Ночь на Ивана Купалу – время наивысшего расцвета природы. Земля-Матушка, окончательно проснувшись и напитавшись весенними соками и ранними росами, расцветает буйным цветом, наряжается пышными нарядами разнотравья, украшается венками и букетами всяческими, словно горящая желанием и отягощённая целомудрием невеста, готовая принять над собой, на себя и в себя силу Ярилы – языческого бога Солнца – для зарода новой жизни и богатого плодородия. Солнце в эти июньские дни особенно близко к земле, особенно нежно и ласково с ней, как жених, что набрал силу и готов одаривать молодую невесту накопленным день за днём, час за часом богатством, несущий себя к великому таинству брака. Это время единения двух сил, двух стихий – огня и воды, двух начал – мужского и женского! Потому июнь – магическая пора, всегда почитаемая народом за расцвет природы, пора древних праздников, уходящих корнями в ветхость предания: Ярилы-Солнца, Русалии и, конечно, Купалы – самую короткую и самую таинственную ночь в году, которая обещает ищущим сокрытые до времени богатые златом и самоцветами клады.
По преданию Купала, которого ещё в раннем детстве от сестры Костромы унесла птица Сирин, поднял из реки венок сестры, проплывая мимо на лодке. По обычаю они должны были пожениться. Кострома не признала родного брата. И только после свадьбы жених и невеста поняли, что они брат и сестра. Тогда молодые решили покончить с собой и утопились в Ра-реке. Кострома превратилась в русалку (мавку), а над Купалой сжалился бог неба Вышень и превратил его в цветок Купала-да-Мавка, позднее получивший название Иван-да-Марья. В народе есть много вариантов легенды о том, как влюбленные Иван да Марья, не найдя счастья в земной жизни, нашли себя в мире растительном. Подобные легенды есть и у других народов: в греческой мифологии, например, Купала – это Апполон, брат Афродиты (Костромы). Они дети богини Лето, что несомненно созвучно славянской Ладе. Купала – праздник росы и огня: и тем и другим люди очищаются, и тому и другому нужно дань отдать. Роса купальской ночи обладает магической силой, даёт жизненную энергию и способствует зачатию и рождению здорового потомства. В эту ночь девушки сбрасывают с себя одежды и, нисколько не стесняясь наготы, катаются по росе, собирают её на рубахи и сарафаны, отжимают и умываются ею. Потому необходимо отдать должное русалкам – покровительницам рос…
Праздник Купалы считался великим днём очищения огнём и водой, и вместе с тем это день летнего солнцестояния, поворота-коловорота, когда природа действует с особенною всеоживляющею и всевозбуждающею силою.
Так гласит древнее народное поверие, о котором я много слышал, читал когда-то ещё юношей, затаив дыхание от мистического приобщения и проникновения в таинство седой древности – в дела давно минувших дней, преданье старины глубокой. Но присутствовать на этом празднике лично мне, как городскому жителю, никогда не доводилось. Честно говоря, я всегда считал это действо давно ушедшим в историю, растворившимся в степенных водах Леты и вообще не более как сказанием, легендой, мистической сказкой, если и имеющей реальную почву под собой, то давно оставленной и густо обросшей небывальщиной. Наилучшим подтверждением этому моему сомнению служило то поверие, что только в эту ночь цветёт папоротник, расцветает нежным девственным цветом на краткое время, всего на несколько минут и именно в полночь на Ивана Купалу. Это, как утверждает легенда, таинственный цветок любви, кто найдёт его – тот и клад найдет. Каким образом цветок любви связан с кладоискательством? Как великая тайна души, её полёт, воспарение к апогею божественного проявления сорганизуется с меркантильной жаждой сиюминутного обогащения? Я не понимал. Как не ведал иного, отличного от материального значения слова клад. Но также, как сверкающий бликами на солнце металл влечёт неугомонного кладокопателя в темноту ночи, в мистическую обстановку, при которой земля раскрывает вожделенному страждущему сокрытые в ней тайны и сокровища былых времён, также и меня тянуло теперь на берег реки непонятное, неосознанное предчувствие того, что именно там кроется от глаз моих влекущая меня тайна, моё сокровище, мой "клад". А то и больше – раскрытие загадки вопроса, зачем я здесь.
Я прибежал в самый разгар праздника. Простоволосые девки, обрядившись в лёгкие длиннополые неопоясанные рубахи – ведь это одежды для русалочек, жительниц Незванки – наплели венков из трав и, водрузив те венки на головы, сами как бы обернулись русалками чтобы повеселиться, позабавиться над парнями. А потом проводить с почётом и песнями главную русалку к реке – до дому. Ну, а как проведут – тут уж помчатся со всего духу к живой силе огня чтобы, перепрыгнув через него и кувыркнувшись через голову, сбросить русалочьи маски и прижаться к парням уже по-девичьи, ища тепла и защиты. Теперь можно в реке купаться, росой умываться – мавки не обидят.
Парни, те живой огонь добывают. В одном берёзовом бревне (как известно береза олицетворяет девичью суть) вырезали углубление, а другую палку, заостренную на конце и установленную в углублении том, с силой раскручивать начали, извлекая трением жар пламени. Было не сложно догадаться, какую символику они изображают, какой огонь и каким трением разжигают в стройном теле берёзки-девицы. Разгорелся живой жар в теле дерева – разыгралась страсть и в телах людских. Пришло время в общий круг становиться и передавать чарку по кругу, наполненную хмельным напитком, чтобы каждый слово доброе сказал над этой чаркой и подтвердил слова свои, пригубив из неё. Праздник кипит, заходится от избытка возбуждения в разогретых не то огнём, не то чаркой хмельной, не то ещё чем молодых, полных жажды жизни телах. Тут и игры поцелуйные, и хороводы, и кадрили – каждый свою Любовь ищет, а кто нашел, тот веселится от души в плясках и забавах. Для обрядовой части праздника изготовили куклы-чучела Купалы и Костромы, или Ярилы и Марены. Куклы сделали из травы и палок, причем у Костромы палка внизу раздваивается, а у Ярилы непременно торчит сук, как символ мужского достоинства неимоверных размеров, к которому молодые лимоны подвешены. Оно и понятно – ведь там вся сила и ярость мужская сосредоточена. Впрочем, сила эта проявится, а после пойдёт на убыль к зиме – потому Ярилу хоронят на ритуальном костре. Парни несут чучело и живой огонь для костра, а девки ревут и причитают, прощаясь с ним. Да всё норовят к его достоинствам припасть в поцелуе, а лучше того, лимоны стащить символические, должно быть, на удачу в любовных делах. Попричитали-поплакали, тут и шутки пошли, дескать, нечего девкам реветь по чучелу, лучше пусть с парнями пляшут – ведь вся сила ярая к ним перешла! И снова песни, пляски, хоровод закрутился…. Пока парни соревновались в красноречии, выдумывая шутки поострее, девки пошли к чучелу Костромы, ведь её будто свою девичью честь защищать надо. Парни, узнав про это, распоясались, да ещё и порты поскидавали, для пущего устрашения. Шумят, девок пугают. А те сжались вкруг Костромы, крапивой вооружились, стоят, трясутся – и страшно, и весело. Парни будто слились в одно целое, и такой силой от них веет, такой ярой весёлостью, что дух захватывает. Несутся навстречу – один раз набегут и отступят, второй, третий…, наконец, будто волной сносят девок, растаскивают, отбирают Костромушку и топят в реке, довольные победой и тем, что девушек потискали. Веселье!
Потом большой костёр зажгли, будто Солнце на землю спустилось. Раскрутили его хороводом:
А в нас седня Купала Не девка огонь клала Сам Бог огонь раскладал…
Завели вокруг игры, пляски – кто песни поёт, кто на гуслях, на рожках играет, а кто-то… уже цвет папоротника ищет…. Как огонь поутих немного, тут уж главное развлечение праздника – прыжки через костёр. Верят, что если прыгнуть половчее, то будет хорошее здоровье; если удачно перепрыгнут через пламя влюблённые, то они скоро обручатся. Чего только молодежь не вытворяла! И по трое, и по четверо прыгали, и гребёнкой, и кувырком! И даже по углям ходили! Потом огненное колесо в воду спустили, как символ поворота солнца на зиму. Свечи по реке поплыли, объединяя стихии огня и воды.
Я бродил среди праздничного веселья, напряжённо всматриваясь в лица разгорячённых дев, и ища в них знакомые, милые сердцу черты. Девушки на моё повышенное к ним внимание реагировали по-разному: кто стыдливо опускал глаза, покрываясь краской смущения, будто застигнутая в прибрежной тени плакучих ив одинокая купальщица; кто наоборот, взрываясь негодованием, отстранялся и убегал прочь от навязчивых глаз чужого. Но основная масса "русалочек", ничуть не смущаясь присутствием постороннего, да к тому же одетого не по-Купальному, набрасывалась на меня и настойчиво, но впрочем, дружелюбно пыталась вовлечь в общее веселье. Я не особо сопротивлялся, понимая, что став для них своим, смогу быстрее и легче отыскать Настю. Постепенно я втянулся в атмосферу праздника. Позволял кропить себя свежей прохладной росой, прыгал вместе со всеми через костёр, даже несколько раз не отказался от предложенной мне чарки молодой хмельной бражки, веселящей сердце и пьянящей разум. Но ни на секунду не отвлекался от своей основной цели.
Насти нигде не было видно, то ли из-за многолюдности и общей кутерьмы праздника, то ли её вообще здесь не было. А может, она следила за мной со стороны, специально не попадаясь на глаза, оставаясь для меня всё время в тени и радуясь своей победе, своему значению, которое она неожиданно приобрела. Что было очевидно, раз я так настойчиво ищу её. Во всяком случае, мне очень хотелось так думать, потому что это существенно увеличивало шансы вновь обрести её. О Женщина! Коварство – имя твоё! Коварство и Любовь!