Щелкнул замок - на пороге стояла мать, красивая, нарядная. Олега хотел закричать, но перехватило дыхание, он протянул руки и заплакал:
- Мамочка! Наконец-то ты вернулась, я так тебя ждал, наконец-то ты вернулась, дорогая, ненаглядная, наконец-то я туда не пойду, меня там никто не любит, меня там бьют, и Слон, и Мотя, ты не представляешь, как я тебя ждал, и Алка тоже, забери ее скорее, она тебя так ждала…
Мать кусала губы, чтобы удержать слезы, быстро гладила его по голове, прижимала к себе лицом, потом сняла с вешалки пальто и шапку и захлопнула дверь.
- Ты куда? Я с тобой!
- Я сейчас… Ты постой здесь.
- Нет, мамочка, дорогая, я с тобой! - Олега вцепился в нее обеими руками.
- Я на минуту. Ты подожди меня, я скоро вернусь. Только не уходи, ладно? - она оглянулась на чужие двери.
- Ты за Алкой? - догадался Олега.
- Да. А ты подожди меня здесь, хорошо?
Олега торопливо закивал, вытирая слезы. Мать пошла вниз по лестнице, а Олега, счастливо улыбаясь и всхлипывая, снова присел под дверью…
Стало темнеть. Стуча коньками, прошел сосед с клюшкой, он не заметил Олегу в темноте, долго звонил на четвертом этаже, возбужденно шмыгая носом, с порога закричал:
- Двенадцать-двенадцать! Представляешь, ма, судья жухал, как последний гад, две шайбы не засчитал… - дверь захлопнулась за ним.
Снова послышались шаги, мужчина остановился над Олегой, в темноте блеснули очки, и Олега с ужасом узнал Акакича. Он ухватился за дверную ручку:
- Нет! Нет! Не пойду! Мама вернулась! Она меня забрала!
- Пойдем, Олег, - Акакич мягко, но настойчиво потянул его за собой.
- Она сейчас вернется, она за Алкой пошла! - Олега отчаянно вырывался, приседал и выворачивался, но Акакич тащил его вниз по лестнице.
- Ну, пойдем, Олежек, пойдем. Ребята волнуются, куда ты пропал… Мама снова уехала. Ее только на один день отпустили… она весной вернется… А ребята волнуются: куда, говорят, Олег пропал?..
- Неправда! - Олега заплакал от бессилия. - Вы врете все, она вернулась, она меня искать будет. Я ей все про вас расскажу, все, она вам покажет! - он уже не сопротивлялся, слепо брел за Акакичем, плача навзрыд…
В спальне все уже лежали в кроватях. Едва закрылась дверь за Акакичем, Малек поднял голову:
- Ну что, Петух, навестил мамочку? То-то мамочке радости - ждала хахаля, а тут - нате вам, подарочек!
- В сортир теперь под конвоем ходить будешь, Петух! - сказал Слон.
Олега лежал, безучастно глядя в потолок широко открытыми глазами…
В школе он сидел с влажным от пота лбом, изо всех сил, мучительно сдерживая кашель.
- Ты не заболел, Петухов? - спросила Марина Павловна.
- Нет. Нет, - Олега испуганно замотал головой. - Я очень хорошо себя чувствую. Просто поперхнулся…
В спальне Олега горбился над учебником, глухо, с надрывом кашлял, щуря воспаленные глаза. Слон вдруг наклонился, схватил ботинок и запустил в него.
- Забодал, Петух! Полотенце в рот заткни!
Олега встал, зажимая рот ладонью и направился к двери.
- Куда?
- В туалет…
- Ходил только что!
Олега покорно сел.
В спальню ворвался Малек, восторженно заорал:
- Ребя! Елку привезли!!
Все кинулись к окнам - внизу у крыльца стаскивали с грузовика огромную елку - и, теснясь, толкаясь, бросились к двери.
Олега выглянул в коридор, схватил с вешалки свою куртку, выбежал на заднее крыльцо, перевалился через забор в чей-то заснеженный двор, оттуда - на улицу.
Он бежал по улице, шарахаясь от прохожих. Долго звонил в квартиру, то прижимаясь ухом к двери, то пытаясь заглянуть в глазок. Снизу хлопнула дверь подъезда, Олега побежал по лестнице - и увидел поднимающегося навстречу Акакича. В ужасе он бросился обратно, зазвонил к соседям, забарабанил в дверь:
- Тетя Полина! Тетя Полина! Это я - Петухов из тридцать седьмой! Пустите меня! - Акакич приближался, Олега побежал наверх, звоня во все двери подряд. - Дядя Витя! Дядя Саша! Это я - Петухов из тридцать седьмой! Тетя Лена! Спрячьте меня!
Акакич настиг его, Олега мертвой хваткой вцепился в перила. Во всем подъезде открывались двери, соседи молча стояли на пороге, глядя, как красный, с трясущимися губами Акакич отрывает его руки от перил.
- Тетя Лена… Вы меня не узнаете? Я Петухов… из тридцать седьмой. Не отдавайте меня… пожалуйста…
- Бедный мальчик, - вздохнула тетя Лена.
- Ну так возьмите его! - сказал дядя Саша.
- Куда же… при живой-то матери…
- Тогда и вздыхать нечего! - крикнул дядя Саша и грохнул дверью.
Акакич разжал наконец Олегины пальцы и почти волоком потащил его мимо молчащих соседей.
- Гад! Гад очкастый! Не пойду! - Олега поджал ноги и мешком повис в его руках. Тогда Акакич обхватил его поперек тела и понес…
Когда растаял багровый, тяжелый и липкий туман, Олега обнаружил себя лежащим в больничной палате, с иглой в руке и капельницей у кровати. Рядом сидела Белка в большом белом халате, смотрела на него и плакала. Олега, худой, прозрачный, улыбнулся ей и пошевелил губами.
- Что? - Белка наклонилась к нему.
- Чего ты плачешь? - прошелестел Олега. - Мама вернулась. Она заберет нас домой.
Белка покачала головой.
- Она не вернется, Олежка.
- Она вернулась, - сказал Олега. - Я сам ее видел. А если нас не отпустят, мы убежим к ней.
- Не надо больше ходить туда. Она никуда не уезжала. Она сама отдала нас. Сама позвонила Акакичу, когда ты пришел…
- Ты врешь, - сказал Олега. - Я тебе не верю.
- Я не вру, Олежка, - Белка снова заплакала, - Ты маленький, ты не помнишь, а я помню, как отец от нас ушел. Мама все время хотела выйти замуж… а мы… это сложно, ты не поймешь… ну, с нами ее никто не брал, хотя приходили разные, я помню… Она испугалась, что останется одна…
- Как одна? - чуть слышно закричал Олега. - А я? А мы?!
- Все, все! - сказал врач. - Только не волноваться!
Белка послушно встала.
- Ты потом поймешь, Олежка, когда вырастешь…
Олега в свободно болтающейся на нем пижаме бродил по длинному больничному коридору, сидел в палате. Соседи по палате торчали в окнах, перекрикивались со стоящими внизу, задрав голову, родителями.
Седая прядка у него в волосах стала шире, захватила чуб и висок. Осунувшееся лицо было неподвижно, глубоко запавшие глаза смотрели спокойно и холодно…
Так же спокойно, молча он шагал рядом с Акакичем на базу. Акакич, наверное, боялся, что он снова будет упираться, цепко держал его за руку, торопливо рассказывал, что он проболел все каникулы, ребята давно учатся, но в школе говорят, что Олег способный мальчик, только рассеянный, и, если постарается, то быстро догонит.
Когда за ним захлопнулась дверь детского дома, Олега резко обернулся и будто впервые увидел ее - с крепкой пружиной, обтертую внизу пинками ботинок; и длинные темные коридоры с одинаковыми дверями слева и справа; зеленые стены со следами кисти и застывшими в краске щетинками; красный огнетушитель около стенда с пионерами-героями…
- Что, Петух, нагулялся? - спросил Слон.
- А мы тебя так ждали, так ждали! - пропищал Малек. Он валялся в ботинках на Олегиной кровати.
Олега подошел, глядя на грязные пятна на простыне под его ботинками.
- Слезь с моей кровати, - бесцветно сказал он.
- А если не слезу?
- Я сказал: слезь с моей кровати, - повторил Олега.
- Что-то я слышу плохо, - Малек сел и озабоченно пошуровал пальцем в ухе. - Ась? Ты что-то сказал, Петух?
Олега молча смотрел на него сверху. Потом развернулся и неумело ударил его по уху.
На мгновение в спальне стало тихо, потом налетели все разом - Слон, Мотя, Карабан, толпясь, мешая друг другу, выкрутили руку. Олега сел на колено, сцепив зубы, чтобы не закричать. К самому его лицу приблизились грязные ботинки Малька.
- Говори, Петух: "Извините меня, Алексей Николаевич, дурака-идиота"! Говори, хуже будет!
- Пустите, - сквозь зубы сказал Олега. - Пустите, тогда скажу.
Его отпустили, и он всем весом ударил Малька головой в живот, бросился сверху, вцепился в горло. Малек извивался на полу, мелькали кулаки, чье-то колено, сползшее одеяло.
- На! На! Мотя, по морде ему, по морде!
Когда Олегу оттащили, Малек хрипел, разинув рот, выкатив глаза, остальные стояли напротив, сжав кулаки, всклокоченные, красные.
- Что, Петух? Еще? Еще хочешь, да?
Олега потрогал ладонью разбитую губу, посмотрел на кровь.
- Больше не хочу, - он отвернулся, шагнул к двери - и внезапно метнулся назад, ударил расслабившегося, опустившего руки Слона и отскочил, прижимаясь спиной к стене…
Белка догнала брата, идущего в толпе детдомовцев на завтрак. Олега шагал, ссутулившись, напряженно держа плечи. Белка коснулась его, Олега тотчас развернулся, чуть пригнувшись, как зверек, угрожающий прыжком - Белка аж отпрянула.
- А, привет…
- Как ты изменился, Олежка… - сказала Белка, глядя в его резкое, нервное лицо с холодно блестящими глазами, жесткими, неровными от заживших трещин губами, красной ниточкой шрама на подбородке.
Олега мимоходом, без интереса осмотрел себя в зеркале над умывальником, и они разошлись к своим столам.
Базовцы как всегда шумно рассаживались, галдя, толкаясь, бежали дежурные с кастрюлями. В стакан какао перед Олегой упал катышек хлеба. Он тут же, едва успев сесть, вскочил и выплеснул стакан в лицо Моте. Тот тоже вскочил, опрокинув стул, растерянно оглядывая залитую рубашку и джинсы, Малек на всякий случай отбежал в сторону.