- Вы хотите сказать - магистру?
- Да, крепко вы их разделали, под орех. Они теперь и пикнуть не посмеют, второй раз не сунутся! Точно!
Горбун собрал бумаги и спустился с трибуны в прокуренный зал!
- Очень приятно, коллега, очень приятно, - сказал он. Франц, сияя, расшаркался. - Так о чем же вы хотели спросить? Вы член нашего союза?
- Нет еще, хочу вот вступить…
- Ну, это мы сейчас устроим. Пройдемте к нашему столу.
И вот Франц уже за столом среди раскрасневшихся, захмелевших членов правления. Пьет, раскланивается… И получил ведь на руки бумажку. Обещал уплатить взнос первого числа и распрощался со всеми за руку.
Размахивая бумажкой, Франц еще издали закричал Мекку:
- Теперь я - член берлинского отделения союза. Понял? Вот, читай, что тут написано: "Берлинское отделение всегерманского союза мелочных торговцев". Красота! А?
- Стало быть, ты теперь торгуешь вразнос текстильными товарами? Да, тут сказано: текстильные товары. С каких же это пор, Франц? И что у тебя за текстильные товары?
- Разве я говорил о текстильных товарах? Я им о чулках и передниках говорил. А они свое заладили: текстильные товары. Пускай так. Мне все равно. А уплачу я только первого числа.
- Чудак человек! А если ты фарфоровыми тарелками или кухонными ведрами торговать будешь, или, к примеру, скотом, вот как эти господа? Ну, скажите, господа, на что это похоже? Человек берет патент по текстильной части, а торговать пойдет, скажем, скотом?
- Крупным скотом - не советую. Пропащее дело. Займитесь лучше мелким.
- Да он вообще еще ничем не занялся. Факт. Господа, он только еще собирается, нацелился, так сказать… Вот ему скажите сейчас: торгуй мышеловками или, там, гипсовыми фигурками - он и пойдет. Так, что ли, Франц?
- И пойду! А что? Эх, Готлиб, только бы прокормиться. Мышеловками, положим, не стоит - их никто не купит. С аптеками и москательными лавками не потягаешься. Там яд крысиный продают и прочее. А вот гипсовые фигурки - почему бы и нет? Они в маленьких городах нарасхват.
- Вот, полюбуйтесь! Не успел взять патент на передники, и уже собирается торговать статуэтками.
- Да нет же, Готлиб… Вы совершенно правы, господа… Но ты, Готлиб, не передергивай! Всякое дело своего подхода требует. Вот так же, как горбатый франкфуртскую ярмарку раздраконил. Ты ведь даже и не слушал.
- А что мне до твоей ярмарки? И этим господам она ни к чему!
- Ну ладно, Готлиб, ладно, хорошо, господа, я разве вас упрекаю в чем? Что до меня, то человек я маленький, верно, но слушал я внимательно. И скажу вам, очень интересно было, как он все это осветил, яркие факты такие привел, а ведь ему говорить трудно, голос-то у него тихий, видать у него с легкими неладно. Все по порядку выложил, а потом резолюция, какой пункт ни возьми - все ясно, понятно. Красота! Про сортиры и то не забыл - не понравились они ему. Голова! Вот и я как-то повстречался с двумя евреями, так те тоже были головы, да! Ты же знаешь, Готлиб! Скажу вам, господа, когда я… короче, скверно мне тогда было, и вот два еврея рассказали мне одну историю, и мне полегчало. Порядочные были люди, они меня и не знали вовсе, - а вот ведь привели к себе и рассказали мне историю про поляка одного или что-то в этом роде - так, сказка, ничего особенного, а очень поучительная и мне на пользу пошла тогда. Я, правда, думаю, можно было бы и коньячишка хватить, - тоже помогло бы. Но как знать? Так или нет, а после этого я опять на ноги встал.
Один из скотопромышленников выпустил клуб дыма и, осклабясь, сказал:
- Верно, вас до этого мешком из-за угла ударили?
- Пожалуйста, без шуток, господа. А вообще, вы правы. Еще как ударили! Это и с вами может случиться, и вас могут стукнуть так, что вы с катушек свалитесь. Посмотрел бы я на вас, что бы вы тогда делали. Бегали бы, наверно, по улицам - Брунненштрассе, Розентальские ворота, Алекс… А то может случиться, что и названия улиц не прочтешь, и так бывает! Тут-то мне и помогли умные люди, поговорили со мной и рассказали кое-что, люди, как говорится, с головой: вот я и говорю - не в коньяке счастье, и не в деньгах, и не в каких-то там членских взносах, подумаешь - гроши! Главное дело, чтоб была голова на плечах. Только уметь надо ею пользоваться! Человек должен знать, что творится вокруг, а не то слопают - оглянуться не успеешь. Ну, а с головой-то не пропадешь. Вот оно как, господа. Вот как я это понимаю!
- В таком случае, господин, точней сказать коллега, выпьем за процветание нашего союза.
- За союз!.. Ваше здоровье, господа! Твое здоровье, Готлиб!
Готлиб помирал со смеху.
- Чудак человек! Откуда ты, спрашивается, возьмешь к первому числу деньги на членский взнос?
- Ну, молодой коллега, коль скоро у вас есть членский билет и вы теперь член нашего союза, пусть вам союз поможет заработать побольше.
Скотопромышленники потешались.
- Езжайте-ка с вашей бумажкой в Мейнинген, - сказал один из них, - там как раз на будущей неделе ярмарка. Я стану в правом ряду, а вы - напротив, в левом, и посмотрим, как у вас пойдет дело. Ты представь себе только, Альберт, стоит этот член союза со своей бумажкой у прилавка. У меня над ухом кричат: сосиски, венские сосиски! Кому мейнингенских пряников! А он напротив орет: а ну, налетай! Впервые в нашем городе - член союза, гвоздь Мейнингенской ярмарки! Народ небось валом повалит, а? Эх, детина, какая ж ты дубина!
Они в восторге хлопали ладонями по столу, Биберкопф тоже. Затем он бережно спрятал бумажку в боковой карман.
- Что ж, собрался в путь - покупай сапоги. Вот и я так. Я и не говорил, что собираюсь большую деньгу зашибать. Но только голова на плечах у меня еще есть - будьте уверены!
Все встали.
На улице Мекк затеял с обоими скотопромышленниками горячий спор. Торговцы отстаивали свою точку зрения в судебном деле, по которому один из них выступал ответчиком. Он продавал скот в Бранденбурге, хотя патент у него был только на торговлю в Берлине. В какой-то деревне его встретил конкурент и донес на него жандарму. Но тут оба компаньона придумали тонкий ход: ответчик должен заявить на суде, что лишь сопровождал товарища и делал все от его имени и по его поручению.
- Шалишь! Платить мы не будем, - горячились оба скотопромышленника. - На суде под присягой покажем. Он заявит, что только сопровождал меня, а это бывало уже не раз; на этом присягнем, и баста.
Тут Мекк вышел из себя, схватил обоих скотопромышленников за лацканы пальто:
- Вот я и говорю, что вы оба рехнулись, вам место в желтом доме. Собираются присягать в таком идиотском деле, на радость тому негодяю! Он же вас угробит. В газету надо написать о том, что суд вообще занимается такими делами. Совсем они зарвались, эти господа с моноклями. Но теперь мы сами себе судьи.
Но второй скотопромышленник стоял на своем:
- Приму присягу, и все тут. Подумаешь, важность какая! А что же, прикажете нам платить издержки в трех инстанциях, а он, мерзавец, будет руки потирать? Экая скотина завистливая. Нет, у меня, брат, он вылетит в трубу.
Мекк хлопнул себя по лбу.
- Эх, немецкий Михель - сидишь в дерьме и доволен. Там тебе и место.
Они расстались со скотопромышленниками, Франц взял Мекка под руку, и они вдвоем долго бродили по Брунненштрассе. Мекк возмущался скотопромышленниками:
- Ну и типы! Такие-то нас и губят. Весь народ, всех нас!
- Что ты говоришь, Готлиб?
- Слюнтяи! Вместо того чтобы суду зубы показать… Да что там - все они такие, все - что торговцы, что рабочие - все едино!
Внезапно Мекк остановился и загородил Францу дорогу.
- Послушай, Франц, нам надо поговорить откровенно. Иначе нам с тобой не по пути. Ни в коем случае.
- Что ж, валяй.
- Франц, я хочу знать, каков ты есть? Посмотри мне в глаза. Скажи, не сходя с места, честно и прямо, ведь ты же испытал все это там, в Тегеле, и ты знаешь, что такое право и справедливость, А коли так - то за правду стоять надо.
- Верно, Готлиб, верно.
- Тогда, Франц, скажи, положа руку на сердце: чем тебе там голову забили?
- На этот счет не беспокойся. Вообще скажем прямо: бодливой корове там живо рога обломают, будь уверен. А так что же - мы там книги читали, учились стенографии, играли в шахматы, ну и я тоже.
- Значит, ты и в шахматы играть научился?
- Я и скат не забыл, еще перекинемся с тобой, Готлиб, не бойся. Так вот, стало быть, сидишь ты там и сидишь, мозгами ворочать вроде не привык. Мы ведь, грузчики, больше на руки полагаемся - на силу да на широкую кость. А все же в один прекрасный день вдруг скажешь самому себе: будь оно все проклято, подальше от людей, не полагайся на них, иди своим путем! Ну посуди сам, Готлиб, какое нашему брату дело до судов, до полиции, до политики?
Был у нас там один коммунист - в 1919 году в Берлине на баррикадах дрался, а теперь толще меня стал. Тогда-то он еле ноги унес, а потом поумнел, познакомился с одной вдовушкой, лавку открыл. Голова!
- Как же он к вам-то попал?
- Вроде спекулировал чем-то. Мы там, ясное дело, всегда стояли друг за дружку, и если кто фискалил, тому темную делали… Но все-таки лучше не якшаться ни с кем. Это же самоубийство. Пусть они делают что хотят. А ты живи сам по себе, только по-честному. Я так понимаю.
- Вот как? - сказал Мекк, холодно взглянув на него. - Значит, по-твоему, остальные пусть убираются ко всем чертям? Ну и тряпка ты, в этом-то наша беда, пойми!
- Пусть убираются - кому охота. Мне-то что?