- У него лицо простое… круглое, в очках. Лавриков он и есть Лавриков. Я и сама иной раз на улице ошибалась. А уж если кому хочется кинуть на нас тень…
- Я так всем и говорю, тетя Таня.
- Вот, - Татьяна взяла листочек с полки. - Если верить всем звонкам… у половины города назанимал. Семь миллионов насчитала. И в гараже брал, и у всяких неизвестных мне приятелей… Давайте, давайте, кто больше!..
Валя значительно подмигнула подруге.
- Лен, мне с мамой надо потрёкать. Я догоню.
- До свидания, тетя Таня. - Стараясь не звякать посудой в сумке, Лена направилась к выходу. - Мы не пойдем по тусовкам… фильм про животных посмотрим…
- А накрасила ногти - тигров пугать? Ну, хорошо, хорошо. Только не допоздна. - И вдруг, мизинцами тронув виски (опять голова болит?), покосилась на дочь: - Да ты можешь прямо сейчас идти. Мне… подруга должна звонить.
В наступившей паузе Лена значительно сверкнула Вале совиными глазками, окрашенными вокруг век синей краской, и закрыла за собой дверь.
- Я бегу, бегу! - Валя опустила ноющую кошечку на диван. - Но, мам… не знаю, как спросить…
- А ты прямо спроси: может ли быть правдой, что папа нас бросил? Отвечу: нет. Еще что? Не сообщил ли о себе? Может, мы это всё разыграли? И здесь ответ один: нет. Еще есть вопросы?
Валя обняла мать.
- Прости… эта тетка из головы не выходит… не знаю, что и думать…
- А я?! Знаю, что думать?!. А тут еще меня на второй работе сократили. Считают - вполне обеспечена, хожу для отвода глаз. Как теперь жить? Извини… умоюсь… Вся мокрая после автобуса. Беги! - И мать скрылась в спальне.
Валя обулась у двери, схватила куртку и ушла.
Зазвонил телефон. Шум воды в ванной смолк. Когда телефон уже замолчал, выскочила полуголая Лаврикова, с накинутым на плечи халатом.
- Кто–то звонил?.. - Хотела вернуться в ванную, но телефон затрезвонил снова.
Лаврикова схватила трубку.
- Слушаю вас!.. Это ты звонил минуту назад?.. Да, я хотела по телефону. Могут люди увидеть. Ну, хорошо, приходи. Теперь уже все равно. - Положила трубку и снова ушла в ванную.
7
Совхоз имени ХХ партсъезда располагался на холмах, над узкой речкой и двумя старицами по бокам, заросшими камышом и купавками. На самом высоком взгорье стояла, как обломанный зуб, белая, без колокольни церковь. Видимо, ее пытались ныне возродить к жизни - с одной стороны прилепились строительные железные леса. Вокруг церкви на трех улочках села можно насчитать около сорока вполне добротных изб–семистенников. Штакетники покрашены известкой, наличники - кремовой и сизой краской, крыши крыты шифером и жестью, а где дощатый кров, там все же трава не растет, как в колхозе Ёжкина…
Навстречу кашляющему Лаврикову брел, шатаясь, петух, растопырив черно–золотые крылья и дергая оклеванной в драке головой, весь в крови, как Щорс из революционной песни. Миня соболезнуя кивнул ему.
Он прошел до середины села по жухлой траве–спорышу, стараясь обходить раскисшие глиняные колеи и тропы, склизкие, как мыло, и, не зная, куда сунуться, встал возле низенького каменного строения, над крыльцом которого красовалась видавшая виды жестяная вывеска "Сельпо". Здесь расхаживала взад–вперед сердитая сутулая женщина в плаще, с папироской во рту, а наверху, у двери, под навесом, сидел на складном стульчике одноглазый мужичок Минькиных лет, возможно, чуть постарше, с лицом желтым и глумливым.
- Ты мотай отсюда, не смущай народ, - ругалась женщина. - Или работать иди. Хоть и с одним глазом, а руки на месте, алкаш несчастный! Твои песни нам уже вот где сидят! - и она провела ладонью по горлу.
Не ответив ни словом, нахально скривившись, мужичок тут же загорланил дребезжащим, как пила, голосом под рявканье гармошки:
- Вот умру йя, умру йя…. похоронют меня-я…
И никто да не узна–айет–т игде могилка моя-я…
- А тебе кого? - обратилась к Миньке сердитая женщина. И вдруг радостно заулыбалась металлическими зубами. - Про тебя, что ли, Серега Ёжкин звонил? Не выдадим. Шофера и нам нужны. Я директор совхоза Галина Ивановна. Пошли! - Она цепко ухватила Миню за локоть, как учительница школьника, и повела по улице Сакко и Ванцетти - дощечки с надписями черной краской висели справа и слева. Правда, кое–где повыше мелом было начертано: Воскресенская. - У тебя что, и пиджака нету? Пропил? Вроде не алкаш.
Пиджак остался на сеновале у старика, а новый Миня не успел купить. Миня молча кивал, его колотил озноб.
- Э, паря, тебе надо в баню. У кого же сегодня баня? - задумчиво осклабилась женщина. - У химички–чумички.
И они свернули в переулок, мимо церкви.
- Только ты не бойся ее, у ней вид суровый, а баба добрая.
Вот так распорядился случай: Лавриков с местной начальницей вошли в большой двор с крытой дальней половиной, тут и березовые поленницы стояли на месте, и свой колодец с воротом красовался, и клеть, и хлев, все тут было, да не слышалось только мычания коровьего или курьего копошения. Но со стороны огорода доносился теплый дух топящейся бани. В самой избе горел свет во всех пяти окнах.
- Ангелина Николаевна! - позвала трубным голосом директор. - К тебе!
Из сеней вышла рослая, худая женщина в очках, в вязаном жилете до колен, вопросительно глянула на пришедших.
- Вот, командирую к тебе. Будет шоферить.
- Пьет? - спросила хозяйка дома.
- Не пахнет.
- Будет пить - тут же метлой. В комнате дочери поселю.
Директриса объяснила ей, что "хлопцу" надо в баню, тут же Мине выдали новую мочалку с еще не оторванной бумажкой, полотенце и показали мимо деревянной уборной с вырезанным сердечком в дверке в сторону огорода, где из сумерек выглядывали, чуть освещенные электрическим светом избы, подсолнухи.
В предбаннике и в бане также горели лампочки, лавка и ступени полка были горячи и сухи. Опять баня?! И пусть, пусть! Соскребай с себя срам и грязь! Миня торопливо простирнул штаны, трусы, майку (рубашка еще сойдет), повесил на вешала. Стеснительно оглядываясь на окошко, помылся, окатился с головой, и только хотел надеть подсохшие одежды, как из–за двери ему протянули комок чистой и сухой одежды в газете:
- Бывшего моего мужа, бери.
Бывший ее муж был, видимо, повыше Лаврикова, Миня закатал суконные штанины и рукава фланелевой рубахи, причесался женской гребенкой и вышел в ночь.
- Иди в дом, - строго сказала из темноты очкастая хозяйка. - Там все и поговорим. Я скоро.
В избе за столом, накрытым скатертью с ромашками, восседала директор, она была уже без плаща, в цветастой кофте и белой блузке, на пальцах ни одного кольца, строгала колбасу. Галина Ивановна оказалась очень симпатичной, со смешливыми губами, скуластой крепкой женщиной лет сорока пяти. Она пристально смотрела на Миню, и он снова смутился. "А что у них тут, одни женщины?" - вертелся вопрос в голове. Но если так спросить, покажется, что он прежде всего этим интересуется.
- Я о себе расскажу, - тихо буркнул Миня и поведал, где учился, где работал, про магнитную воду рассказал, как шабашил на старой машине, но далее свернул на то, что жизнь не удалась, с женой поссорился на почве ревности… вот он и здесь.
- Но если она в милицию подала и тебя по телевизору ищут, наверно, любит?
Миня не мог лукавить, смиренно согласился.
- Может быть. Но я хочу начать новую жизнь, - и, стыдясь самого себя, добавил: - У нее друг, еще с университета. Богатый, высокий.
- "Богатый, высокий?.." - председатель нахмурилась, разглядывая Лаврикова. - Что ж, бывает. Только не завидуй шибко высоким. Они вроде перочинных ножиков, складываются при первом ветре.
Вернулась, как на крыльях, из бани розовая высоченная Ангелина Николаевна, стала потчевать полусонного гостя и подругу чаем с малиной. И попутно лекцию читать по химии - она прежде работала учительницей химии, но три года назад школу расформировали.
- Вот, например, марганец, - говорила она, настойчиво глядя из–за самовара в глаза Мини. - Вы помните? Нужен для синтеза гормонов, для половых желез и щитовидки… помогает накапливать глюкозу в печени, а главное - нейтрализует через цепочку свободные радикалы…
- Да не мучь ты его раньше времени, - коротко смеялась директор, открывая и тут же смущенно закрывая блеск металлических желтых зубов. - Лучше давай объясним парню, куда он попал.
И Миня, опершись скулой на ладонь, узнал, что в этом селе и в самом деле мужчин почти нету, алкоголиков постановили выгнать на дальние работы, в город, четверым вшили торпеды, а из города, где осели сыновья и дочери, забрали к их великой радости внучек и внучат и воспитывают здесь.
- Мы через внуков возродим Россию, - пробасила директор. - У нас тут вроде младшей школы, в правлении, в большой комнате. Ты побрейся к завтраму получше, волосы остриги. У тебя глаза хорошие, ты им понравишься. Расскажи про демократию, про экологию.
- Да, да! А содержится марганец, - не унималась химичка, - в бобах… вот поешь бобов… Но главнее всего - феррум… это для получения энергии нужно, - она размахивала над позвякивающей посудой длинными руками, как дирижер. - Входит в состав гемоглобина, без него бета–каротин не превратится в витамин А…
- А если будут спрашивать, - продолжала свое директор, - мы тебя будем величать… какая фамилия тебе нравится? У матери твой какая была?
- У мамы? - Миня чуть не заплакал. Он сложил руки на скатерть, ладошку на ладошку, вспомнил. - У мамы была фамилия Тихонова.
- Вот и будешь Тихонов, - заключила директор и поднялась. - Завтра в половине восьмого в правление, Ангелина покажет, повезешь меня по делам.