- Я к ней привык, - наконец сказал он. - И мне дана… предрасположенность к работе с цифрами. Я умножаю в уме трёхзначные числа, а в девятом классе легко решал задачи по алгебре за одиннадцатый. Но с первого класса на уроках математики мне было скучно. Хотя от вида цифр и столбиков я отзевался ещё в институте, а ещё до того, как получил место, заставил себя свыкнуться с мыслью, что буду наводить порядок. Это благое дело. Да и есть в этом что-то… Я ведь люблю симметрию… Ну, и потом - привык.
- Значит, вчера вы лгали?
- Я…
- Нет-нет, я вас не виню. Вы лгали не столько мне, сколько себе. Но если вы обманывали себя в этом - может, обманываете и в другом?
Анджей молча шёл по пустынному двору.
- Вам всего-то сорок. Когда-то вы пошли не по той дороге - но впереди достаточно времени, чтобы вернуться на развилку и свернуть на свой путь.
- Вы не понимаете, - он медленно покачал головой. - Даже пять лет назад всё было бы далеко не так просто… А сейчас я уже ничего не могу изменить. Не я. Не теперь.
- Почему? Что вам мешает?
Анджей не ответил.
Прохладный ветер дунул в лицо, что-то мелькнуло перед глазами. Нет, не перед глазами, ведь дома не могли мелькать. Мелькнуло почти за гранью видимого - как полёт птицы, выхваченный боковым зрением.
Рыжая вскинула руку и сняла запутавшийся в её волосах маленький кленовый лист.
- Кленовый… Тёплый. Первый, - она задумчиво ощупала лист кончиками пальцев. - Посмотрите. Он такой одинокий…
В её руке лист почти светился - тихим жёлтым светом.
- Это всё ливень, - сказал Анджей. - Скоро будут другие.
- Вы так думаете?
- Конечно. Вот… Ещё один. Ещё два.
- Значит, он не один? Я хотела забрать его домой, но раз так…
Она перехватила лист за черешок и почти разжала пальцы. Тот вырвался из её руки, подхватился ветром и унёсся в сторону. На миг Анджею показалось, что рыжая провожает лист взглядом - но она всего лишь повернулась к нему лицом.
- А знаете, вот мы и вышли в осень, - сказала она.
Анджей зачем-то открыл и закрыл зонт. Его сбивало с толку ощущение какой-то нереальности происходящего.
- Вы такая… странная.
- Я знаю, - улыбнулась рыжая. Полина. Солнечная. Весенняя, удивительная, живая, с тёплой улыбкой и солнышком тронутыми волосами. - Ну что, до завтра?
Рыжая убежала, оставив Анджея во дворе.
Он долго стоял неподвижно. Затем медленно пошёл домой.
…больше всего она любила историю об Эвридике и Орфее, который умер, чтобы вернуть её к жизни. Ведь по ту сторону Стикса - лишь мёртвые, а значит, пересекая его, Орфей умер. А вернувшись, воскрес. Любовь ведь сильнее смерти и страха смерти - кто это сказал, Тургенев, кажется…
Держа книжку древнегреческих мифов, она заправляет за ухо прядь светлых волос. Лукаво смотрит на него - глаза васильково поблескивают из-под золота длинных ресниц. Рассуждая вслух, задумчиво прикидывает - оглянулась бы на месте Орфея? Беспокоясь, сделала бы то, что навеки погубит того, за кого беспокоишься? Скорее всего, нет. Всё-таки она хирург, и умеет оставлять эмоции за дверями операционной, и знает, что это, когда цена ошибки - жизнь.
…а ты, Анж? Усомнился бы, оглянулся? Только честно? Ну не дуйся, я же шучу. Я знаю - не оглянулся бы. Ты же рациональный человек, самый рациональный из всех, кого я встречала - рацио превыше всего… Что значит "неправда, я книги пишу"? Ты математический гений, и не отрицай, а в творчестве рацио и логика необходимы не меньше, как в точных науках… а вообще - вернёмся к нашим Орфеям. Ты не оглянулся бы, потому что всегда процентно оцениваешь ситуацию. Ну знаешь, процентно… "Процентов, что она идёт за мной - девяносто. Что она не идёт за мной - десять. Что, обернувшись сейчас, проиграю - сто". И всегда делаешь правильный выбор…
…он отведёт взгляд от кресла, тихо пропитывавшегося пылью в дальнем углу, и случайно заметит на письменном столе стопку листов для принтера, снежно белеющую в полутьме, и рядом лежащую синюю шариковую ручку.
Случайно?..
III
Субботним вечером Анджей не сразу понял, что не так. Всё было на месте, все детали складывались в мозаику выходного дня… но чего-то всё-таки не хватало. Будто посреди оживлённого разговора ты вдруг запнулся, забыв какое-то слово, не вспомнил и сказал другое. Но вот разговор уже закончился, а ты всё ещё лихорадочно вспоминаешь, что же забыл.
А потом Анджей увидел стопку листов для принтера и синюю шариковую ручку, и вспомнил - ведь сегодня ему не пришлось возвращаться домой через парк…
Сам не зная зачем, лишь почти несознательно, самым краешком разума надеясь, он оделся и вышел из квартиры.
Полина сидела на той самой лавке, вертя в руках тросточку, вызывая вопросительные взгляды редких прохожих. Флейта лежала рядом, на футляре, молча отливая в сумерках тусклым серебром с чуть оранжеватым оттенком - от пойманного клапанами света фонарей.
- Вы пришли.
- Добрый вечер. Но как вы меня узнаёте?
- Я же говорила, что вижу. Только не так, как вы.
Анджей присел на лавку, по другую сторону лежавших посередине футляра и флейты.
- Что-то август нас теплом не радует.
- Солнце ещё будет. Обязательно.
Странно, но Анджею показалось, будто она говорит не только о погоде. Даже не столько о погоде. Впрочем, это было не в первый раз за последнюю неделю.
На грани сознания Анджей удивлялся, как за неделю случайные встречи в парке по вечерам успели стать тем самым недостающим кусочком мозаики. Когда бы он ни возвращался домой, рыжая ждала за поворотом. Раз играла, в другой - сидела на лавке, подставив ладони мороси мелкого дождя. В третий - медленно шла по аллее, тут же обернувшись, стоило Анджею её увидеть.
- А знаете, - сказала Полина, - вот вы есть… Я ещё в понедельник вдруг подумала, что будто давно вас знаю.
- Любопытно.
- Вы опять за своё… Такой серьёзный и скептический, - рассмеялась она. - Если человек тебе близок, то ты за несколько минут узнаешь его лучше, чем неблизкого за несколько лет.
- Не факт. Вам может показаться, что вы знаете, но люди - тихие омуты, поверьте моему опыту.
- А я не поверю. Есть тихие омуты, а есть залитые солнцем неглубокие заводи. Есть спокойные реки и реки бурные, прозрачные и мутные. А ещё есть лужи и болотца. Бывают и болота большие. А бывают океаны… Но таких сейчас, пожалуй, и не встретишь. Вот я точно знаю, что Бах и Бетховен были океанами. Бах бескрайним и бездонным, а Бетховен чуть поменьше… как Атлантический. А Моцарт был бы океаном, если бы существовали океаны, сияющие и искрящиеся изнутри. Он скорее… небо.
- Решили устроить мне урок психоанализа вкупе с социологией?
- Да ладно вам. Это же интересно. Вот бабушка как-то рассказывала мне, что делит людей по сущности на кошек и собак.
- И в чём отличие?
- Ей лично собаки больше по душе. Она говорит, что пусть среди них не только ротвейлеры, но и волки, и шакалы, и гиены - ты знаешь, чего от них ждать. А вот кошки… Особенно такие, как львы, пантеры и гепарды… Они хищники, безжалостные хищники, но красивые. Грациозные. Стильные. И успешно прячущие когти до того самого неожиданного для тебя момента, когда потребуется их выпустить.
Анджей попытался трезво оценить свою внутреннюю сущность.
- Думаете, глупо? - спросила Полина.
- Нет-нет. Я просто пытаюсь понять, кто я.
- А я знаю.
- Да? И кто же?
Рыжая задорно крутнула тросточку.
- Вы - устрица.
- Устрица?
- Ага. Устрица. Построили себе раковину и сидите в ней. Только чуть-чуть раскроете створки и выглянете наружу - и сразу же думаете "что-то я слишком открылся, это глупо, этонеосторожно, это…" И тут же обратно.
- Нет… Нет, - Анджей отшвырнул мыском ботинка упавший на него лист. - Это не так.
- Может, и не совсем так, - тонкие ладони крыльями бабочки сложились на набалдашнике трости. - Но что я знаю точно - у вас есть рамки. Определённые рамки, вами же созданные. И вы решили, что никогда не сможете перейти их, когда на самом деле единственная преграда - вы сами.
Анджей лишь усмехнулся, глядя куда-то в сторону.
- Писатели - они ведь волшебники, они - почти боги! Они одним взмахом руки могут создать целый мир, изменить существующий, подарить жизнь или перечеркнуть её. А вы… Посмотрите, вы ведь стали таким… серым.
А что тебе остаётся, подумал Анджей, когда исчезают желания и цели. В чём искать смысл, когда теряются мечты, а мир разбивается вдребезги? И стоит ли тогда вообще чувствовать? Так ли уж это страшно и не намного ли проще - раствориться в серой массе и просто плыть по течению?
- А я вчера видел в переходе слепого флейтиста, - сказал Анджей. - Забыл вам рассказать.
- Да? - выражение лица рыжей почти не изменилось. - И что он играл?
Анджей нахмурился, вспоминая. Прогулка до Пушкинской, привычный шум машин на Тверской, позеленевший от времени поэт, задумавшийся о чём-то на постаменте, запах метро, ступеньки, звуки флейты…
- "Шутку" Баха, кажется.
- Вот как, - произнесла Полина.
Анджею вспомнилось, как по дороге домой в вагоне заплакал ребёнок - девочка лет пяти. Тихо так, осторожно. Родители возились с ней где-то до следующей остановки, а потом перестали обращать внимание - вцепившись в поручни, смеялись о чём-то своём. В какой-то момент девочка подняла заплаканные глаза на стоявшего рядом Анджея и всхлипнула. Он отвёл глаза. Вышел из вагона на следующей остановке и, прислонившись к колонне, дождался другого поезда.
Рыжая убрала флейту в футляр и щёлкнула застёжками:
- И много ему давали?