там, кажется, написано крупно: "Владимирская Богоматерь"?
- Наоборот: "Богоматерь Владимирская".
- Ну да, конечно, "Богоматерь Владимирская". А вот что там было вышито с обратной стороны, я не успел до конца прочитать, вы так быстро отобрали ее у меня... Помню только: "Андрея Семеновича и Дмитрия Андреевича Строгановых". Дата там есть какая-нибудь?
И он попался на мою удочку.
- Там написано так: "Дар Андрея Семеновича и Дмитрия Андреевича Строгановых собору Благовещения". А даты никакой нет, не стои́т.
Все. Притворяться, слава богу, больше не надо. Я мог говорить, что думаю.
- Давайте я вам еще налью. - Я взял у него чашечку, наполнил крепким кофе и передал обратно. - Пожалуйста. Теперь я прошу вас, Григорий Петрович, - начал я, - внимательно выслушать меня и извинить за маленькую хитрость, к которой пришлось прибегнуть. Дело очень серьезное, вы даже представить себе не можете, насколько это серьезно. Так вот, слушайте. Ваша пелена почти три года назад украдена из Сольвычегодского музея. Она оценена более чем в пятьдесят тысяч рублей, и, стало быть, воровство ее расценивается как крупное государственное хищение, как особо тяжкое преступление и наказывается высшей мерой. Вы об этом не знали, а я узнал случайно, попав в музей. Теперь я вам об этом сообщаю. Вы понимаете? Что нам остается делать? Мне думается, наш долг, ваш и мой, вернуть эту пелену музею. Помимо причин нравственного порядка, мы обязаны, видимо, поступить так и в силу существующих законов. Ведь хранение краденого тоже считается преступлением, если не ошибаюсь. Надо посмотреть, что говорит по этому поводу Уголовный кодекс. Так или иначе, "Владимирскую Богоматерь" придется срочно вернуть.
Я говорил, а сам следил за выражением его лица. Не могу сказать, чтобы оно изменилось. Он не вздрогнул, не побледнел и не покраснел. Глаза его ничего не выразили, кроме удивления. Он удивился. И не сразу нашелся.
- Вранье, - наконец проговорил он. - Кто вам сказал?
- Нет, не вранье. Дело в том, что украденная пелена имела особые приметы, хорошо известные, кстати, и милиции. Мне о них рассказали в музее. Этих примет две: надпись с обратной стороны, о которой вы сейчас говорили, и вторая примета заключается в отсутствии снизу пелены четырех кистей: самой крайней справа и через две кисточки не хватает еще трех. Что вы на это скажете? Я обратил на это внимание.
- Все точно, - еще более удивился Адаров, - но все-таки мне не верится. Не может быть! Моя пелена из бабкиного сундука. Она пролежала там сто лет. Я же вам говорил про старуху?
- Говорили. Вот тут как раз и таится какая-то загадка. Мы не знаем, как и когда попала пелена в сундук. Пьяница, продавший ее, мог напутать или выдумать, что она пролежала там сто лет. Я об этом много думал. Тут может быть много самых неожиданных вариантов. Представьте себе хотя бы такой: какие-то мальчишки-подростки из озорства украли "Владимирскую Богоматерь" в музее. Украсть ее, видимо, было несложно. Музей велик, пустынен и не охраняется так, как Эрмитаж, где в каждом зале сидит дежурная. В Сольвычегодском музее всего одна охранница, она же экскурсовод и научный работник. Пелена не картина в раме и не икона, писанная на доске. Свернул ее трубочкой и - под пиджак. Так вот, украли ее мальчишки из озорства, а куда деть, не знают. Принесли и отдали бабушке. Или просто бросили, а бабушка подобрала и в сундук. Могло так быть?
- Могло, - согласился Григорий.
- Вот. Могло быть и иначе. Мы не знаем, как это случилось, но факт остается фактом: ваша пелена три года назад украдена из музея.
- Что же теперь делать? Вы сообщили об этом кому-нибудь? - растерянно спросил он.
- Нет, не сообщал. Надо было бы рассказать директору музея, да не понравился он мне. Решил с вами договориться.
- Правильно сделали. Мы сами разберемся.
- Это еще не все.
Он молча смотрел на меня теперь уже тяжелым взглядом, что заставило меня невольно насторожиться.
- Вчера я был у вас дома, - продолжал я, - Людмила пелены не нашла.
Я хотел сказать ему, что мы долго ее искали, что жена на него очень сердита и хочет выбросить все его иконы, но что-то остановило меня. И когда он спросил, пустила ли она меня в комнату, я сказал:
- Нет, она была не очень-то любезна. Мы разговаривали с ней в прихожей.
- И долго она искала пелену?
- Не очень.
- Молодец Людмила, - улыбнулся он. - Я ей запретил в мое отсутствие что-нибудь показывать людям. Я ей сказал: "Кто бы ни пришел, никому ничего не показывай и в комнату не пускай". На стене висит Богоматерь, над диваном. Сейчас к нам много ездит разных... Как узнают о моей коллекции, так сразу лезут прямо в дом. Не спросясь. И все норовят купить по дешевке, дурачков ищут. Нечего... Так как будем действовать? - перешел он к делу. - Что посоветуете?
- Как только вернетесь домой, сразу поезжайте в музей и отнесите пелену. Там есть такой Иван Игнатьевич Портнов, директор. Серьезный мужчина, но вы его не бойтесь: вы же не украли ее, а принесли. Если он в порядке благодарности потянет вас в милицию, не смущайтесь, дайте показания в милиции. Думаю, в итоге они должны вас как-то поощрить. Денежную премию выдать, а может быть, и сделать нас с вами почетными гражданами города Сольвычегодска.
На этом и порешили. Я попросил его оставить свой адрес, но он сказал, что еще не устроился в общежитие, живет у знакомого и только к вечеру получит место. Он обещал звонить и до отъезда обязательно зайти (последний экзамен у него через три дня, после чего он сразу уедет). Да, да, конечно, он подробно опишет мне, как окончится эта история. Мы пожали друг другу руки, и он ушел.
9
Я ему больше не верил. Почему он лжет? Почему говорит, что пелена висит над диваном? И как хорошо у него это получается! Видимо, нельзя верить ни одному его слову. Пелена у него с собой, иначе быть не может. Он привез ее продавать, это ясно. Зачем я его отпустил?! Надо было идти до конца, припереть его к стене, теперь деваться ему все равно некуда. И надо спешить, пока он ее не продал или не уничтожил.
Сначала я позвонил своему другу Васе Котлярову, бывшему моему однокурснику. Теперь он проректор Политехнического по заочному отделению.
- Вася, - сказал я, - у меня к тебе очень важное дело. Я потом тебе все объясню, а пока надо срочно узнать две вещи: первая - где живет заочник третьего курса Григорий Петрович Адаров; второе - какие у него остались экзамены, когда и где он их сдает. Пока все. Очень срочно и так, чтобы, кроме нас, никто ничего не знал. Сколько тебе надо на это времени?
Вася хохотал.
- Ты перешел в частные детективы?
- Почти угадал, - сказал я, - преступление. И не простое, а особо тяжкое. Не до смеха, дело серьезное.
- Если серьезное, то ты и отнесись к нему серьезно. Прежде всего, ничего не делай сам, иди в милицию. Ты был в милиции, она в курсе?
- Пока нет. Но, видимо, надо.
- А ты знаешь, что такое "недонесение"?
- Нет, не знаю, - признался я.
- А я знаю. Немедленно иди в милицию.
- Я так и думаю сделать, но мне сначала надо еще кое-что уточнить.
- Ладно, - согласился он, - повтори, я запишу.